Страница 102 из 107
— Чего вы стоите как истукан? — вскипел генерал. — Я приказал вам вызвать командира моей личной охраны.
Чаша обиды переполнилась до отказа. Извольский вышел из кабинета, надел в приемной шинель и, не глядя на адъютанта, поспешно покинул здание штаба. Он шел пешком на Русский остров, обдумывая, как арестовать Розанова и отвезти его к Лазо. В эту минуту он был готов на все. «Скорей на остров, — торопил он самого себя, — сейчас же начну формирование корпуса и уведу его к партизанам. Оставлю эту жирную свинью в одиночестве. Вот будут смеяться: генерал без армии!» Этот план так понравился Извольскому, что он не шел, а бежал, не замечая прохожих.
— Здравия желаю, подполковник! — услышал Извольский почти над самым ухом и остановился. Перед ним стоял штабс-капитан.
— Судейкин?
— Так точно!
— Почему у вас такой растерянный вид?
— Готовится подлость, и я не знаю, как ее предотвратить.
— Какая? В чем дело?
— Я могу довериться вам?
— Вполне!
— Генерал приказал ледоколу разрушить сообщение между Русским островом и городом. Вы понимаете, что это значит?
«Розанов хочет изолировать офицеров от влияния большевиков, — решил Извольский, — но ему это не удастся».
— Поспешим на ледокол! — предложил он Судей-кину.
Команда ледокола, собравшаяся на палубе, внимательно слушала подполковника.
— Мне поручено сформировать корпус, но кто-то точит за моей спиной нож. Нас хотят отрезать от города.
— Это приказ самого генерала, — перебил помощник капитана ледокола.
— Совершенно очевидно, что кто-то спекулирует именем генерала. Я беру на себя ответственность и приказываю команде ледокола выполнять только мои приказания.
От Извольского не ускользнуло, что Судейкин все время перешептывается с матросами.
— О чем вы шептались? — спросил он у штабс-капитана, когда они сошли с ледокола.
— Мне надо было передать матросам, что вы наш человек.
Извольскому понравилось, что Судейкин сказал о нем «наш человек».
— И вам это удалось?
— Да!
Подполковник пожал Судейкину руку и предложил:
— Идемте со мной на остров!
У школы они нагнали человека в шинели без погон. Он вошел в здание раньше Извольского и Судейкина и направился к часовому, но штабс-капитан, узнав Ягодкина, подбежал к нему и спросил:
— Вы к кому пришли?
Человек обернулся, и Судейкин убедился, что перед ним действительно адвокат Ягодкин.
— Владимир Николаевич?
Лазо метнул строгий взгляд на Судейкина, и тот, поняв, сразу умолк. В это время подошел Извольский.
— Что вы здесь делаете, Сергей Георгиевич?
— Пришел поговорить с офицерами.
— Бога ради, не делайте этого, — взмолился Извольский. — Здесь отчаянные головорезы, и они способны на все. Пойдемте со мной!
Они прошли в комнату, отведенную Извольскому. Судейкин не удивился тому, что подполковник знает Ягодкина, но не понимал, почему тот назвал его другим именем.
— Я прошу вас подождать несколько минут, — сказал Извольский. — Мне нужно отдать распоряжение, чтобы немедленно созвали всех офицеров.
— Что с корпусом? — спросил Лазо.
— Я заявил Розанову, что сформировать корпус невозможно, — ответил подполковник и вышел из комнаты.
После его ухода Судейкин спросил:
— Неужели вы верите в то, что сумеете убедить всех офицеров?
— У меня есть один козырь.
— Какой?
— Сейчас вы все поймете. Узнайте, собрались ли уже офицеры в зале?
Судейкин вышел и вскоре возвратился.
— Яблоку негде упасть, — сказал он.
— Проводите меня туда! — попросил Лазо.
Они поднялись на второй этаж и вошли в просторный, но неуютный зал. Сергей Георгиевич быстро окинул взглядом офицеров — Извольского среди них не было. Медлить Лазо не хотелось, и он громко крикнул:
— Господа офицеры!
Все обернулись к Лазо.
