Дегустатор боли

— Какие таблетки? — спросил я громко и взволнованно, роясь в женских вещах. Мне нельзя было поддаваться панике и бояться. Я должен был ей помочь, а потом успокоить и ее, и себя.

— Б… Белая… Белая пачка… — с трудом ответила Моника, сжимая дрожащими руками ткань своего платья.

Я чертыхался себе под нос и старался как можно скорее отыскать нужные таблетки. Мне попадались то ключи, то косметика, то прочие женские безделушки, но белой пачки не было вообще! Я был на грани и хотел уже заорать от безысходности, как вдруг что-то характерно загрохотало на дне сумки, и я сунул туда руку. Прямоугольная белая пачка с синей полоской — кажется, то, что нужно.

— Финлепсин? — я еле выговорил дурацкое название.

— Д-да…

— Сколько?

— Одна.

Когда я повернулся к девушке, чтобы дать ей таблетку, ее сумка упала с моих колен, и все содержимое вывалилось из нее, но мне было насрать. Для меня на данный момент было куда важнее помочь Монике, а уж с ее вещами я потом разберусь. Придерживая Мон за голову, я просунул таблетку ей в рот, открыл бутылку воды, которую выудил из ее же сумки, и помог ей запить. Девушку все еще передергивало, ей было трудно дышать и держать свое тело под контролем. Я не знал, что еще делать и как помочь, поэтому просто крепко обнял ее и прижал к себе. Бедная Моника тряслась в моих руках и никак не могла восстановить свое дыхание. Я осторожно гладил ее по волосам и слегка покачивал, будто убаюкивая младенца. Подобные проявления нежности и заботы были мне несвойственны, и я чувствовал себя неловко, но иначе поступить не мог.

— Тише, я рядом, все хорошо, — прошептал я ей на ухо. — Сейчас это пройдет, потерпи немного.

Прижимая Мон к себе как можно плотнее, своим телом я ощущал ее пугающую дрожь. Я очень надеялся, что она не перерастет в приступ, и не переставал гладить девушку. Под давлением страха я и не заметил, что люди в автобусе откровенно пялились на нас. Они даже не пытались скрыть своего любопытства и сидели буквально с открытыми ртами. Это взбесило меня и окончательно вывело из равновесия.

— Чего уставились, идиоты?! — крикнул я со злостью. — Вырву глаза каждому, кто еще хоть раз посмотрит в нашу сторону!

Пассажиры синхронно отвели взгляд. Кто-то опустил голову, кто-то уткнулся в газету, кто-то посмотрел в окно. Ублюдки… Я пылал ненавистью к каждому, кто посмел посмотреть, как страдает Моника, и мысленно расчленял невоспитанных зевак. Да, это Ливерпуль, и большинство местных жителей вряд ли блещет манерами, но даже я в такой ситуации вряд ли смог бы молча наблюдать за подобным и ничем не помочь.

Моника начала постепенно приходить в себя. Ее дрожь становилась все слабее, дыхание понемногу восстанавливалось, а тугое, как струна, тело размякло в моих объятиях. Я немного отпрянул назад, чтобы посмотреть на девушку, но из своих рук ее не выпустил.

— Ну ты как? Тебе лучше? — спросил я, вытирая большим пальцем влагу с уголка ее губ.

— Да, спасибо тебе… — прохрипела она, кашлянув в кулак. Моника с благодарностью посмотрела в мои глаза и просидела так еще немного, пока не заметила, что ее сумка и все содержимое валяются на полу. — Черт…

Когда она наклонилась, чтобы собрать вещи, я сначала не сообразил, а потом нагнулся вниз, чтобы помочь ей. Подавая ей разбросанную косметику, одежду и книги, я невольно заметил другие пачки с таблетками. Что могло сейчас случиться такого, что вызвало у нее приступ? Точнее, чуть не вызвало приступ… Все же было хорошо, она не нервничала, да и поводов для волнения не было. Я допустил мысль, что это каким-то образом связано с ее браслетом и воспоминаниями об отце. Если это так, то мне до жопы не по себе… Впервые в жизни я столкнулся с немедленным оказанием помощи, да еще и в общественном транспорте. Никогда прежде я не чувствовал себя так неловко и волнительно, как сейчас. Я не знал, как вести себя дальше и стоит ли начинать разговор, поэтому, когда со сбором вещей в сумку было покончено, я откинулся к спинке сиденья и отвернул голову в противоположную от Моники сторону. Наверняка ей было так же не по себе, как и мне.

