Страница 25 из 74
Мими еще раз разгладил плечи куртки на спинке стула, засучил рукава рубашки, выбрал одну из книг на тумбочке и устроился полулежа на кровати. Бросил на гостя последний взгляд, после чего принялся читать, теребя в руке цветную картонную закладку в виде сирены. У него была манера оттягивать вниз уголки рта и раздувать ноздри, как будто он все время нюхал что-то неприятное.
— Как бы это сказать, — вдруг с набитым ртом заговорил солдат, — ваша сестра меня интересует не так, как некоторые. С ней я бы хотел иметь другие отношения, чем вообще.
— А… — сказал Мими.
— Что вы читаете? — поинтересовался солдат, вытягивая шею, чтобы разобрать заголовок на обложке.
— Про войну. Там один летчик, который сбил много фашистских самолетов, потом его тоже сбили, и ему отрезало ноги по колено, и… и в конце он снова идет в бой… Я уже раз читал, знаю конец.
— Ишь как! Вы бы не могли дать мне почитать? Я служу не в авиации, механик я, но мне интересно все, что касательно военной формы.
— Вы со спасательной станции, да?
— Точно. Вы меня узнали? И я вас тоже знаю. То есть я хочу сказать — с виду. Через забор, как говорится, по пути следования.
Польщенный тем, что его пригласили в дом, он выбирал выражения, соответствующие моменту. Осторожно вынул из кармана бутылку и, поразглядывав этикетку, поставил на стол.
— Я позволил себе принести вашей сестре знак, как говорится, внимания… Как вы считаете, в сложившейся ситуации не могли бы мы с вами пропустить по стаканчику наливки — вы то есть и я?
Мальчик принес на подносе два стакана и штопор и тоже сел за стол, наблюдая, как гость откупоривает бутылку и наливает, а потом выпил, скосив глаза на стакан, робея и торопясь, словно боялся, что их сейчас застукают и не дадут допить.
— Курить можно? — спросил солдат.
Мими кивнул. Он тоже взял сигарету из протянутой ему пачки, закурил, подавился дымом и закашлялся.
— Гм! — с чувством собственного превосходства хмыкнул солдат. — Если можно так выразиться, я в твоем возрасте уже видал виды, хотя и жил в деревне… Жизнь — она учит. Надо всего хлебнуть. Тут, я тебе скажу, армия — первое дело, она глаза открывает, до армии тычешься вслепую, такая ситуация. Ты в каком классе?
— В восьмом.
— М-да. Школа — оно, конечно, тоже ничего. Но главный учитель — жизнь. Учиться у нее надо, иначе останешься тряпка тряпкой. Ноги только об тебя вытирать.
Мими смотрел на него с восхищением. Подпер ладонями подбородок, поставил локти на стол и забыл про дымящуюся на краю тарелки сигарету.
— Ясно говорю? — продолжает солдат. — Если не будешь глядеть в оба, тебя всякий в два счета обставит. А какой резон в дураках оставаться?
Он плеснул себе еще наливки, прижмурив один глаз — от дыма зажатого в углу рта окурка. Выпил, облизнул губы и обернулся вполоборота к фотографии в рамочке на стене.
— Папаша?
— Угу.
— В жандармах служил?
— В жандармах.
— Та-ак!.. Я бы ему советовал поостеречься. Я вот трудармию прохожу, потому что мой папаша тоже был реакционер. Эту карточку, в форме, вам лучше припрятать. Другой нету?
Мальчик пожал плечами.
— Эхма! Опасно это для папаши. Скажут: ишь вывесил, про прежние времена хочет напомнить? Строй, значит, намеревается подорвать… Он жив?
— Да, — чуть слышно подтвердил Мими.
— Я по личному опыту говорю. — Гость нахмурился, недовольный видимым легкомыслием мальчика. — Моего отца записали в кулаки, а я из-за этого хлебнул горя — ты уж мне поверь! Какой мне интерес тебе врать? Я ради твоей сестры предупреждаю, ради Ливы. Если бы не она, стал бы я вмешиваться! Как будто мне только и дела — печься о твоем папаше, раз ему самому на себя плевать!.. Как-нибудь ученые, знаем: язык мой — враг мой. Тары-бары не разводим с кем попало. — Он жадно затянулся, погасил окурок, раздавив его ногтем о дно тарелки. — Я тебе больше курева не предлагаю. Только добро переводить.
Мальчик смутился, тоже потушил сигарету, выбросил окурки в помойное ведро и ополоснул тарелку.
— Меня зовут Валер Пантя. А тут у вас — Кавалер, может, слышал? — подозрительно сказал гость.
— Нет, — ответил Мими и покраснел.
— Ну вот, так меня некоторые называют, потому что у меня были отношения с разными девушками… Это, конечно, не значит, что я твою сестру не уважаю. Нет, ее я очень даже уважаю. А кто меня так обзывает, я тому мозги вправлю!
