Страница 122 из 127
Внимательный читатель Теккерея вряд ли станет хохотать, рыдать или даже безмятежно радоваться. Введенский старается восполнить эти "недостатки" иногда самым неожиданным образом. Так, например, маленький Джордж Осборн, глядящий из окна на отъезжающего "навеки" Доббина (картина во всяком случае не веселая), сравнивается переводчиком с "бессмертным мистером Пиквиком", некогда так же глядевшим из окна на Гозуэльскую улицу. В результате таких усовершенствований грустное не становится веселым, но перестает быть подлинно грустным. Появляется в переводах Введенского даже типично диккенсовский счастливый конец. Впрочем, диккенсовский ли? Ведь уже в первом своем переводе "Опыт продолжения романа Вальтер Скотта "Айвенго"" переводчик "улучшает" финал. В оригинале читаем:
"...but I don't think they had any other children or were subsequently very boisterously happy. Of some sorts of happiness melancholy is characteristic, and I think these were a solemn pair and died rather early"
"...но думаю, что других детей у них не было и что счастье их не выражалась в шумной веселости. Бывает счастье, подчеркнутое печалью; и мне кажется, что эти двое были всегда задумчивы и не слишком долго зажились на свете" (пер. З. Александровой).
Введенскому, а может быть, редактору не понравился философичный, скептический тон автора. "Исправленный" Теккерей выглядит так:
"...но было ли у них много детей, или, говоря библейским слогом, была ли Ревекка многоплодна как Лия, - это решится во втором томе, образующем такое количество томов, которого достаточно будет на то, чтобы вы сами (т. е. А. Дюма) выкупили замок Монте-Кристо".
Безоблачным счастьем наделяет переводчик и Эмилию Осборн, к которой на протяжении романа сам относился с большей суровостью, чем автор:
"Fonder than he is of me", Emmy thinks with a sigh. But he never said a word to Amelia that was not kind and gentle; or thought of a want of hers that he did not try to gratify"
"Больше, чем меня", - думает Эмми и вздыхает. Но он ни разу не сказал ей неласкового или недоброго слова и старается выполнить всякое ее желание, лишь только узнает о нем (пер. М. Дьяконова)
"И больше, чем меня", - думает со вздохом мистрисс Эмми. Но это едва ли справедливо. Вильям всегда ласкал и лелеял свою нежную супругу, и Амелия, как можете вообразить, отвечала ему тем же (пер. И. Введенского)
То, что молчаливо признается в оригинале, здесь отрицается, а потому заключительные строки романа о тщете человеческого счастья отрываются от контекста и "повисают в воздухе".
Созданный Введенским Теккерей оказался и впрямь похожим на Диккенса, только "похуже". В этом новом писателе публике понравилось сходство с великим собратом, зачастую приданное переводчиком. Действительные же свойства произведений Теккерея хотя и остались - нельзя же было совсем от них избавиться - но тона уже не задавали и потому из достоинств превратились в несовершенства.
При этом удивительнее всего то, что Введенский сам точно охарактеризовал творчество Теккерея в биографической статье о нем, помещенной в 1849 г. в "Отечественных записках". Называя Теккерея сатириком, он в то же время подчеркнул меткость и глубину его сатиры. Казалось бы, под меткостью и глубиной Введенский имеет в виду психологическую тонкость и убедительность - между тем именно эта сторона дарования Теккерея в его переводах сильно сглажена.
Так в чем же тогда заслуги Введенского?
Во-первых, он дал читателям возможность быстро и не понаслышке познакомиться с новейшими произведениями английских писателей.
Во-вторых, заставил полюбить эти произведения и пробудил в обществе острый интерес к творчеству английских романистов. Читали повсюду - от скамей духовных семинарий до острогов. И часто - в переводах Введенского.
В-третьих, эти переводы самой яркостью своих достоинств и недостатков сослужили добрую службу русской переводческой школе. Из-за отсутствия строгой системы Введенскому удалось совместить то, что потом проповедовали разные переводческие школы: буквальная точность соседствует у него с вольным пересказом, реальный комментарий с русификацией. Короче говоря, переводы Введенского - прекрасный учебник для переводчиков, целый кладезь примеров удачного и неудачного, для читателей - увлекательные, хотя и не всегда похожие на свои "прообразы" книги. Для истории литературы (существует ли история переводной литературы?) - интересный, достойный изучения этап.
Но сегодняшний день "Ярмарка тщеславия" выходит в переводе Михаила Алексеевича Дьяконова. Как и его предшественник И. И. Введенский, он не был удовлетворен привычным переводом заглавия романа и искал такой, который бы соответствовал библейской цитате, выбранной Теккереем для названия. Может быть, "Ярмарка суеты"... Но, увы, победила привычка. Так и стоит до сих пор на титуле книги "Ярмарка тщеславия", хотя специалисты не устают повторять, что "Базар житейской суеты" явно лучше...
К сожалению, были в истории нашей страны годы, когда имя М.А. Дьяконова исчезло из книги. Он был незаконно репрессирован. Но "Ярмарка тщеславия" продолжала издаваться, у редакторов возникали вопросы, ответить на них было некому. Заботу о труде М. А. Дьяконова взяли на себя Р. Гальперина и М. Ф. Лорие. Трудно удержаться и не сказать, что Марии Федоровне Лорие наш читатель обязан замечательными переводами "Пенденниса", "Ньюкомов".
Имя М. А. Дьяконова, как видно ил библиографического указателя, вновь появилось на титуле романа в I960 г. Но переводчика давно уже не было в живых.
Трагический парадокс, но в обширной библиотеке его сына, видного ученого-востоковеда, переводчика Игоря Михайловича Дьяконова не сохранилось ни одного экземпляра "Ярмарки тщеславия" в переводе отца. Перевод Михаила Алексеевича Дьяконова вернулся в семью Дьяконовых лишь в 1986 г., когда в издательстве "Книга" к 175-летию со дня рождения Теккерея вышло редкое по своим полиграфическим достоинствам издание самого известного романа писателя, на титуле которого читаем: "Ярмарка тщеславия", перевод М.А. Дьяконова.
И.М. ДЬЯКОНОВ
МИХАИЛ АЛЕКСЕЕВИЧ ДЬЯКОНОВ
Михаил Алексеевич Дьяконов сделался переводчиком оттого, что женился на бесприданнице. Он был студентом экономического факультета Политехнического института в Петербурге и женился на курсистке Женского медицинского института. Они познакомились в Ташкенте в 1902 г., когда он был еще гимназистом. Мария Павловна тогда только что окончила Оренбургский институт благородных девиц, где учились дочери безденежных офицеров, и когда они познакомились, работала классной дамой в Ташкентской женской гимназии. Отец ее по разным обстоятельствам оставил военную службу, был инженером на строительстве Закаспийской железной дороги, заболел тифом и умер. Семья оказалась без средств и даже без пенсии; Мария Павловна была третьей из шестерых детей и потому была бесприданницей из бесприданниц.