Детство Сашки

В общем, сетку — в карман. Так надежнее. И тогда можно спокойно идти, будто по своим делам, будто не в магазин, а погулять вышел. А когда погулять, тогда никто не пристает, потому что карманных денег ни у кого не было.

И еще никто не налетал, если идешь за молоком с белым эмалированным бидончиком или с трехлитровой банкой в сетке. Если за таким — тут никто не подойдет. Потому что тут все ясно — парня послали в магазин, у него в кармане ровно рубль. Молоко стоило двадцать восемь копеек за литр. На рубль, желтый бумажный или металлический юбилейный с Лениным, давали сдачу — монету по пятнадцать копеек и копейку. И все. Что тут с парня стрясешь?

И если он просто за хлебом идет, пусть даже помахивая сеткой — то только для проверки позовут мелкого. Ну, просто, проверить.

— Ну-ка, попрыгай! Попрыгай, попрыгай, позвени! Ого! Сколько там у тебя? А ну, покажь!

А сколько? Если просто за хлебом, то давали двадцать копеек. Больше-то зачем? Буханка черного, ржаного, стоила четырнадцать. Буханка серого — восемнадцать. Бывал еще так называемый «солдатский», белый-белый, но тоже буханкой — тот как раз двадцать стоил. А если у пацана гремит-звенит горсть мелочи, а сам он плачется, что только за хлебом послали, то врет, получается. А врать нехорошо. За вранье надо наказывать.

— На хлеб — вот. А это — нам. Иди, иди… И не думай жаловаться!

Ну, с Сашкой такого не было никогда. Потому что у него карманных денег не было. Вот и не звенело ничего лишнего.

Он иногда даже думал, что никакие карманные деньги и не нужны, потому что из карманов, когда бегаешь весь день, что угодно может вывалиться. Один ключ сколько раз терял! И вот даже если одна монета, копеек пятнадцать скажем, все равно может потеряться — как перед кино было — и что тогда делать? Нет, правильно, что нет у него карманных.

С одной стороны — правильно. А с другой, выходит, чтобы купить даже простейшую мороженку за двенадцать копеек, или просто даже стакан сока из высоких стеклянных конусов, густой, почти сиреневый сливовый сок, или густой томатный, в который надо положить и размешать чуть-чуть соли из стоящего на прилавке бумажного стаканчика, или прозрачный кислый-кислый яблочный — все по десять, или просто стакан газировки из автомата за три копейки с сиропом — надо было дожидаться родителей и просить. А просить Сашка не умел и не любил.

Мама иногда сама совала ему копеек десять, на булочку и стакан газировки. По семь копеек были «московские», витые, обсыпанные сахаром. И газировка с сиропом. Это для того, чтобы можно было бегать весь день по улице.

Вообще Сашка мог весь день просидеть дома. Он читать любил, а книг было много. И газет, и журналов было много. Пока все прочитаешь — день и прошел. А родители считали, что это вредно, и гнали гулять, гнали к Ваське. К Ваське — это здорово. У Васьки сарай, там верстак и доски, и можно выпиливать пистолеты пулечные и гнуть пульки и болтать обо всем. А потом бегать до ночи по улицам.

Вот тогда деньги были бы кстати. Но это только летом и не каждый день.

А зимой вовсе не надо было денег. И совать их было некуда, и перекусить или там мороженку… Да мороженое просто не продавалось зимой! Только летом приезжал на машине маленький киоск и стоял у магазина до осени. А потом его снова увозили. И зимой мороженого не было. Зимой и без него холодно потому что.

А летом, когда каникулы, и тепло, и солнечно, и здорово бегать весь день, раз уж все равно выгнали гулять или если Васька зашел…

Возле магазина на сером асфальте блеснула монета. Две копейки! Купить на них можно два стакана газировки без сиропа. Или сохранить и накопить. Еще в кино показывали, что на две копейки можно позвонить по телефону. Но здесь у них на улицах телефонов не было. Сашка пришел из магазина, выложил буханку серого и четыре копейки сдачи, а найденную двушку не показал никому, убрал поглубже в карман.

Но в кармане не поносишь — тоже выронишь, и потом другой найдет.

