Страница 88 из 103
Она пила неторопливо, потупив взгляд и опустив плечи. Беседа за столом подействовала на нее удручающе, но она не ощутила неприязни к ее участникам, что раньше было бы неизбежно. Все же это — родители Нэда. Они воспитали его, своего мальчика. И она любила их! Тут же подумалось, а как они отреагируют, узнав о ней правду. Такие люди не задаются вопросом, почему что-то произошло вообще, а только — почему это произошло именно с ними. Мори представила себе, как они обсуждают ее у кухонной плиты или за чашечкой кофе. Но это ей совершенно безразлично!..
Когда накрыли стол, Нэд сказал, что хочет показать Мори окрестности. Это заявление не вызвало у родителей никакой реакции. А ведь в народе любят отпускать шутки по такому поводу. Мори сделала из этого вывод, что Нэд провел с ними подготовительную работу.
Мори пила кофе так же вяло, как и вино, но внутреннее напряжение не проходило. Она и сама стала задавать «подходящие» вопросы, вертеть в руках чашечку, улыбаться и делать вид, что все ей здесь очень нравится. Но тут Нэд встал и позвал ее с собой. Мори не спеша последовала за ним, высказав предположение, что жара, вероятно, уже спала…
Они вышли на поляну, покрытую высокой душистой травой. Избегая взгляда Мори, Нэд сел на горячую землю. Он был не в силах пошевелиться и угрюмо молчал. Он любил ее! То же отчаянное напряжение удерживало на расстоянии притихшую Мори. Она любила его! Они так и застыли в смешных позах, потеряв дар речи и не глядя друг на друга. Кто из них сделает первый шаг к неизбежному, к тому, чему они не в силах больше сопротивляться?!
Это сделал Нэд. Он вскочил, подошел и обнял ее. Мори зажмурилась. Палящее солнце проникало сквозь судорожно сжатые веки, расстилая перед глазами багровую пелену. Она на ощупь сделала несколько шагов, то ли назад, то ли вперед. Потом ее положили на траву. Она вдохнула ее аромат и инстинктивно протянула руку, чтобы помешать Нэду что-то на себе расстегивать. Но уже в следующий миг она судорожно сжимала плечи Нэда, мешая его продвижению к цели. Мори хотела сохранить самообладание, но куда там! Его волнение тут же передалось ей. Она тоже не должна ударить в грязь лицом, быть пленительной, страстной и трогательной. Но она уже ничего не могла с собой поделать. У нее пересохло во рту, ноги и руки дрожали, она была в отчаянии, что все происходит средь бела дня, в жару, и она может сделать что-то не так, показаться ему неумелой и смешной. О, это была ужасная сцена, которую только в романах описывают с блеском или по крайней мере с тактом.
Потом они осмелели, первый страх миновал. Они преступили черту, и ничего страшного не произошло. Но они шагнули в неведомое и должны были быть осторожны. С замиранием сердца они узнавали друг друга. Мори казалось, что возможности Нэда беспредельны. Они и впрямь были беспредельны, когда дело касалось ее. Потом она вдруг испугалась, что до Нэда ей далеко. Ох уж эти сомнения, не покидающие человека даже во время глубокого сна! Мори постаралась подыграть ему, изобразив страсть. Она и не подозревала, какое пламя страсти уже в следующий миг разбудит в ней это тело, это лицо с хищным носом, проницательными глазами и широким, открытым лбом.
Наконец наступило успокоение и расслабленность. Солнце почти село, опустились мягкие сумерки. Нэд обул Мори и попытался ее причесать. Он говорил ей ласковые слова, которые говорят всегда, когда хотят дополнить картину счастья еще одним оттенком нежности, еще одним блистательным штрихом. Он вспомнил, что Мори не знакома ни с кем из его компании, а ведь в ней есть занятные личности. Кроме того, они слишком мало бывают на людях. Нэд пообещал, что введет ее в круг знакомых художников и поэтов. Мори пропустила мимо ушей их имена. Ее внимание было приковано к тому, кто произносил эти слова. Господи! Нэд уже не в первый раз пытается приобщить ее к своей жизни, но впервые захотел, чтобы все у них было только общее! Одиночеству конец! Так значит, этому суждено было случиться здесь, на цветущей поляне, над которой струится сейчас легкий вечерний ветерок. Милый ветер, милая трава, милое солнце, милая жизнь!.. Это были мгновения, недоступные даже поэзии…
VIII
Тони не отрываясь смотрел на неподвижное море, в котором отражалось свинцово-серое безжизненное небо. Ему хотелось быть невозмутимым и спокойным как море, но ничего не получалось. В последние дни он почти ни с кем не общался, был молчалив и много читал. Если ты легко переключаешься с одного на другое и не потерял интерес к тому, что происходит вокруг, значит, у тебя все в порядке, ты уверен в себе и свободен. На сей раз Тони хотел доказать, что и интеллектуальные занятия ему не чужды. Женщины и спорт не помогут тому, кто утратил присутствие духа.
