Страница 15 из 23
М<итрополит> соглашается, хотя делает поправку: «Чем нас стесняет такой порядок?» (как-то иначе выразился).
Вступаю я: «Нас обвиняют, и справедливо, в постоянной лжи, ибо мы говорим только и должны говорить однобокую правду. Возьмем существенный вопрос об отношении самодержавия и православия. Мы убеждены, что священник должен стоять выше политических партий. Мы убеждены в ложности положения, высказанного в адрес Рус<ского> Собр<ания>, “о неразрывной святыне самодержавия и православия”. Зачем же нас заставляют говорить об особой святости самодержавия?»
– Кто же Вас заставляет?
– Владыко! Ведь самодержавие у вас возведено на степень религиозной догмы. Позвольте развить далее мысль Ивана Павлин<овича> Слобод<ского> о соборе. Великую рану нашей церкви составляет разрыв иерархов с иереями и мирянами. Епископы наши в деле управления церковного совершенно игнорируют нас. Разрыв этот простирается и на мирян. Просим Собора, но такого, какой был в древней церкви, где бы представлялась вся церковь.
Далее нарушился порядок лицами, не Бывшими на предварительном собрании. Перешли к синодальному посланию[127]. М<итрополит> просит откровенного мнения. Говорю от лица всех отрицательное мнение: 1) это ссылка на англо-японские деньги.
– Но, о. К<онстантин>, ведь они же получали деньги.
– Получали, но из кассы социал-демократов.
2) ни слова утешения и сожаления рабочим. Тут та же однобокая правда…
Перешли к рабочему вопросу. Мы разбираем фабрики, но с обязательством самого широкого печалования и с надеждой, что М<итрополит> поедет по нашей просьбе всюду, когда явятся нужда в предстательстве.
Сам М<итрополит> говорит очень откровенно и совершенно по-братски. «В предстоящих занятиях особых совещаний предстоит рассуждение о реформе церкви. Я буду там. И благодаря Вам многие вопросы шире и иначе освещаются у меня. Спасибо. Я совершенно благословляю Ваши собрания. Нам нужно организоваться. Я прошу, хотя бы раз в месяц, собираться у меня для такой же совершенно откровенной беседы. Просим к тому же и наших викариев». «Мы сами, – забасил Антонин, – получили сладость общений и поучений от Вас». Что-то вроде этого.
– Нам, – говорит М<итрополит>, – нужно организовать свою пастырскую кассу взаимопомощи, свой суд чести.
Точно он слышал наши мечты.
Беседовали около 3 часов. Встали в 9¼ ч. «В виду таких блестящих результатов, – говорит о. Егоров, – возблагодарим Бога». «Очень хорошо, – говорит М<итрополит>. – Что же мы запоем?» И раздалось: «Достойно есть». Знаешь, какой трепет прошел по душам <нрзб> все повскакивали.
От митрополита приехали ко мне (С. 297–301).
Приведенное письмо о. Константина Аггеева позволяет не только прояснить точное число священников, изначально входивших в группу, их церковный статус («ни одного протоиерея»), имена наиболее активных или репрезентативных из них (по предварительной договоренности участников группы разговор с митрополитом вели священники Константин Аггеев, Михаил Чельцов и Иоанн Слодобской), но и почувствовать атмосферу встречи, узнать основные темы состоявшейся беседы: свобода совести, зависимость Русской церкви от светской власти, рабочий вопрос, созыв поместного собора.
В ретроспективном описании этого визита, помещенном в предисловии к сборнику «К церковному собору», акцент был сделан на том, что «собравшиеся священники горячо высказывали свои наболевшие чувства по поводу печального, неестественно бессильного положения Церкви, ярко обнаружившегося во дни общественных потрясений» [128]. Тогда как свящ. Григорий Петров в заметке «Почему 32?», опубликованной в газете «Русское слово»[129], писал, что главной целью визита столичных пастырей к митр. Антонию была просьба о «скорейшем созыве общецерковного собора».
Для участников группы эти темы были неразрывно связаны: собор, который участниками визита к митрополиту изначально мыслился как общецерковный, а не архиерейский, представлялся молодым клирикам залогом возвращения церкви внешней и внутренней свободы и возрождения соборности в ней.
Характерно, что, аргументируя необходимость независимости церкви от государственной власти, столичные клирики в первую очередь рисовали печальное положение церковной иерархии (синода и епископов), чем даже спровоцировали вопрос митр. Антония: «Чем вас (курсив наш. – Ю.Б.) не устраивает такое положение?»
В целом, с точки зрения свящ. Константина Аггеева, встреча митр. Антония (Вадковского) с группой столичных клириков проходила в обстановке взаимного доверия, открытости, желания совместно трудиться на благо церкви [130]. Священники взяли на себя деятельную ответственность за «горячие точки» – заводы и фабрики; митрополит ввел их в курс государственной политики в отношении церковной реформы, благодарил за поддержку и новый ракурс в освещении «больных» церковных вопросов. Митрополит «совершенно благословил» собрания священников по проблемам церковной реформы и пригласил их бывать у себя раз в месяц «для такой же совершенно откровенной беседы». Знаменательно, что предложение «организоваться» прозвучало именно из уст митр. Антония и было адресовано не только пришедшим на прием священникам, но присутствовавшим при беседе викарным епископам. На заре своей истории обновление церкви, безусловно, мыслилось всеми заинтересованными лицами как общецерковное дело, способное объединить, а не противоположить различные внутрицерковные силы и группы. Бурное развитие исторических событий вскоре обнажило внутренние противоречия в среде тех, кто присутствовал на этой исторической встрече, радикализировало полюса, но вдохновенное единство этого разговора приоткрыло перед всеми его участниками внутреннюю глубину и тайну свершавшегося на их глазах таинства Церкви, верность которому многие сохранили до конца жизни.
