В её глазах

– Да. Ну, то есть я прожила здесь десять с лишним лет, не знаю уж, дает ли мне это право считаться местной.

– Не могли бы вы рассказать мне про здешнюю округу? О проблемах и горячих точках. Социальное неравенство, все такое прочее? Я хотел проехаться по району, но с этим придется немного повременить. У меня на сегодня запланирована еще одна встреча с кем-то из больницы, потом ранний ужин с другими партнерами.

– Ну, общее представление я вам дать точно могу. Мнение дилетанта, так сказать.

– Отлично. Это именно то, что мне нужно. Я подумываю время от времени устраивать по выходным сеансы психологической помощи на добровольных началах, так что было бы неплохо получить точку зрения местного жителя относительно возможных причин зависимостей, характерных для района. Это моя специализация.

Я слегка ошарашена. Не знаю ни одного другого доктора, который в свое свободное время занимался бы подобной деятельностью. Это дорогая частная клиника. Какие бы проблемы ни были у наших клиентов, от недостатка средств они точно не страдают, а все партнеры – эксперты в своих областях. Они, разумеется, принимают кого-то по направлениям, но чтобы идти в народ и работать бесплатно?

– Ну, это же север Лондона, так что район у нас в общем и целом довольно благополучный, – говорю я. – Но к югу от того места, где я живу, есть большой массив социального жилья. Вот там проблем выше крыши. Высокий процент безработицы среди молодежи. Наркотики. И все прочее в том же духе.

Мы разговариваем еще примерно с час; я рассказываю ему про школы и поликлиники, про пабы с самой дурной репутацией, про подземный переход под железной дорогой, где за последний год случилось три поножовщины и где все запрещают своим детям появляться без взрослых, потому что наркоманы ходят туда за дозой и прямо там же и вмазываются. Сама дивлюсь, сколько всего, оказывается, я знаю про наш район и сколько подробностей собственной жизни успеваю выложить. Когда он сверяется со временем и останавливает меня, ему известно не только о том, что я в разводе, но и про Адама, и про то, в какую школу он ходит, и про то, что моя подруга Софи живет в престижном доме старой постройки в двух шагах от замечательной средней школы. Я все еще говорю, когда он бросает взгляд на часы и вид у него становится слегка напряженный.

– К сожалению, на этом я вынужден закончить. Но это было очень увлекательно.

Вся карта исписана маркером, кроме того, он делал себе пометки на листке бумаги. Почерк у него кошмарный. Настоящие врачебные каракули.

– Что ж, надеюсь, я вам помогла.

Беру свою кружку и отхожу в сторону. Только сейчас поняла, как близко друг к другу мы стояли все это время. Между нами вновь повисает неловкость.

– Очень помогли. Спасибо вам большое. – Он вновь смотрит на часы. – Мне просто нужно позвонить моей… – он мнется. – Мне нужно позвонить домой.

– Вы вполне можете произнести слово «жена» вслух, – улыбаюсь я. – Меня не разорвет на куски.

– Простите. – Он явно испытывает куда большую неловкость, чем я. Впрочем, так оно и должно быть. – И спасибо вам. За то, что не считаете меня сволочью. Ну или, по крайней мере, не показываете, что считаете меня сволочью.

– Всегда пожалуйста.

– Вы считаете, что я сволочь?

Я ухмыляюсь:

– Если я вам понадоблюсь, буду у себя за столом.

– Я это заслужил.

Что ж, думаю я, возвращаясь за свой стол и дожидаясь, когда перестанет гореть лицо, – с учетом всех обстоятельств могло быть гораздо хуже. Опять же на работу мне теперь только во вторник. К тому времени все уже устаканится, житейские жернова перемелют этот маленький неловкий эпизод в муку. Уговариваю себя не думать об этом. У меня впереди роскошные сибаритские выходные, которые я намерена посвятить исключительно себе, любимой. Буду валяться на диване, поглощать дешевую пиццу и мороженое, а может, даже устрою себе марафонский просмотр какого-нибудь сериала.

