Страница 4 из 167
БОРИС СТРУГАЦКИЙ
К вопросу о материализации миров
Должен сразу же признаться: сначала мне отнюдь не понра– вилась идея этой книги. Она противоречила всем моим предс– тавлениям о законченности литературного произведения. Если повесть закончена, она закончена совсем и навсегда. Ни уба– вить, ни прибавить. Ни переписать, ни тем более дописать. Как куриное яйцо. Нельзя «продолжить» или «развить» куриное яйцо, в лучшем случае его можно только повторить. Но какой смысл повторять даже самое великое из литературных произве– дений? Да, скажете вы, однако куриное яйцо можно, например, сварить или поджарить. Да, отвечу вам я, однако яичница или «яйко в шклянце» уже не есть собственно яйцо. Это уже, так сказать, другой жанр. Экранизация, скажем. Или инсценировка. Или балет по мотивам. Я сильно сомневался, что из затеи Анд– рея Черткова выйдет прок.
С другой стороны, прен-цен-денты имели место. Это тоже верно.
Я, разумеется, помнил «Ледяной сфинкс» – попытку одного знаменитого писателя продолжить роман другого (еще более?) знаменитого писателя. Эдгар По оборвал повествование своего героя – Артура Гордона Пима из Нантакета – буквально на по– луслове. Жюль Верн соблазнился восстановить утраченное нав– сегда и написал роман замечательный, может быть, лучший у него, совсем не похожий на все его прочие романы, да и на «первоисточник» тоже.
Лазарь Лагин написал повесть «Майор Велл Эндъю», погрузив своего образцово омерзительного героя в мир, созданный за полвека до того Гербертом Джорджем Уэллсом. И если бы не прискорбно назойливая политическая ангажированность (тошнот– ворная мета тех тошнотворных времен), «Майор…» вполне мог бы претендовать на роль произведения выдающегося – и по вы– думке своей, и по изяществу исполнения, и по точности стили– зации.
А вот пример из литературы самой высокой: «Песни западных славян». Ибо вдохновленный тем странным и красочным миром, который столь искусно создал Мериме, Александр Сергеевич не просто и не только перевел его «La Guzia», но многие из пе– сен основательно переработал, а некоторые и вовсе создал за– ново, вызвав их из небытия и обогатив ими мир, до него при– думанный и столь его восхитивший.
Так что прен-цен-денты были. Никуда не денешься. И преце– денты, заметьте, самые что ни на есть соблазнительные. Пер– воначальная моя неприязнь к самой идее сборника поколеба– лась.
Далее за меня взялись энтузиасты. Всех я уже не помню, но самым настойчивым был, сами понимаете, Андрей Чертков, «отец-основатель». Он был вполне убедителен и сам по себе, но при том он натравил на меня еще и Антона Молчанова, и, кажется, Алана Кубатиева, и еще кого-то из тех, кто оказался у него под рукой.
И я сдался.
Теперь, когда этот сборник лежит передо мною, уже готовый и прочитанный, я нисколько не жалею о своей уступчивости. Эксперимент удался. Миры, выдуманные Стругацкими, получили продолжение, лишний раз этим доказав, между прочим, свое право на независимое от своих авторов существование. Я всег– да подозревал, что тщательно продуманный и хорошо придуман– ный литературный мир, вырвавшись на свободу, обретает как бы самостоятельное существование – в сознании читателей своих. Он начинает жить по каким-то своим собственным законам, об– растая многочисленными новыми подробностями и деталями, ко– торыми услужливо снабжает его читательское воображение. И остается только сожалеть, что не существует некоего супер– ментоскопа, с помощью которого можно было бы этот многократ– но обогащенный и усложнившийся мир сделать всеобщим достоя– нием. Что ж, этот вот сборник – пусть несовершенный, но все-таки прибор именно такого рода: он возвращает нам став– шие уже привычными миры, увиденные другими глазами и обога– щенные иным воображением.
Я не стану утверждать, что прочел все предлагаемые произ– ведения с равным удовольствием, но, безо всякого сомнения, я прочел их все с равным интересом. Мне было интересно. Я ис– кал новые повороты сюжета и находил их с удовольствием. Я загадывал, «что там у него будет дальше», и с удовольствием убеждался, что не угадал. Я следил, как незнакомо разворачи– ваются передо мною знакомые миры, с ревнивым удовольствием родителя, на глазах которого любимое дитя обнаруживает вдруг, оказавшись в гуще жизни, совершенно необыкновенную ловкость и неожиданные повадки, доселе скрытые от родитель– ского глаза. Я радовался ловкости и мастерству изобретатель– ных авторов, я радовался за братьев Стругацких, которым уда– лось не только заполучить таких высококвалифицированных и благодарных читателей, но и вдобавок вдохновить их и поощ– рить к творчеству.
Вселенная наша такова, что даже самый тщательно и подроб– но придуманный мир не способен в ней материализоваться. Та– кое под силу разве только Демиургу, но уж никак не человеку. Но какие-то элементы материализации миров все-таки могут, по-видимому, иметь место. Например – этот вот сборник. Разве не есть он в определенном смысле материализация совершенно идеального мира, никогда не существовавшего и созданного че– ловеческим воображением? И кто знает, не найдутся ли по это– му поводу примеры гораздо более грандиозные?
В последнем романе братьев Стругацких, в значительной степени придуманном, но ни в какой степени не написанном; в романе, который даже имени-то собственного лишен (даже того, о чем в заявках раньше писали: «Название условное»); в рома– не, который никогда теперь не будет написан, потому что братьев Стругацких больше нет, а С. Витицкому в одиночку пи– сать его не хочется, – так вот в этом романе авторов-разра– ботчиков соблазняли главным образом две выдумки.
Во-первых, им нравился (казался оригинальным и нетриви– альным) мир Островной Империи, построенный с безжалостной рациональностью Демиурга, отчаявшегося искоренить зло. В три круга, грубо говоря, укладывался этот мир. Внешний круг был клоакой, стоком, адом этого мира – все подонки общества сте– кались туда, вся пьянь, рвань, дрянь, все садисты и прирож– денные убийцы, насильники, агрессивные хамы, извращенцы, зверье, нравственные уроды – гной, шлаки, фекалии социума. Тут было ИХ царствие, тут не знали наказаний, тут жили по законам силы, подлости и ненависти. Этим кругом Империя още– тинивалась против всей прочей ойкумены, держала оборону и наносила удары.