Впервые в жизни Тони вчитывался в произведения Стендаля, Бальзака и других писателей, хотя, надо сказать, это давалось ему с большим трудом. Душка с недоверием наблюдала за ним. Вместо того чтобы получать удовольствие от летнего отдыха, он ударился в чтение. Ну да, может быть, это даже лучше. Она тоже была не в форме, и, если честно, и ей было ни до чего. Душка наконец отнесла в одно издательство подборку своих стихов, поручив своему покровителю, литературному критику, позаботиться о выходе книги. А потом, никого не предупредив и не оставив своих координат, бесследно исчезла. В ее представлении она совершила интригующий поступок в духе подлинных поэтов, ведь они обычно немного авантюристы и скитальцы. Ну а что, если для нее это плохо кончится?
Итак, Душка оставила Тони в покое и старалась ему не мешать. Только время от времени присматривалась. Полная неизвестность и переживания по поводу ее литературных дел, брошенных теперь на произвол судьбы, сделали Душку прозорливой. Скажем, она поняла, что внешнее спокойствие Тони и его внезапный интерес к литературе — сплошная фальшь. Она не могла себе представить, чтобы мужчина, работающий в области внешней торговли, да еще такой донжуан, станет проводить отпуск со Стендалем в руках. Все это более чем странно. Вечерами, вместо того чтобы обнять ее и поцеловать, он принимался за очередной роман. Их комнаты были рядом, и, когда не спалось, Душка слышала, как он расхаживает за стенкой. Утром Тони вставал с синяками под глазами, даже загар не мог скрыть его бледности. Чтобы спровоцировать его, Душка как-то кокетливо заявила, что ревнует его к этим утонченным французам. Тони поднял на нее отсутствующий взгляд и тихо сказал, что ему просто интересно.
Он был чем-то подавлен, но так прекрасно держался, что Душка испытывала к нему что-то вроде почтения. На людях он был безукоризненно учтив, неизменно придвигал ей в ресторане стул, не забывал заказать все, что она просила, а стоило ей достать сигарету, как тут же протягивал огонь. Почти таким же предупредительным был он и тогда, когда они оставались вдвоем. Мори! Ну конечно же, корень зла в этой Мори! Только ее бессердечие и холодность толкнули Тони в объятия других женщин.
Словом, отдых был совершенно испорчен. Душка все же как-то ухитрялась компенсировать равнодушие Тони развлечениями на стороне. А он по-прежнему был подавлен и жил по принципу: день прошел, и слава богу. Неужели можно постоянно думать об одном и том же? Часами лежа на песке под палящим солнцем, казалось бы, чего только не вспомнишь, но Тони неизменно возвращался в мыслях к Мори. Правда, теперь он думал не о ней, а о том, что же она наделала. Получив письмо, в котором Мори сообщала, что не поедет с ним отдыхать, Тони пришел в отчаяние. Это был первый и последний случай, когда они обменялись посланиями. «Думаю, море этим летом не пойдет мне на пользу. Шумные пляжи, отели, переполненные автобусы и поезда…» Какой небрежный тон, так говорят только о том, на что наплевать! Она отпускала его на все четыре стороны: езжай, куда хочешь, и делай, что хочешь. Ах, эта Мори! Но сама фраза: «Думаю, море этим летом не пойдет мне на пользу…» — неотвязно крутилась у него в голове и вызывала досаду. Тони даже не подозревал, что любовь принесет ему столько страданий, да разве такое можно предугадать? Он сам себе был противен и не нужен, потому что его любимой не было рядом. Чем же все это кончится?