В февральском письме свящ. Константина Аггеева не упоминаются какие-либо записки, над составлением которых работала бы группа столичных священников. О записках, как о прямом следствии состоявшейся беседы группы с митрополитом, говорится в предисловии к сборнику «К церковному собору»: «Желая, чтобы эта беседа сопровождалась практическими результатами, члены кружка пришли к решению представить митрополиту ряд записок относительно выдвинутых жизнью и требовавших неотложного внимания церковных вопросов»[131]. Первая из этих записок, согласно тому же источнику, была подана митрополиту 15 марта и сопровождалась «письменным обращением к преосвященному Антонию»[132]. Архивные разыскания С. Л. Фирсова позволили установить, что в редакцию журнала «Церковный вестник» статья «О неотложности восстановления канонической свободы Православной Церкви в России» была передана свящ. Владимиром Колачевым за пять дней до этой даты – 10 марта. Однако совсем необязательно имел место «откровенный обман митрополита»[133]. Редактор «Церковного вестника» свящ. Александр Рождественский, входивший в состав группы «32-х» и, вероятно, регулировавший момент подачи текста в редакцию, мог руководствоваться издательскими соображениями, например, необходимостью подготовить номер к определенной дате – 17 марта. Если аудиенция у митрополита была назначена на 15 марта и у священников была надежда на поддержку со стороны иерарха, Рождественский, как редактор, мог рискнуть поставить «записку» в ближайший номер, тем более что развитие событий не позволяло медлить. 13 марта 1905 года Николай II, по ходатайству К. П. Победоносцева, передал вопрос о церковной реформе из Комитета министров в Синод[134], что, с одной стороны, ставило действия высшего духовенства под непосредственный контроль обер-прокурора, но с другой – переносило вопрос о церковных преобразованиях в сугубо церковное пространство и давало большие основания столичному духовенству для включения в его обсуждение.
127
Имеется в виду «Послание Св. Синода по поводу беспорядков рабочих» (см.: Церковный вестник. 1905. 20 янв. № 3. С. 85–87).
128
К церковному собору. С. II–III.
129
Русское слово. 1905. 31 марта. № 87.
130
О доброжелательном отношении митр. Антония к обратившимся к нему священникам свидетельствует в своих воспоминаниях и прот. Михаил Чельцов, еще один из тех, кто 14 февраля 1905 г. был на приеме у Владыки: «Когда ему представлена была первая записка от “32”, то он ее опять-таки не только не отверг и подавшим ее не читал суровых нотаций, но принял для передачи в Синод, много говорил об организовывающемся в те дни нашем кружке, давал различные практические советы и т. д…» (Чельцов Михаил, прот. В чем причина церковной разрухи в 1920–1930 гг. С. 419). Мемуарист за давностью лет смешивает некоторые детали: записка «32-х» была подана не во время визита, а вскоре после него.
131
К церковному собору. С. 11–111.
132
Там же.
133
Фирсов С. Л. «Записка 32-х священников» как источник по истории Православной Российской Церкви // Русское прошлое: Исторический альманах. СПб., 1996. № 7. С. 391, 395.
134
См. об этом работы Дж. Каннингема, С. Л. Фирсова, о. Георгия Ореханова и др. А. В. Карташев в обзоре «Русская Церковь в 1905 г…» излагал эти события так: «В Комитете Министров, куда приглашен был и Санкт-Петербургский митр. Антоний, обсуждался вопрос о расширении свободы религиозной совести для иноверцев и сектантов. Мнение иерарха было безусловно в пользу полной свободы. Когда вопрос был исчерпан, председатель статс-секретарь С. Ю. Витте заявил, что неизбежным логическим последствием освобождения в России иноверия должно быть и снятие уз государственного ограничения с господствующей православной Церкви – иначе она может оказаться в худшем, чем иноверие, положении, со связанными руками, перед лицом свободных воинствующих противников. Так было положено начало великому делу церковной реформы. Митр. Антонию было предложено высказаться о необходимых изменениях в положении русской Церкви, что и было сделано им в краткой записке. Для самого С. Ю. Витте была написана обстоятельная записка с научно-мотивированным указанием главных пунктов желательной церковной реформы. Записка возбудила скепсис и возражения со стороны синодального обер-прокурора, но слабые и ненаучные возражения последнего снова были с успехом опровергнуты С. Ю. Витте. Тогда обер-прокурор настоял перед высшей властью, чтобы дело церковной реформы, ускользавшее из-под его влияния, было передано исключительно в ведение Св. Синода. 13 марта это стало фактом, и Св. Синод в заседаниях 15, 18 и 22 числа, при участии лишь товарища обер-прокурора, всецело ставшего на точку зрения иерархов, выработал и затем поверг на Высочайшее благовоззрение доклад об автономном управлении русской Церковью собором епископов под главенством патриарха..…» (Русская Церковь в 1905 г. С. 6–7).