Страница 14 из 71
Василид нагнулся над стариком — он был почти без чувств.
— Склянку из спальни принеси, — прерывающимся голосом проговорил отец Георгий. Василид опрометью бросился туда, вернулся и накапал в стакан жидкости из пузырька.
Игумен выпил лекарство и замер. Василид с тревогой следил за его лицом. Отец Георгий постепенно приходил в себя. Старческий румянец появился на щеках, руки дрожали не столь сильно. Он поднял глаза на послушника.
— Так ты, выходит, слышал все?
Василид потупился.
— Да-а, — протянул игумен. — Воистину сказано — не всяк свят, кто церковный пол топчет. — Потом добавил: — Подслушивать — грех… О том, что слышал, — молчи.
Прибежал запыхавшийся монастырский доктор в сопровождении брата милосердия. Они помогли игумену добраться до кровати. Старик отослал мальчика с наказом не отлучаться из келейной.
Сидя в полумраке комнаты, Василид снова и снова переживал случившееся. Зрелище униженного владыки и торжествующего казначея было мучительным для него. Какая-то тайна крылась в их отношениях. Что за золото, о котором шел спор? В чем причина безнаказанной дерзости казначея? От этих мыслей голова шла кругом.
Пробыв с полчаса, доктор ушел. Еще через полчаса Василид явился на звон настоятельского колокольчика. Запах лекарств стоял в комнате. Игумен лежал в постели, руки его бессильно вытянулись вдоль тела. Слабым голосом он велел келейнику вызвать к себе членов монастырского совета. Спустя немного те из них, кого удалось разыскать, прошли в спальню. Василид не мог слышать, о чем они говорили с настоятелем, но видел, как, проходя назад, уставщик[30] и эконом, усмехаясь, обменялись удовлетворенными взглядами.
Наступила ночь. Продолжая думать, Василид долго не мог заснуть. Что-то подсказывало ему, что прежней безмятежной жизни пришел конец. Ясно, что Евлогий не простит ему подслушивания. Уж если над игуменом он имеет какую-то непонятную власть, то ему, Василиду, следует держаться от казначея подальше. Природная доброта отступила на этот раз перед негодованием, и Василид нарисовал в своем воображении отрадную картину: за все содеянное Евлогий попадает в ад и в окружении ликующих чертей поджаривается на сковороде. Картина эта несколько утешила его сердце, и Василид наконец заснул.
Весь следующий день настоятель не поднимался с постели, но утром второго дня велел заложить фаэтон и, несмотря на протесты доктора, стал собираться в дорогу. Василид без труда заключил, что отец Георгий направляется в Сухум, к церковному начальству.
Мальчик отстоял службу в храме и, чтобы не встречать постылого казначея, пошел бродить по парку. Уже много лет здесь трудилась армия садовников во главе с ученым братом Тиверием. Свезенные чуть ли не со всего света растения отлично чувствовали себя в климате благословенной Колхиды, а человеческие руки с любовью довершали работу природы. Одних пальм здесь насчитывалось с десяток видов. Гималайский кедр соседствовал с русской березой, кавказская ель — с индийской азалией. Между деревьями росли японский банан, турецкая сирень, вирджинский можжевельник, пампасская трава…
Наступающая осень давала себя знать: многие кусты уже сбросили свой наряд, осыпались некогда пышные папахи гортензий. Но тем и славен был брат Тиверий, что создавал цветники таким образом, что, исключая разве только время с декабря по февраль, парк был полон разнообразных красок. В этом райском месте на маленького послушника всегда находило умиротворение. Но сегодня и здесь тягостные мысли не оставляли его.
Обойдя цветники, Василид вышел к монастырской стене, в том месте, где несколько дней назад разговаривал с мальчишками из города.
Познакомиться познакомились, а доведется ли снова встретиться?
Вздохнув, Василид направился вдоль стены и шел до тех пор, пока она не уперлась в скалистый выступ Святой горы. Подножие ее тонуло в разросшихся диких кустах. Из-под них вытекал ручеек. Откуда он берется? Василид раздвинул первые ветки, но и дальше за сплошной стеной зелени все равно ничего не было видно. Тогда он опустился на колени и пополз на четвереньках. Трава в зарослях была мягкой, густой — свидетельство того, что здесь до него еще никто не бывал.
