Страница 113 из 125
— А где Аранта? — спросил дон Мануэль, когда Элен на мгновение прервала свое музицирование.
— Она пошла на рынок купить мне кое-какие притирания.
— Разве в доме нет слуг?
— Я не доверяю никому, кроме Аранты.
— То есть — и мне? — улыбнулся дон Мануэль.
— Вам доверяю меньше всего.
— Вот как?
— И не воображайте, что вам удастся меня обмануть. Сначала я увижу Энтони в ста шагах от городской стены, а потом уж вы поведете меня под венец.
— Все будет так, как вы говорите.
— Посмотрим.
Они помолчали.
— Поиграйте мне еще, — попросил дон Мануэль.
Элен положила руки на инструмент, но вдруг раздумала играть.
— Мы уже четыре дня помолвлены, дон Мануэль.
— Да, четыре.
— Судя по вашим словам, вы просто сгорали от страсти ко мне.
— И не собираюсь отказываться от своих слов.
— Тогда я не понимаю, почему вы тянете, почему бы нам не обвенчаться прямо завтра?!
Дон Мануэль удивленно откинулся в кресле.
— Вы так стремитесь попасть ко мне в постель?
— Я терпеть вас не могу. И будь моя воля, я бы вас… отравила!
— Тогда я не понимаю, почему вы так спешите.
— Вас это не касается!
— Если бы вы собирались замуж за кого-то другого, меня бы это действительно не касалось.
— Не увиливайте, дон Мануэль, вы собираетесь на мне жениться?
— Да.
— Когда?!
— Поймите, мисс Элен, все, что вы говорите, выглядит, конечно, забавно, но вместе с тем и подозрительно. Куда вы все-таки так спешите?
— Послушайте, дон Мануэль, я согласилась стать вашей женой, но я не соглашалась отвечать на ваши дурацкие вопросы.
— Меня пугают всякого рода странности. Согласитесь, ведь это странно: женщина заявляет мужчине, что он ей отвратителен, но требует при этом, чтобы он поскорее на ней женился?
— Мне все равно, как я выгляжу в ваших глазах, мне нужно только одно — чтобы мы с вами поскорее обвенчались!
— Другими словами, чтобы ваш брат поскорее вышел на свободу?
— Если угодно.
Дон Мануэль встал и поклонился со всей церемонностью, на какую был способен.
— Есть некоторые обстоятельства, мисс, и как только они будут устранены, ваше страстное желание стать моей супругой будет исполнено.
Через полчаса после его ухода явилась Аранта, она вбежала к подруге, даже не сбросив накидки, которую надевала из-за дождя.
— Ну, что? — шепотом спросила ее Элен.
Сабина дремала на своей кушетке; после того, как она поняла, кем вскоре станет эта пленная англичанка, Сабина стала терпимее относиться к ее независимому поведению. Не хватало заранее поссориться со своей будущей хозяйкой!
— Вот! — Аранта осторожно достала из-под мокрой накидки небольшой флакон синего стекла, — аптекарь сказал, что действует мгновенно.
Несколько секунд Элен рассматривала флакон и потом быстро спрятала в ящик своего секретера.
— Он не узнал тебя?
— Нет, — сказала маленькая испанка, раздеваясь, — по крайней мере не подал виду. К тому же я ему так хорошо заплатила, что он…
Элен обняла ее и поцеловала.
— Ах, ты моя заговорщица!
Из глаз маленькой испанки сами собой потекли слезы, она ничего не могла с собой поделать.
— А может быть, не нужно этого делать, Элен?
— Нет, нужно.
— Почему?
— По-другому нельзя. Он рисковал из-за меня жизнью, и я должна как минимум отплатить тем же. Вес остальное — слова, а значит, ложь.
— Но как же он будет жить, — Аранта шумно всхлипнула, — зная, что ты умерла из-за него?
— Еще тяжелее ему было бы узнать, что я стала женой другого.
Аранта бессильно села и сложила руки на коленях.
— Может, мне все-таки поговорить с отцом, может быть, можно что-нибудь придумать?
— Не нужно, твой отец слишком болен, он не сможет повлиять на дона Мануэля. Кроме того, после моего согласия на эту помолвку он, наверное, относится ко мне как к вздорной девчонке.
— Значит, никакого другого пути нет?
— Нет. Как только я увижу, что Энтони находится в безопасности, я выпью содержимое этого флакона.
— Скажи, Элен, ты хоть раз целовала его?
— Кого?
— Энтони.
— Только как брата.
