Страница 5 из 167
Средний круг населялся людьми обыкновенными, ни в чем не чрезмерными, такими, как мы с вами, – чуть похуже, чуть по– лучше, еще не ангелами, но уже и не бесами.
А в центре царил Мир Справедливости. «Полдень, XXII век». Теплый, приветливый, безопасный мир духа, творчества и сво– боды, населенный исключительно людьми талантливыми, славны– ми, дружелюбными, свято следующими всем заповедям самой вы– сокой нравственности.
Каждый рожденный в Империи неизбежно оказывался в «своем» круге, общество деликатно (а если надо – и грубо) вытесняло его туда, где ему было место, – в соответствии с талантами его, темпераментом и нравственной потенцией. Это вытеснение происходило и автоматически, и с помощью соответствующего социального механизма (чего-то вроде полиции нравов). Это был мир, где торжествовал принцип «каждому – свое» в самом широком его толковании. Ад, Чистилище и Рай. Классика.
А во-вторых, авторам нравилась придуманная ими концовка. Там у них Максим Каммерер, пройдя сквозь все круги и добрав– шись до центра, ошарашенно наблюдает эту райскую жизнь, ни– чем не уступающую земной, и, общаясь с высокопоставленным и высоколобым аборигеном, и узнавая у него все детали устройс– тва Империи, и пытаясь примирить непримиримое, осмыслить не– осмысливаемое, состыковать нестыкуемое, слышит вдруг вежли– вый вопрос: «А что, у вас разве мир устроен иначе?» И он на– чинает говорить, объяснять, втолковывать: о высокой Теории Воспитания, об Учителях, о тщательной кропотливой работе над каждой дитячьей душой… Абориген слушает, улыбается, кива– ет, а потом замечает как бы вскользь: «Изящно. Очень краси– вая теория. Но, к сожалению, абсолютно не реализуемая на практике». И пока Максим смотрит на него, потеряв дар речи, абориген произносит фразу, ради которой братья Стругацкие до последнего хотели этот роман все-таки написать.
– Мир не может быть построен так, как вы мне сейчас расс– казали, – говорит абориген. – Такой мир может быть только придуман. Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал – до вас и без вас, – а вы не догадываетесь об этом…
По замыслу авторов эта фраза должна была поставить пос– леднюю точку в жизнеописании Максима Каммерера. Она должна была заключить весь цикл о Мире Полудня. Некий итог целого мировоззрения. Эпитафия ему. Или – приговор?
Я рассказал здесь эту историю потому, что она пришлась к слову: еще один пример к вопросу о материализации придуман– ных миров. Причем не только пример, но, если угодно, и – не– кий материал для игры воображения и для размышлений о том мире, в котором приходится существовать нам с вами.
Санкт-Петербург март 1996 г.