Страница 31 из 47
Критическая проза
Высокие уроки. Поэмы Важа Пшавела в переводах русских поэтов
Введение
Великий грузинский поэт Важа Пшавела уже стал тем явлением мировой поэзии, без которого она немыслима. Имя его звучит наравне с самыми громкими именами, чье влияние и значение далеко переступают границы собственной родины. Отмечавшееся в 1961 году во всех странах по решению Всемирного совета мира столетие со дня рождения Важа Пшавела – заслуженная дань его гению. Это широкое призвание имеет не менее важный интимный аспект: постепенно, исподволь входит Важа Пшавела в жизнь отдельного человека и уже не покидает ее; в силу фактического бессмертия он передает ей свою частицу… Тут первостепенно какое-то редчайшее счастливое соотношение, пропорция – биографии, личности, судьбы и творчества…
Работа посвящена сравнительному анализу переводов четырех центральных и характерных поэм Важа Пшавела, в разное время исполненных крупными русскими поэтами – О. Мандельштамом, М. Цветаевой, Б. Пастернаком, Н. Заболоцким. Это поэмы «Этери» и «Раненый барс» (Цветаева, Заболоцкий), «Гоготур и Апшина» (Мандельштам, Цветаева, Заболоцкий), «Змееед» (Пастернак, Заболоцкий). Все четыре названных поэта резко отличны друг от друга, собственные их манера и почерк явственны для каждого любящего стихи. Сравнительное рассмотрение переводов этих мастеров становится, как нам кажется, школой для переводчика. Это определило тему настоящей работы, ее рамки и основной принцип.
С одной и той же поэмой мы знакомимся чуть ли не в полярных переводах, оправданных и стимулируемых подлинником. Яркая индивидуальность, неповторимость, верность родному языку Важа Пшавела – не помеха «вековому общению культур», средством которого и являются переводы. При всей недостаточности рассматриваемых переводов, в них осуществилось то, что должно осуществляться в идеале: та близость, тот тип близости к подлиннику, который дает о нем максимальное представление. Тут имеет место не бездумное следование перевода за подлинником, а его целостное и концептуальное решение. Перевод сам оказывается в положении подлинника, становится фактом, органической частью собственной национальной литературы. Широта Важа Пшавела, обнаруживаемая даже на уровне подстрочника, его «бесконечная природа» дает возможность проявиться личным особенностям поэтов. Более того, перевод часто оказывается как бы питательной средой, в которой зреют будущие, поздние черты поэта. Нет разрыва между своим и чужим, одно естественно продолжает другое.
Нами не рассматривались переводы других поэм Важа Пшавела, выполненные поэтами, известными только в качестве переводчиков. Эти переводы, как бы ни были хороши сами по себе, не дают права исследовать, каким образом индивидуальные черты поэта служат прямой цели перевода. Анализ этого собственно переводческого феномена «десятой музы» и явился одной из двух основных сторон настоящей работы. Вторая основная сторона заключается в следующем: переводы поэм Важа Пшавела, выполненные крупными русскими поэтами, являются целостным, концептуальным прочтением поэм и в этом качестве представляют немаловажный интерес для науки о Важа Пшавела, в которую они тем самым вносят посильный вклад. Такой двухсторонний анализ переводов поэм Важа Пшавела проводится впервые, по необходимости он ограничен имеющимся наличием – четырьмя поэмами в их девяти осуществлениях.
Не затронуты тут другие переводы Заболоцкого поэм Важа Пшавела, даже такие высочайшие достижения переводческого искусства, как «Алуда Кетелаури» и «Копала». Переводы Заболоцкого в их совокупности заслуживают отдельного рассмотрения, отдельной работы, целиком им посвященной. Тут Заболоцкий представлен четырьмя поэмами Важа Пшавела, которые были переведены и другими поэтами.
Сравнивая разные переводы одной и той же поэмы, мы исходим из того, что каждый перевод – концепция и, значит, отдельная система (концептуальность – один из первостепенных признаков современного перевода). Последовательно проводится идея невзаимоисключаемости различных систем переводов: различия переводов идут не по принципу: хуже – лучше; тут ни в коем случае не качественные различия, а различия характеров, исключающие поспешные и праздные предпочтения одного перевода другому.