***

Автобус остановился на нужной остановке — мы прибыли на Хейл-роуд. Признаться, это местечко не шибко отличалось от Пенни-Лейн, но здесь явно было куда приятнее находиться. Похожие друг на друга домики шли ровной линией вдоль длинной, но узкой дороги, было чисто, опрятно, но мешал огромный минус: совсем рядом с районом, в котором проживала Моника, располагался аэропорт. Шум от самолетов раздражал, но местные жители наверняка смирились с этим кошмаром и уже не обращали внимания. Верно говорят, что человек привыкает ко всему. Привыкну ли я?

— Тут недалеко, минут десять, — Мон кивком головы указала в нужное направление, и мы двинулись в сторону ее дома.

Я шел рядом с ней и все размышлял о случившемся. Меня трудно удивить или чем-то впечатлить, но то, что я увидел, заставило все мое нутро трепетать от волнения. Да, я помог девушке, и приступ не случился, но ее дрожи и сбившегося дыхания вполне хватило, чтобы выбить меня из колеи. Я был уверен в том, что подобное может произойти еще раз, пока я буду жить у Моники, и мне снова придется стать свидетелем ее болезни. Какой именно, я не знал, но и не хотел рисковать спрашивать. Да и вряд ли она бы мне сказала. Промолчала бы, как обычно, и накормила меня порцией тишины.

По дороге я не встретил никого из молодняка: пожилые люди, взрослые или просто дети — создавалось впечатление, что тут больше никто не проживал, кроме тех, кому за тридцать. Теперь понятно, почему Моника сбежала отсюда в Лондон. Я бы сам не выдержал жить в такой глуши. Стоит также учесть, что я не заметил ни одного бара или кафе. Ну ничего, я обязательно найду какое-нибудь стоящее место, где можно будет зависнуть.

На пересечении двух улиц, разделенных маленьким пешеходным переходом, стоял небольшой двухэтажный домик — точно такой же, как и все остальные. Невысокий белый забор с шатающейся калиткой, крошечный садик, в котором валялся всякий ненужный хлам, неухоженный газон, завядшие цветы… Сразу было понятно, что за хозяйством никто не присматривал. Может, Моника вообще живет одна? Если это так, то я буду только счастлив! Мне до одури не хотелось знакомиться с ее родителями и приносить в их семью неудобства своим присутствием. Раз уж я не мог пользоваться домом собственной тети, то что говорить о совершенно чужих людях?

Моника открыла калитку, зашла на территорию и стала искать в сумке ключи. Пока она была занята делом, я еще раз оглядел дом и участок. Да уж, здесь явно не хватало женской руки, и я надеялся, что это вина не Мон, а… ее матери? Сестры? Или просто отсутствия кого-либо?

— Прости за такой беспорядок, — девушка открыла дверь и зашла внутрь. Я скромно проследовал за ней и отметил, что дома такой же беспорядок, как и снаружи. — Меня давно здесь не было, а мама… Видимо, она не успевает убираться из-за работы.

— Да ничего страшного… — кашлянул я, разглядывая разбросанные вещи и пыльную мебель. Здесь точно лет сто никто не убирался. — У твоей мамы забитый график? Кто еще с тобой живет?

— Никто. Мы с мамой вдвоем, — Моника кинула сумку на диван, предварительно сняв обувь и куртку, и начала суетливо прибираться. Я видел, как ей неловко, но меня особо не волновала чистота этого дома. — Ты раздевайся и иди на кухню.

Я бросил свою куртку на полку в прихожей, снял кеды и двинулся туда, куда мне сказали идти. Повсюду стоял запах затхлости и несвежести. Я старался дышать через раз и делать вид, что все в порядке, но мне хотелось подышать свежим воздухом. Понимая, что вины Моники тут нет (по ней было видно, что она девушка опрятная и не допустила бы такого бардака), я не сердился, а отнесся снисходительно к тому, что увидел и почуял.

Кухня ничем не отличалась от всего остального убранства: перекошенная липкая скатерть, грязный и пустой холодильник, крошки на столешницах, паутина в шкафчиках… Я нашел самый чистый стул и уселся на него, наблюдая, как Моника усердно пытается навести чистоту хотя бы в общих чертах.