Солдат

Занятия мои шли неплохо, однако ничто не указывало на рождение нового таланта в области военного искусства. В 1917 году очередной курс был выпушен за шесть недель до обычного срока в связи с началом войны с Германией. Я в это время находился в числе средних. Мое положение было не так уж плохо, однако оно не давало мне права свободного выбора рода войск. Каждый из нас выразил свое желание в порядке очередности, • соответствовавшей показателям нашей успеваемости, и я из уважения к отцу поставил на первое место артиллерию. Но когда подошла моя очередь, все артиллерийские вакансии были распределены, и я попал в пехоту.

Я никогда не сожалел, что в конечном счете оказался ь пехоте. По-моему, нет более высокой чести, чем право вести солдат в бой. Это право требует от командира отваги и прекрасного знания своего дела, развивает в нем глубокую и самоотверженную любовь к людям, чья жизнь находится в его руках,— любовь, рождающую в нем искреннюю готовность пожертвовать ради них своей жизнью, если, в этом появится необходимость. С моей точки зрения, ни один крупный полководец никогда не добился бы значительных успехов, не питая чувства любви к солдатам и уважения к обязанностям, которые им приходится выполнять. На поле боя перед лицом господа бога одинаково ценны жизни и важны дела всех людей, кем бы они ни были. Ведь успех боевых действий складывается из совместных усилий многих людей, каждый из которых трудится на своем месте.

Командир, который в пылу сражения забывает, что он имеет дело с человеческими жизнями, и из-за своей бессердечности или по глупости неоправданно жертвует ими,— такой командир больше похож на мясника, чем на военачальника. Это глупец, причем далеко не безобидный глупец. Я помню горькую шутку, ходившую в армии вскоре после первой мировой войны, когда нередко приносились крупные человеческие жертвы ради объектов, совершенно не стоивших этого. На штабном совещании накануне крупного наступления некий чересчур прыткий командир дивизии ткнул пальцем в точку на карте и заявил:

— Ради этой высоты я бы не пожалел и десяти тысяч солдат.

На мгновение воцарилось, молчание, а затем из дальнего угла комнаты, в котором столпились батальонные командиры,^чьим солдатам предстояло брать эту высоту, раздался иронический голос:

— Ничего не скажешь — щедрый мерзавец!

Я никогда не был сторонником подобной расточительности и спокойно умру, сознавая, что по крайней мере в четырех случаях с опасностью для своей карьеры я протестовал против необдуманных планов, которые, по моему мнению, обязательно привели бы к ненужному кровопролитию. У воздушнодесантных дивизий было больше всего шансов стать жертвой подобных «благородных» экспериментов. После высадки воздушнодесантных войск на Сицилии каждый крупный военачальник стал рассматривать их как решающий фактор для досги-

жения победы. Возможно, эти командиры стремились доказать миру, что они передовые люди, мгновенно схватывающие новое и быстро внедряющие в жизнь новые виды оружия. Так или иначе, но некоторые из рождавшихся у них планов были явно фантастичными. Мне одинаково хорошо были известны как достоинства, так и слабые места воздушнодесантных войск, поэтому я упорно выступал против различных неразумных проектов и уверен, что в ряде случаев спас 82-ю дивизию или значительную ее часть от выброски в таких условиях, которые повлекли бы за собой полный разгром нашего десанта.

Мне бы не хотелось создать впечатление, будто я выступаю проповедником нерешительных действий на поле боя. Надеюсь, я не заслужил подобной репутации. Робкий командир, без нужды затягивающий бой, обрекает па смерть не меньше людей, чем неумный и безрассудный военачальник. Подлинным полководцем является лишь тот, кто с минимальными потерями быстро и решительно добивается победы.

ГЛАВА 3

ВОСПОМИНАНИЯ ПОТОМСТВЕННОГО СОЛДАТА

Через две недели после выпуска из Уэст-Пойнта, получив звание второго лейтенанта, я был на пути к фро-нту. По крайней мере так мне казалось. К моему великому удовлетворению, я был назначен в 3-й пехотный полк, стоявший на мексиканской границе. 3-й полк с его славной историей, восходившей к 1782 году, был одним из немногих полков регулярной армии, организованных по штатам военного времени. Ходили слухи, что мой полк в скором времени перебросят во Францию.

