Слёзы Лимба

Татьяна осторожно обхватила плечи и села в углу ванной комнаты, поджав под себя ноги. Ей было так непривычно видеть свое тело в столь плачевном состоянии, что собственная нагота начала смущать ее. Глотая медленно текущие слезы, она смотрела на движение остывающей воды, пытаясь понять, что с ней произошло за последние дни. Но в голове воцарился такой хаос, такая анархия, что хотелось просто со всей силы разбить собственный череп о край раковины, чтобы уничтожить весь этот мысленный беспорядок, сводивший девушку с ума.

Она должна понять. Должна понять, во что ей следует теперь верить и что следует делать дальше. Но она боялась понимать, боялась узнать правду, за которой так долго гонялась. Может сделать вид, что произошедшее с ней обычный плод ее воображения? Ведь это поставит все на свои места. И больше не будет ничего необъяснимого и нелогичного. Она хотела так сделать. Но яркость тех образов, все еще с громкими звуками раздававшихся в голове, не хотели отпускать девушку, не могли дать утерять к ним веру. И она поверила в них еще сильнее. И эта вера единственное ценное, что осталось у нее. Единственное, что в данный момент призывало идти дальше.

— Я должна найти Ричи. Если все эти воспоминания реальны, то он сможет помочь мне убедиться в этом. Я обязана докопаться до истины.

Татьяна вышла из ванны и, какое-то время постояв полностью обнаженной, чувствуя, как тело обволакивала приятная прохлада квартиры, накинула на плечи шелковый халат белого, как свежевыпавший снег, цвета. Даже не вытерев волосы полотенцем, она проследовала на кухню, где услышала тихую возню на обеденном столе.

Петр стоял к ней спиной и ловко крошил острым ножом овощи, превращая их в разноцветный салат. На плите находились небольшая кастрюля с чем-то булькающим и приятно пахнущим, и слегка посвистывающий чайник. Татьяна на миг замерла, не веря своим глазам. Ей даже показалось, что она видит этого мужчину, заботливо хлопочущего на кухне, впервые.

За все восемь лет их хрупкого, как китайский хрусталь, брака, она практически не знала, чем занимается муж, что любит и что умеет. Она видела его в лучшем случае вечером, после чего тот, даже не подарив ей поцелуя на ночь, отправлялся спать. Изредка они могли заняться любовью, но такое происходило пару раз в году, и каждый раз секс был для нее как в первый раз — тело просто не успевало привыкнуть к интимному образу жизни. Обсуждать совместного ребенка с ним она не решалась, он всем своим усталым и отчужденным видом показывал, что еще одного человека в их семье не хочет. И постепенно ее мечты о счастливом браке с мужчиной, которого она насильно пыталась полюбить, развеялись в прах. Может, поэтому она позволила себе влюбиться в парня на пару лет младше нее так сильно и так болезненно, что теперь тот стал всем смыслом жизни.

Татьяна ненавидела себя за это, но пытаться отказаться от собственных грехов не желала, эти проступки стали частью ее самой, впились в сердце настолько глубоко, что без них жить будет невозможно. И этими грехами стал Эрван. Петр знал о его существовании, знал об ее изменах, но ни разу не обвинял, ни разу не поднимал на нее руку. Он будто постепенно перестал думать о ней, вычеркнул из жизни и с головой ушел в работу. И это было худшим наказанием за измену. Его молчание, безразличие вызвало в глубине души страх, легкую ревность. И она, боясь из-за когда-то неконтролируемой страсти потерять самое дорогое, что никогда не ценила, вычеркнула из своей жизни Эрвана, оттолкнула от себя таким сильным движением, что тот просто упал и не смог подняться.

— Как ты себя чувствуешь? — безэмоциональным голосом поинтересовался Петр и скинул нарезанные овощи в большую глубокую тарелку с помощью лезвия ножа. — В холодильнике я особых изысков не нашел, но попытался приготовить обед из того, что имелось. Если что, портсигар лежит в твоей комнате, ты забыла его на столе. Не знал, что ты все еще пользуешься этим странным подарком твоего Эрвана.

— Ты впервые заговорил о нем.