Глава 21
Бунт
Брожение в лагере пиратов продолжалось и становилось тем сильнее, чем дольше длилось безысходное безделье. Оно губительно для дисциплины в любой армии, а для той, которою предводительствовал капитан Фаренгейт, особенно. Стала ощущаться нехватка продовольствия, а пополнить его запасы было невозможно, потому что ту часть острова, где корсары рассчитывали производить фуражировки, отрезала от них армия дона Диего.
Одноглазый испанец не решался больше соваться в открытое сражение с корсарами. О победе он, конечно, мечтал, но все же не любой ценой.
И Доусон, и Хантер, и Болл, и Реомюр, и другие офицеры, относившиеся к капитану Фаренгейту с особым уважением, постоянно извещали его о нарастающем недовольстве. Командир реагировал на их слова, как им казалось, совершенно неадекватно. Другими словами, никак не реагировал. Это их смущало, они не знали, как им вести себя с подчиненными.
— Нам не вырваться из этой мышеловки! — вопил Длуги.
— Я бывал с Натаниэлем и не в таких переделках, и он всегда находил выход, — увещевал его Хантер, — найдет и сейчас.
— Тогда — это не сейчас, ты не будешь сыт сегодня обедом, который съел вчера.
— Не все, как ты, живут только сегодняшним днем.
— Это все слова, Хантер, слова, а нам нужно делать что-то, чтобы выжить, а ты предлагаешь предаваться приятным воспоминаниям.
Чем дальше, тем труднее было возражать подобного рода демагогам.
— Командира, который уходит от исполнения своих обязанностей, принято переизбирать по законам берегового братства, — рвал на себе рубаху Робсон.
— Неужели ты думаешь, что если ничего не сможет придумать капитан Фаренгейт, то нам поможет капитан Робсон? — иронически спрашивал Доусон.
— Я не про себя говорю.
— Ну, не ты, так Длуги. Посмотрю я на вас, ребята, когда вы выберете кого-нибудь из них начальником, — обращался «проповедник» к собравшимся пиратам. Но, против его ожиданий, его слова не вызвали взрыва хохота.
— Через неделю мы начнем пухнуть с голоду, и испанцам не придется даже тратить на нас пороху, — в один голос кричали Длуги и Робсон.
— Когда мы возьмем Санта-Каталану, там будет вволю жратвы и выпивки, — заявил Болл. Его слова вызвали в толпе собравшихся только глухой ропот. И Болл стушевался, впервые, может быть, в своей жизни. Дело было в том, что ни он, ни его друзья в глубине души не верили в то, что говорили. Им самим положение представлялось совершенно безнадежным. Зажатые между двумя испанскими армиями, лишенные каких бы то ни было плавучих средств, — то есть лишенные даже возможности просто-напросто сбежать — на что они могли рассчитывать?! Еще день-два, может быть, три, и если бы кто-то из испанских начальников предложил корсарам более-менее сносные условия сдачи, они бы дрогнули и раскололись. Кое-кто, особенно из новичков, поверил бы вражеским обещаниям. Только люди бывалые, постаревшие на морях Мэйна, знали, что испанцы в отношениях с пиратами никогда не считают себя связанными словом. Так что обещать они могут им все что угодно.
Итак, лагерь корсаров жил в напряженном безрадостном ожидании. Все было готово к взрыву, и детонатором его, как это чаще всего бывает в таких случаях, послужила еда. Оказалось, что несколько бочек солонины были заготовлены не по всем правилам, и мясо в них сгнило. Угроза голода стала ближе и реальнее. Возле смердящих бочек самопроизвольно возникла сходка; в течение примерно получаса корсары ругали капитана Фаренгейта, разогревая своими речами друг друга. Адвокатов командира никто не хотел даже слушать. Хантеру рассекли бровь, когда он пытался высказать свое мнение. Кстати, эта травма в скором времени заместителю капитана Фаренгейта весьма пригодилась.
Наконец, когда общая атмосфера сходки дошла до температуры кипения, толпа, предводительствуемая Длуги и Робсоном, направилась к палатке капитана. Их встретил у входа Бенджамен. Длуги и Робсон в самых вызывающих выражениях потребовали, чтобы капитан Фаренгейт немедленно к ним вышел. Ворваться внутрь они все же не решались. Бенджамен ушел. Изнутри никто долго не появлялся, корсары стали говорить друг другу, что командир бежал сегодня ночью или что он боится выйти к ним, — и то и другое подозрение горячило толпу все больше.