В конце пути Василид был вознагражден: под прикрытием кустов пряталась расщелина. Она уходила в глубь скалы и в нескольких метрах от входа делала поворот, оттуда шел дневной свет. Ручей вытекал из расщелины, оставляя место для прохода.
Василид с минуту постоял в нерешительности — одному пускаться в неизвестность было страшновато. Но, собравшись с духом, шагнул в глубину. В тот же миг он упал ничком, такой шум обрушился на него сверху. Словно десятки гарпий[31] ринулись с небес и наполнили воздух шумом крыльев. Помертвев от ужаса, Василид ждал, когда они вцепятся в него своими когтями. Но они лишь летали над ним, изредка касаясь крыльями. И уж слишком знакомым было их попискивание…
Василид встал и с досады сплюнул — какого труса он спраздновал! Он отряхнул рясу, затем поднял голову. Так и есть: наверху, в сводах расщелины, висели целые сонмы летучих мышей. По вечерам эти твари надоедливо метались перед носом в любом уголке монастырских владений. Так вот где они прячутся днем! Словно наказывая себя за трусость, Василид решительно прошел в глубину расщелины. Здесь у него перехватило дыхание от восторга — до чего хорошее местечко!
Просторная пещера. Вверху стены перекрывались огромной плитой. Одна из стен не доходила до потолка, и в просвет лилось солнечное сияние. Пол тоже был каменный, по стенам местами тянулись гирлянды плюща.
Василид прошел в глубину пещеры. В углу, в центре небольшого каменного водоема, бил родник, в его водовороте кружились золотистые песчинки. Из водоема по узкой ложбинке вода текла вдоль стены, оставляя сухой всю площадь пола.
До вечера оставалось еще много времени. Василид сбегал в обитель и, выпросив в поварне нож, вернулся к скале. В глубине зарослей он срезал лишние ветки. Теперь, раздвинув наружные кусты, можно было свободно проникнуть в расщелину.
В пещере он оставил самые крупные камни, предназначив их для сидения, остальные выбросил вместе с мусором, занесенным талой водой.
Звон монастырского колокола вернул его к действительности. Он вспомнил вчерашний неприятный разговор, и сердце у него снова заныло. Василид бросился на монастырский двор.
Игумен еще не приехал. Беспокойство все больше охватывало Василида. Кажется, впервые он понял, как дорог ему старец, заменявший в последние годы умершего отца.
Игумен занимал одно из видных мест в церковной иерархии края: не могло быть и речи о том, чтобы ему пришлось ждать приема у архиерея[32]. Уж не напали ли на него разбойники? В прошлые годы настоятеля обычно сопровождали в поездке два казака из городского гарнизона. Со сменой власти эта привилегия отпала. А лихих людей на дорогах не убавилось… Отец Георгий вернулся лишь поздно ночью.
Василид, не раздеваясь, лежал в келейной, когда услышал шум подъехавшего экипажа. С трудом, опираясь на его плечо, старец поднялся в покои.
Но следующий день, вопреки ожиданиям, начался неплохо. Монастырская дисциплина приучила Василида подниматься с зарей. В шесть часов он был уже одет и прибран. Через полчаса из покоев донесся звон колокольчика. Игумен был как-то странно возбужден и приветлив — то ли ночь благотворно прошла для него, то ли в мыслях что-то переменилось.
Василид подошел к настоятелю под благословение. Старик перекрестил его и стал расспрашивать о том, как послушник провел время в его отсутствие. Но рассказ Василида был скуп: о том, что пережил в ожидании своего покровителя, он постеснялся рассказывать. Зато набрался храбрости и поделился мыслями о загробной участи отца казначея. Игумен, казалось, был разгневан и даже назначил послушнику небольшую епитимью[33] за дерзкие мысли. Но сцена с поджариванием казначея на сковороде, как видно, понравилась ему — во время дальнейшего разговора в его глазах то и дело вспыхивали веселые огоньки.
30
Уставщик — лицо, заведующее порядком чтения и пения во время церковной службы.
31
Гарпии — в греческой мифологии богини вихря, по представлениям греков, крылатые чудовища-птицы с девичьими головами.
32
Архиерей — общее название высших православных священнослужителей.
33
Епитимья — наказание в виде поста, длительных молитв и т. п.