Первые две-три недели пребывания в 3-м полку достались мне нелегко. О своем прибытии я сказал старшине штабной роты, ибо адъютант полка был слишком важной персоной, чтобы тревожить его в связи с появлением какого-то лейтенанта. Старшина встретил меня с вежливостью и почтительностью, обычными в то время в отношениях между кадровыми солдатами и офицером, как бы молод и зелен он ни был. Назначение ошеломило меня. Должность командира взвода казалась мне верхом мечтаний. И вдруг мне дают пехотную роту полного состава! Командир батальона принял меня тепло. Он ощущал такой острый недостаток офицерских кадров, что вынужден был командовать, йроме своего батальона, еще двумя ротами. Я освобождал его от одной из них.

Свои первые шаги я делал с большой осторожностью, нередко прибегая к советам старшины моей роты Уэйта. , Все же ответственность лежала на мне, и я знал, что этим от нее не избавиться. Уж если я собирался стать военачальником, начинать следовало сейчас, хотя, прекрасно ощущая свои недостатки, я знал, что и для солдат они не секрет. Второму лейтенанту трудно обмануть

/

старых солдат. Они отлично понимают, сколь мало посвящен он в искусство управления людьми. Не забывают они прощупать и его характер. Я не мог, казалось мне, создать в своей роте ту атмосферу взаимопонимания и уважения, которая, как я уже успел узнать, служила критерием настоящего руководства.

Не одну ночь провел я без сна, стараясь разобраться в своих ошибках; Наконец, я пришел к заключению, что виновником моих неудач чаще всего был один сержант. Может быть, мне просто не удалось раскрыть и использовать его способности. Не знаю. Но я заметил, что стоило мне отдать ему приказание, как он неизменно начинал волокиту. В крайне вежливой форме он выкладывал дюжину благовидных предлогов, доказывающих, что выполнять приказ так, как хотелось бы мне, невозможно. В конце концов я решил задать сержанту основательную взбучку и заменить его другим. Когда я сообщил о сбоем намерении старшине, он весело взглянул на меня и согласился с моим решением. При этом у меня возникла мысль, что он уже давно с интересом наблюдал, нанду ли я, где, как говорится, зарыта собака. И вот я вызвал этого сержанта и сделал все, как обещал. С тех пор дела заметно пошли на лад.

Так, я скоро понял, что одно из основных качеств военачальника — способность своевременно освободиться от нытика или волокитчика. Склонность к волоките —. верный признак подчиненного, не соответствующего занимаемой им должности, и с ним необходимо вовремя распрощаться. Это правило применимо во всех инстанциях. Если на вас возложена ответственность командира, нельзя допускать примирения с офицерами, которые не вкладывают в дело все свои силы.

Вскоре мой старшина'уехал в школу младших офицеров, и я был вынужден произвести в своей роте целую серию новых назначений. В те времена командиру роты, даже совсем юному лейтенанту, стоило лишь убедить полковника в необходимости новых назначений, и рекомендованные им люди получили сержантские должности. Таким образом, командиру роты предоставлялась большая власть, а его авторитет повышался. В последние годы в соответствии с недостаточно продуманными предложениями ряда комиссий командира почти лишили права свободно распоряжаться своим личным составом. Огра-

ничение власти командира роты явилось, по моему мнению, основной причиной ухудшения дисциплины в армии наших дней. Офицер, достойный вести людей в бой, должен обладать сильным характером и трезвостью мышления, необходимыми и в мирное время для поддержания среди солдат дисциплины.

Только совсем недавно нам удалось устранить недостатки, в которых виновны некоторые доброжелатели, стремившиеся стереть все степени различия именно там, где постоянное и беспрекословное признание принципов субординации и авторитета — дело первостепенной важности как в мирное, так и в военное время.