Страница 3 из 5
Последствием потребления наркотиков для морально-духовной структуры личности следует считать кардинальное изменение системы ценностей: некие внешние объекты (общественное благо, спасение души и т. п.) замещаются объектом внутренним, а именно непосредственным удовольствием «здесь и сейчас». Таким образом, перед обществом возникает дилемма: либо мораль и духовность самого общества оставляют желать лучшего (что весьма некомфортно), либо измененная система ценностей аморальна и бездуховна.
Уверенность в существовании данных последствий позволяет обществу совершить традиционный акт изгнания, который на протяжении тысячелетий совершался по отношению к прокаженным, сумасшедшим и т. д. Подтверждения этому мы находим в теоретических, основанных на огромном историческом материале, исследованиях роли власти и политических структур в социальном контроле над девиантным поведением, осуществленных М. Фуко в его работе «История безумия в классическую эпоху» [Фуко 1997].
Традиционное отношение к наркопотребителям, и вообще к наркопотреблению, можно определить как обусловленное позициональной структурой. В такой структуре каждый элемент приобретает значение в соответствии с занимаемым им положением, которое характеризуется удаленностью от центра структуры. Вытекающие из этого следствия можно воспроизвести, исходя из работ Фуко: привилегированная позиция устанавливаемой нормы, т. е. образа обыденного человека; объективация маргинальных позиций как отклонений от нормы, изоляция этих позиций, ставящих под удар позицию нормы. Подобным образом в современном обществе устанавливается такой порядок, в основание которого полагается различение нормы и аномалии: идентификация себя с нормой и исключение, изоляция аномалии. Конструируя различные формы девиантности, такие как потребление наркотиков, общество, государство, политический режим определяют также формы и методы воздействия на «девиантов», политику в отношении них, стратегию и тактику социального контроля над девиантностью (девиантным поведением и его носителями). Такая позиция обеспечивает привилегированное положение нормы и комфорт внутри нее, одновременно легитимирует любые санкции против аномалии.
Проблема потребления наркотиков в контексте организации пространства социального. Традиционно проблема потребления наркотиков рассматривается в двух плоскостях: как медицинская или как юридическая. В лучшем случае, речь идет о медицине и юриспруденции как о двух аспектах проблемы. Однако такое понимание этой проблемы недостаточно. Возможно, на более глубоком уровне наркопотребление может быть понято как социальное явление, но не в качестве объекта узкоспециальных наук, а в качестве феномена, отсылающего к смыслу термина «zoon logon ehon»[3] [Аристотель 1984].
По всей видимости, в числе наиболее значимых характеристик современного общества в первую очередь должны быть названы прагматизм, рациональность и здравый смысл. Нет сомнений в том, что основаниями для определенной таким образом конфигурации представления о строительстве «идеального общества» выступают логичность и отсылающая к ней законность.
Уже со времен Аристотеля общеизвестно, что логические аксиомы не нуждаются в доказательствах, будучи сами основанием любого доказательства. Среди таких оснований числятся закон противоречия и закон исключенного третьего. Первый, в несколько онтологизированной форме, звучит так: «одна и та же вещь в одном и том же отношении не может быть и не быть одновременно»; второй: «всякое высказывание должно быть либо истинным, либо ложным» [Аристотель 1976].
Очевидно, что оба закона представляют собой не что иное, как строгую дизъюнкцию («либо, и только либо А, либо, и только либо В»). Строгая дизъюнкция притязает быть самым сердцем западного мышления, ставшего уже, как кажется, эквивалентом мышления вообще; того мышления, которое претендует на логичность, законность и рациональность. При этом дизъюнкция как таковая представляет собою нечто проблематичное: апелляция к истине не совпадает с распределением значений истинности относительно членов дизъюнкции. Только выполненная дизъюнкция может быть истинной или ложной, тогда как первоначально мы имеем дело с сополагаемыми и равными во всех отношениях дизъюнктивными членами, которые, вообще говоря, пока еще никак не соотносятся с истиной и ложью.