У Сашки была такая удобная узкая длинная коробочка от градусника. Он там в вате лежал. Градусник старый Сашка разбил, когда проверял, сколько покажет, если к батарее прислонить. Стукнул слегка — а он сразу и рассыпался. И ртуть побежала мелкими серебристыми каплями по неровному полу. Потом долго находили тонкие острые стеклышки и ма-аленькие блескучки от ртути между половицами. Купили новый, и сказали, чтобы не баловался. А коробочку Сашка забрал себе. Он любил разные коробочки и футлярчики.

В коробочку легла монета. Крышка накрыла ее. А потом Сашка открыл самый нижний ящик книжного шкафа и положил коробочку на самое дно в самый дальний угол, за те книги, которые давно никто не доставал.

Через день или два, когда принес сдачу от молока, пятнашку кинул в кошелек, как всегда, а копейку опять спрятал и положил в коробку.

Он стал думать, это воровство или нет. И придумал, что никакое не воровство. Потому что деньги остаются в доме, в семье. И потому что если бы он попросил, то ему все равно бы дали. Никогда же не отказывали!

За первый месяц в коробочке накопилось пятнадцать копеек. Когда никого дома не было, Сашка достал свое богатство и разменял по-честному пятнашку из кошелька на желтую медь. Теперь в коробке опять была одна монета. Но на пятнадцать копеек можно было уже купить две булки. И еще стакан газировки. Или сходить в кино. И после кино еще оставалось бы пять копеек. Пятнадцать копеек — это уже было почти богатство. С пятнадцатью копейками, кстати, можно было уже идти играть к Ваське во двор, где за сараями всегда играли в расшибалочку.

Сашка подумал немного и не пошел. Было жалко проиграть сразу одну монету.

Но через месяц у него в коробке уже звенело сорок восемь копеек разными монетами. Ну, так получилось. Копейку он нашел, например. Что-то сохранилось от сдачи. Что-то дал папа и потом не спросил, сколько осталось…

Сашка несколько раз сходил за сараи и поиграл немного. Сначала он выиграл почти рубль, а потом проиграл сорок пять копеек — три пятнарика. И не стал больше играть, а унес выигрыш и положил его в коробку.

И потом еще немного. И еще.

И однажды он вытащил из кошелька желтый хрустящий бумажный рубль, а положил вместо него пятнарики и двацмунчики.

Теперь он, как скупой рыцарь у Пушкина, регулярно смотрел в свою коробочку, проверял, считал… Бабушка, кстати, говорила, что деньги счет любят. Он считал. Три рубля. Пять рублей. Пять рублей — такая синяя бумажка. Потом еще три рубля.

А потом он пришел с улицы, разгоряченный и веселый, и встретил в дверях холодный взгляд матери:

— Зайди в комнату.

В комнате родители сели на диван и стали смотреть на Сашку. А Сашка стоял и смотрел на свою коробочку, раскрытую на столе.

— Откуда это?

— Нашел…

— Не ври родителям!

— Ну, не все нашел… Что-то от сдачи. Вот папа давал…

— Я тебе не рубли давал.

— А это накопилось просто.

— Зачем тебе деньги?

Вот это был вопрос! Зачем мальчишке деньги! Ха! Зачем? Да чтобы друзьям купить по булке и газировку сладкую в бутылке, чтобы бензин для зажигалок купить в универмаге или пистонов побольше, чтобы пистолет новый, чтобы книжку, какую захочешь и сам выберешь, чтобы…

— Но ты не воровал?

— Я?

Он чуть не заплакал от обиды, и родители это видели. Но не разжалобились.

— Иди. Ты наказан. Телевизор, гуляние — ни-че-го. Понял?

Сашка кивнул и быстро вышел, пока слезы сами не полились. Обидно… Что он сделал-то? Вот, скопил деньги. И не воровал ничего. И все в доме осталось…

А еще через два дня его опять выгоняли на улицу.

А он не шел, потому что начал читать Фенимора Купера.

Печальный принц

На Новый год папа принес с работы пригласительный билет на бал-маскарад в Дом культуры. Билет был на толстом белом картоне, сложен пополам. На нем написано «Приглашение», а внутри, когда раскроешь, как праздничную открытку, зеленая елка в игрушках, написано про праздник и про бал, а сбоку крупно — «Подарок». Каждому — подарок. Не тот, что мама и папа собирают и кладут в красивом пакете под елку, а самый настоящий, от «профкома». Как взрослым.