— Вряд ли тебя смущает его имя. Ведь из-за него ты и начала свою блестящую карьеру детектива, хотя получала образование по совсем другой специальности. Твоя мать меня бы заживо засунула в печь, если бы узнала, что я разрешил тебе бегать за всякими отбросами общества. Она ведь хотела, чтобы ты была журналистом. Я полюбил тебя, как умную и начитанную девушку. Но ты загубила свой талант ради бестолкового мальчишки. Я думал, тебе было дело, кто тебя трахает.

— Ты хочешь об этом говорить?

— Да, — резко повернулся он и брезгливо отбросил нож в сторону, но сделал это так осторожно, что в его виде невозможно было увидеть что-то угрожающее. — Я был в шоке, когда увидел тебя в таком состоянии. Ты играешь с огнем.

— Хм, за все восемь лет нашего брака ты впервые проявляешь свою заботу. Спасибо, — с полным безразличием произнесла та и хотела направиться в свою комнату, но Петр осторожно схватил рукой, испачканной соком овощей, ее запястье и с беспокойством взглянул в глаза жены.

— Потому что считал, что тебе этого не нужно. Но сейчас вижу, в какую яму ты себя загоняешь. Ты давно перестала быть самой собой.

— А ты перестал быть моим мужем. Я не видела тебя месяцами. И уже воспринимаю чужим. Моя жизнь больше не соприкасается с твоей.

— А Эрвану, этому сопляку… Ему есть до тебя дело? Зачем ты его ищешь? Если он не дает о себе знать, то ты ему не нужна.

— Ты ошибаешься. Ты просто многого не знаешь.

— А я и не хочу знать. Я просто пытался сделать тебя счастливой, независимой. У тебя было все. И деньги, и дом… Но ты выбрала просто мальчика с улицы, ради которого раздвинула свои ноги. Я никогда не винил тебя в этом и не буду. Потому что люблю. И готов простить все плохое. Просто хочу, чтобы ты перестала гоняться за призраками, — мужчина коснулся ладонью ее щеки и надеялся поцеловать жену в губы, но получил от девушки сопротивление. Татьяна остановила Петра рукой и пошла в сторону спальни.

— Извини. Но мы уже мысленно разведены. Наш брак остался только на бумаге. Меня нельзя сделать счастливой с помощью денег, я нуждалась только в твоем присутствии. Но ты выбрал работу. И вряд ли от нее откажешься.

— Я люблю тебя. Ты должна это знать. И мне все равно, каким я существую в твоем сознании.

— Это просто слова, Петр. Я тебя не люблю. Ты мог и не приезжать ко мне. Продолжил бы и дальше кататься по Китаю, рассматривать местных красоток. Ты чувствуешь ко мне не любовь, а обычное мужское влечение. Это другое. Я рада, что сказала тебе правду… А теперь извини, я должна вернуться к работе. Мне сейчас не до выяснения отношения. О разводе поговорим потом.

В зале судебного заседания собралось достаточно много народу, чтобы это крупное и светлое помещение с приятным малахитовым цветом стен превратилось в тесную и душную комнатушку, наполненную ароматом человеческого пота и крупицами пыли. Каждый вошедший наверняка в первые минуты почувствует сильное удушье от нехватки кислорода. Но быстро привыкнет к подобной обстановке, так как моментально проявит интерес к процессу судебного разбирательства и напрочь забудет обо всей своей физиологии, именно это объясняло тот факт, что еще ни один из присутствующих не покинул зал суда ни на минуту.

Люди что-то оживленно обсуждали, постоянно тыкали в сторону двери пальцем, словно указывали, что за ней находится личность, из-за которой все сегодня и собрались в такой тесной официальной обстановке. Если выглянуть в окно, то можно увидеть, как полицейские пытаются остановить великое нашествие прессы, надеявшейся одной живой массой проникнуть в здание, чтобы во всей красе запечатлеть самый громкий судебный процесс за последние несколько лет.

— Что творится, — недовольно покачала старушка головой, смотря в покрытое разводами окно, за которым открывался вид на противостояние прессы и представителей правопорядка. — Кажется, фотографы и журналисты готовы растерзать эту бедняжку на части, едва ту привезут сюда. Поверить не могу, что такая хрупкая на вид женщина могла совершить подобное.