Мальчик слушал с отвисшей челюстью, он уже никого не изображал, а хотел только одного — чтобы ему позволили слушать. Пантя опрокинул в рот остатки наливки из стакана и, сощурившись, продолжал:
— Я раньше тоже был размазня, а людям только того и надо… Вот я тебе сейчас расскажу, что со мной раз случилось, еще до армии. Мне тогда только еще повестка пришла. Да, так работал я, значит, на разгрузчике, несколько месяцев. Это меня отец к делу приставил, чтобы я в армию не пошел с пятном на социальном происхождении, как кулак и все такое прочее… Эх! Они все равно потом дознались, хоть я и отработал порядочно на разгрузчике… Ты небось не знаешь, что это за штука — разгрузчик? Не знаешь. Разгрузчик — это такой мудреный механизм, куда подают товарные вагоны с углем или там с рудой… Тягач задвигает вагон в такие как бы клещи, они его зажимают хорошенько и переворачивают вверх дном, как ты бы, скажем, ящик перевернул. Ладно. И… мы там работали с одним корешком, Фане, на смену. Казаку Штефан его звали. Я от него смену принимал, ему и сдавал. Мы на пару отвечали за всю технику, за вагоны и за все такое прочее. И… нет, ты только послушай! Значит, пришла мне повестка. Было это в канун рождества. Я и думаю: смотаюсь-ка я домой, к папаше, привезу вина. Как-никак, последние все-таки праздники дома, хоть выпить с горя. Заметано — сделано. Прихожу я к этому самому Фане на разгрузку и прошу его как человека: «Хочу, дескать, за вином смотаться домой, на дорогу туда-обратно сутки уйдут. Если ты меня подменишь на разгрузке, мою то есть смену тоже отбарабанишь, я тебе поставлю бутыль — пузатую, оплетенную». Так и сказал, слово в слово. А этот тип — ну ломаться, ну кочевряжиться. Но только для проформы, потому что какой же дурак откажется от дарового вина? Это он ломался, чтобы я попросил получше. Пришлось ему пообещать и деньги с получки отдать за смену… Отбыл я, значит, домой, а он заступил на мое место. Откуда мне было знать, с кем я имею дело?
Он взял бутылку за горлышко, хлебнул, поставил ее себе на колено.
— И смотри, что вышло: возвращаюсь я из деревни и первым делом, прямо с вокзала, заявляюсь к этому самому Фане, чтобы честно отдать ему положенную бутыль. Раз обещал — железно! А он, Фане-то, хиханьки да хаханьки, берет мою бутыль и мне ни слова. И что, ты думаешь, оказалось? Пока меня не было, этот гусь в мою смену загубил вагон. Не знаю, как его угораздило, только он расколол вагон. Прихожу я за получкой, а мне не дают. Я им: «Это почему я не могу свои деньги получить?» А они мне суют бумагу, и там черным по белому значится, что я должен оплатить убытки, две зарплаты целиком отдать — из-за оплошности этого гуся!.. Я прямо глазам своим не поверил. Кинулся к нему и говорю: «Ты напакостил, а мне платить?» А он мне: «А кому же еще? Смена-то твоя была!» В общем, не поняли друг друга, я плюнул, хотел уйти, а он говорит: «Постой, а моя доля где — я же за тебя смену отработал!» Я прямо ушам не поверил. Это ж надо такое придумать. Ладно, думаю, я заплачу за твое ротозейство, я заплачу за смену, и вино мое ней. Да только смотри не поперхнись. Потому как я этого так не оставлю, ясно? Я тебе не спущу!
Он снова приложился к бутылке, на этот раз не спеша, утерся и со смехом продолжал:
— Слушай, что я с ним сделал. Я выждал время, пока все позабылось, и здорово его наколол. Как бы тебе объяснить… Когда мы кончали смену, мы должны были переключать всякие там рычаги в заданную позицию, иначе могла быть катастрофа. Мы были так приучены, что даже не проверяли, переключил сменщик все, как надо, или нет. Он же не сумасшедший! На это у меня и был расчет. Я взял да и не переключил! Приходит мой голубчик, не глядя запускает вагоны, а они летят к чертовой матери. Четыре вагона смяло в лепешку. Разгрузчик покорежило, разгрузка стала, от вагонов один металлолом остался… Давай, Казаку Штефан, бегай по всем инстанциям, вопи, что это все по милости Панти стряслось, бейся головой об стенку. Как докажешь? Ага! Что я имел против разгрузчика? Зачем мне было ему зла желать? А то, что у меня зуб на Фане, того никто не знал… Смена его? Его. Он подписал приемку? Подписал. Вагоны разбил? Разбил! Значит, убытки на нем. Ясно, как божий день.