— Я обращаюсь к вам. За кого вы? Русские люди, русская молодежь, за кого вы? Вот я к вам пришел один, невооруженный. Вы можете взять меня заложником, можете убить…
— А кто вы такой? — крикнули из зала.
— Сергей Лазо.
В зале наступила тишина. И в тишине раздался писклявый голосок какого-то офицера:
— Il faut égorger ce type-là![16]
Лазо усмехнулся и ответил:
— Lieutenant, vous parlez mal le français. Vous avez voulu dire: tuer et vous avez dit égorger[17]. Уж лучше говорите по-русски. Это ведь наш, родной язык!
— Браво, Лазо!
Сергей Георгиевич узнал по голосу Извольского, и это придало ему больше бодрости.
— Владивосток, — продолжал он, — этот чудесный русский город — последний на вашей дороге! Вам некуда отступать. Дальше — чужая страна, чужая земля… И солнце чужое…
— Давно ли большевики стали такими патриотами? — перебил его солидный капитан с бородой. — Кто, как не они, надругались над русской душой?
— Ложь, капитан! — ответил Лазо. — Мы русскую душу не продавали, мы ее не меняли на золото и заморские пушки… Мы не наемными, а собственными руками защищаем нашу землю. Мы грудью нашей, мы жизнью нашей будем бороться за родину против иноземного нашествия. Вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем, но не отдадим ее ни-ко-му!
Лазо умолк. Молчали полторы тысячи офицеров. Извольский протиснулся к Судейкину и взял его за локоть:
— Уведите его отсюда!
Только сейчас Судейкин понял, что Ягодкин и Лазо одно и то же лицо. Схватив «адвоката» за руку, он потащил его к выходу. У дверей Лазо обернулся и возвратился в зал.
— Товарищ Извольский, — громко крикнул он, — Военно-революционный штаб ждет вас и всех офицеров.
Потом он повернулся и быстро направился к выходу.
В холодном вымороженном небе горели ясные звезды.
В Золотом Роге бесшумно грузились на океанский пароход «Орел» гардемарины и личная охрана Розанова. Черный, острый форштевень корабля, чуть накренившегося одним бортом, врезался, как гигантская секира, в синий лед. Матросы в черных бушлатах деловито суетились на палубе, белая кормовая стрела поднимала полевую пушку.
Тишину нарушил шум мотоцикла. Водитель его промчался к Гнилому Углу. Вскоре оттуда показались в высоких меховых шапках, в защитных шинелях и перчатках с раструбами американские солдаты. Они шли неровным строем, держа под мышкой автоматические ружья. Американцы и канадцы по указанию из Вашингтона уезжали на родину.
Генерал Розанов сидел в каюте командира японского корабля «Асахи» и пил вино. Здесь ему было неудобно кричать и волноваться.
Город спал. Никто из жителей не догадывался, что именно в ночь на 31 января из города исчезнет Розанов со своей контрразведкой, что американские корабли снимутся с якорей и уйдут в море.
На высоте 55 сосредоточились воинские части, перешедшие на сторону большевиков, а к городу с трех сторон подходили партизаны.
На Селенгинской улице, в маленьком особнячке, где ранее помещался профсоюз водников, разместился штаб Военного совета. На столе перед Лазо — исчерченный цветными карандашами план города. Красные стрелы, направленные с севера, вонзались в порт. На столе телефон. Накануне преданные большевикам монтеры подключили его к сети и установили на щитке станционной телефонистки сигнал — он означал, что этот номер надо соединять немедленно.
Лазо взглянул на часы.
— Пора! — сказал он, позвонил в трамвайный парк и попросил Болдырева.
— С вами говорит Сергей. Начните движение!
По этому сигналу трамвайные вагоны с пулеметами, установленными у открытых окон, двинулись к городу. Они мчались по путям, минуя остановки.
Извольский, сформировав отряд в тысячу офицеров, покинул Русский остров, перешел по льду Амурский залив и направился к Эгершельду.
Вооруженные железнодорожники, наступавшие из района Гнилого Угла, заняли телеграф, банки и государственные учреждения.
С Первой Речки шли моторизованные части и военные моряки.
16
Этого типа надо заколоть! (франц.)
17
Поручик, вы плохо владеете французским языком. Вы хотели сказать: убить, а сказали — заколоть (франц.).