Иначе говоря, проблема выполнения дизъюнкции может быть сформулирована как «проблема Буриданова осла». Действительно, как может быть возможен законный выбор при полной неразличимости того, из чего необходимо выбирать? Сама «равноистинность» терминов альтернативы А и В оказывается логически невозможной, поскольку противоречит как закону исключенного третьего, так и закону противоречия.
Поэтому только выполненная дизъюнкция может быть законной и логичной, тогда как само ее выполнение оказывается авторитарным решением. В самом деле, «проблема Буриданова осла» состоит в том, что он не видит законных оснований для принятия решения. Более того, как вообще может быть выполнена логическая операция там, где первые основания логики еще не действуют? И поскольку «Буриданов осел» не видит законных оснований, он не способен принять решение вовсе, в результате чего и оказывается «ослом» с точки зрения уже принятого решения.
Итак, одним из первых логических основоположений, а значит, принципов рациональности и прагматичности, оказывается процедура, которая представляет собой перформативную практику принятия решений, узаконивающихся «задним числом».
Соответственно, и принцип самоидентификации субъекта – я и другой – коль скоро он как «zoon logon ehon» подчинен логическим законам, построен как строгая дизъюнкция. Связь выполненной дизъюнкции с истиной тем не менее совершенно заслоняет саму проблему принятия решения, т. е. авторитарность и нелегитимность сделанного выбора. Узаконенное же «задним числом» решение, постулируемое в качестве центральной позиции или нормы, обрушивает всю мощь закона и рациональности на отвергаемую альтернативу, постулируемую в качестве маргинальной позиции или аномалии.
Так, когда я употребляю наркотики, я должен понимать, что это незаконно, ненормально и нерационально. Это так уже просто потому, что люди, сделавшие выбор в пользу неприменения наркотиков, считают свое решение законным, нормальным и рациональным; потому что таких людей много и они обладают властью. Но, к сожалению, нет уверенности в том, что такая апелляция к законности, норме и здравому смыслу, явным образом санкционирующим принятое решение, на самом деле действует в пространстве рационального. А равно как и нет уверенности и в том, что решения следует принимать из тех соображений, что кто-то его уже принял, а значит, принял и за меня.
Более того, взывание к Закону и Здравому Смыслу, по всей видимости, совершенно заслоняет истинные основания закона и здравого смысла. И действительно, если решение уже принято, если дизъюнкция уже выполнена, то один из ее членов необходимо истинен, а другой – необходимо ложен: если выбор уже сделан, то одна позиция законна, а другая – нет; одна позиция нормальна, другая – аномальна; одна позиция центральна, другая – маргинальна; короче говоря, одна позиция утверждается, а другая – отрицается. Иначе говоря, Власть, с одной стороны, попросту утверждает принятое решение в качестве законного и нормативного, а с другой стороны, эта же Власть затемняет прозрачность самой процедуры принятия решения как авторитарной и узурпирующей позицию истины. Уже просто потому, что, чтобы сохраняться в качестве Власти, она нуждается в легитимации и рационализации выбранного, апеллируя к Истине как своему предельному основанию.
Поэтому, когда решение принято, любые сомнения становятся не только незаконными, но и попросту опасными.
Когда Э. Лемерт и Г. Беккер говорят о «первичной» и «вторичной» девиации, речь, в сущности, идет о своего рода метаморфозе, происходящей с «я». Совершая отклоняющееся действие, субъект сталкивается с теми или иными санкциями, нацеленными на пресечение таких его действий. Под воздействием этих санкций он вынужден понять, что его действия незаконны, а сам он воспринимается другими акторами в качестве девианта. Вследствие этого субъект усваивает образ девианта и функционирует в соответствии с этим навязанным образом [Lemert 1978; Becker 1963]. Тем не менее такая модель обнаруживает явные недостатки: помимо усвоения образа девианта, сохраняется такой образ «я», который явным образом связан с положительной оценкой собственных действий. И не важно, будут ли эти действия обосновываться посредством отсылок к несправедливому устройству общества, приписыванию отклоняющегося поведения всем акторам, специфическим особенностям некоторой группы акторов или, попросту, обосновываться тем, что это мои действия [Хабермас 2001].
3
Живое, обладающее речью.