Сравнение переводов друг с другом, а затем и сравнение их с оригиналом с особой ощутимостью выявляет то, что каждый перевод – это путь потерь и компенсаций (восполнений). Одним из критериев ценности перевода являются не потери – это сторона количественная, легко подмечаемая и регистрируемая, и потому ставшая чуть ли не бедствием в переводческой критике. Куда интереснее и принципиальнее рассмотрение вопроса, чем именно компенсирует переводчик потери. При переводе может оказаться губительной формальная точность, а кажущееся нарушение точности – искомым адекватом, а не произволом. Можно говорить о нравственности переводческой компенсации. Привнося нечто оригинальное, переводчик не обкрадывает собственное творчество, а возвращает то, чем оно обогатилось за счет проникновения в новый мир. На этом и зиждется взаимосвязь культур в системе отношений: поэт – переводчик.
«Этери»
Поэму Важа Пшавела «Этери» перевели М. Цветаева в 1940 году[150] и Н. Заболоцкий в 1949-м[151]. Заболоцкий писал Симону Чиковани: «Посылаю тебе для ознакомления мой перевод «Этери» Важа Пшавела… Я с большой любовью делал эту вещь, заботясь о том, чтобы по-русски она звучала во весь голос, и, признаюсь, доволен ею, особенно некоторыми частями»[152].
Перевод Цветаевой был издан, и, безусловно, Заболоцкий знал его. Однако принципы перевода были столь разительно противоположны, что Заболоцкого перевод Цветаевой не затронул – он не соревнуется, он дает принципиально другой, несравнимый перевод того же произведения.
Заболоцкий стремится переводить, отстраняясь от себя, – он как бы исходит из всего опыта русской поэзии. Цветаевой достаточно собственного, разностильного опыта, переводы ее пестрят тем, что условно можно назвать «цветаизмами», несущими неповторимость ее стиля, равного характеру. Напротив, у Заболоцкого есть высокие повторения – гулы, отзвуки, эхо всей литературы. Нужно сказать, что оба поэта переводят так, как пишут сами, у них нет разделения на свое и чужое. Но при этом высоком отношении принципы подхода противоположны. Метод Цветаевой можно назвать построчным, пословным методом – она переводит по строчкам, дробно, по мере течения. Метод Заболоцкого – переводить целостно, исходить из целого, жертвуя при необходимости частностями. Это несколько беглых, предварительных замечаний, подробная характеристика предстоит ниже, а пока обратимся к самой поэме. Это сказка на народный, вернее, международный, странствующий сюжет, повествующая о трагической, после гибели героев ставшей легендарной, любви царевича Годердзи и пастушки Этери…
Дикий, безлюдный мир окружает затерянную в горах хижину Этери.
Вместо «осенний» у Заболоцкого сказано – «поздней порой урожая». «Безмолвна древесная сень» и «покой дерев». Сразу даже и не сообразить, что это об одном и том же, что это из одного источника. Тут нет соответствия, нет совпадений, нет переклички голосов. Нет переклички, но удивительно – нет потерь. Например: «Звякнет горлышком фазан» – Цветаева, а у Заболоцкого: «Да бьет в колокольчик фазан».
У Заболоцкого тон размеренный, эпически повествовательный. У Цветаевой – напор энергии. Это не повествование – строки исходят энергией, чья физическая величина почти ощутима. Ударения тут воистину – удары. На передний план выступает не эпическое описание – картина, как у Заболоцкого, а замена картины темпом, скоростью, энергией… И конечно, благодаря хорею, темп этот значительно ускорен и сам по себе, а в сравнении с амфибрахием Заболоцкого – десятикратно. Нужно сказать, что этот размер не был избран Цветаевой добровольно, а был настоятельно рекомендован ей со стороны, в качестве якобы единственно соответствующего грузинскому[153], то же и система рифмовки через строку. Сама Цветаева не всегда подхлестывает и без того быстрый бег хорея; вот пример медленного:
150
Важа Пшавела. Поэмы. ОГИЗ, 1947. С. 57.
151
Важа Пшавела. Поэмы. Тбилиси, 1951.
152
Заболоцкий Н. Избранные произведения в двух томах. М., 1972. Т. 2. С. 253.
153
См. об этом в предисловии Г. Маргвелашвили к кн.: Златкин М. Когда книга сближает народы. Тбилиси: Мерани, 1972. С. 23.