Следующая неделя – последняя в учебном году, на носу летние каникулы. Буду водить Адама в гости к друзьям и принимать его приятелей у нас, выкладывать из своей зарплаты бешеные деньги за то, чтобы он был присмотрен, пока я на работе, и ломать голову, чем бы таким интересным его занять, чтобы он не сидел, уткнувшись в айпад или в телефон и до одури играя в игры, в то время как я пытаюсь успеть все сразу, чувствуя себя при этом никудышной матерью. Хорошо хоть Адам – не ребенок, а подарок. С ним никогда не соскучишься, и, даже когда он скандалит, я люблю его так сильно, что сердце у меня готово разорваться от нежности.

«Адам – единственный мужчина в моей жизни, – думаю я, глядя на дверь кабинета Дэвида и лениво представляя, какие милые глупости он сейчас нашептывает в трубку своей жене. – Никого другого мне не надо».

7

Это здание во многом напоминает Адели дом. По крайней мере тот, каким он был прежде. Он тоже похож на остров, затерянный в океане окружающей земли. Интересно, кто-то из них – доктора, адвокаты ее покойных родителей или Дэвид – обратил на это внимание, прежде чем на долгие месяцы упечь ее сюда, в это заведение в глуши, в самом сердце Северного нагорья? Задумался ли хоть один из них, как мучительно ей будет возвращаться мыслями к дому, который навеки для нее потерян?

Он очень старый, этот дом, она не знает точно, сколько ему лет, но построен он из крепкого серого шотландского кирпича, которому нипочем разрушительное время. Видимо, кто-то передал его в дар трастовому фонду клиники Вестландз, а может, он принадлежит кому-то из членов правления, или еще что-нибудь в этом роде. Она не интересовалась этим вопросом, да и, по правде говоря, ей все равно. Она не может представить, чтобы в этом доме жила одна семья. В конце концов они использовали бы всего несколько комнат, как ее собственная семья в их доме. Большие мечты, маленькие люди. Кому нужен огромный дом? Чем его заполнять? Дом должен быть заполнен любовью, а в некоторых домах – включая и ее собственный, каким он был когда-то, – любовь теплится так слабо, что не хватает даже на то, чтобы их обогреть. В реабилитационном центре у всех этих комнат по крайней мере есть смысл. Она усилием воли отгоняет воспоминания о том, как девчонкой сломя голову носилась по коридорам и лестницам, играя в прятки и заливаясь смехом, практически предоставленная самой себе. Лучше уж думать, что их дом просто был слишком большим. Лучше утешаться воображаемой правдой, чем страдать от реальных воспоминаний.

Прошло уже три недели, а она по-прежнему словно в тумане. Все твердят ей, что необходимо прожить свое горе. Но она здесь не для этого. Она должна спать. А она не хочет. Перед тем как ее отправили сюда, она на протяжении многих дней и ночей накачивалась кофе, «Редбуллом» и прочими всевозможными стимуляторами, лишь бы только не спать. Они заявили, что для человека, который только что потерял родителей, она «ведет себя ненормально». И отказ от сна – это было еще самое малое. Интересно, откуда они взяли, какое поведение в подобных обстоятельствах нормально, а какое нет? Кто провозгласил их экспертами в этом вопросе? И да, они хотели, чтобы она спала. Но как она может все объяснить?

Сон – это освобождение, обернувшееся против нее самой, змея, исподтишка жалящая в темноте.

Ее, надо полагать, поместили сюда ради ее же собственного блага, и тем не менее ее до сих пор не отпускает ощущение предательства. Она согласилась поехать лишь потому, что этого хотел Дэвид. Она терпеть не может, когда он волнуется, и этот месяц – это самая малая жертва, на которую она может пойти ради него после всего, что он для нее сделал. Ее герой.

Она не делает ровным счетом никаких попыток вписаться, вопреки собственным заверениям, которые раздает Дэвиду и адвокатам. Честно посещает групповые занятия и дисциплинированно ходит на беседы – хотя там главным образом слушает – с психологами, несмотря на то что не вполне уверена в их профессионализме. Слишком уж тут все по-хипповски. Разводят тут сюси-пуси, как сказал бы папа. Этот подход не понравился ему, еще когда она впервые попала на лечение, много лет назад, и смириться с ним теперь значило бы разочаровать его. Она лично предпочла бы лечь в нормальную клинику, но ее адвокаты сочли это не лучшей идеей, и Дэвид тоже. Вестландз еще можно считать санаторием, если же станет известно, что ее упекли в психиатрическую лечебницу, это может плохо отразиться на бизнесе ее отца. Потому она здесь, одобрил бы это отец или нет.