Летописи Нэпэла

…Нэпэл оказался в совершенно ином месте: большое поле, обнесённое с одной стороны решётчатым металлическим забором, за ним виднеются приземистые корпуса; лесополоса с другой стороны, узкая бетонная дорожка…

«Я уже был здесь когда-то…», подумал Нэпэл. Воспоминания зашевелились где-то глубоко в памяти, мучительно поднимались на поверхность сознания.

Невдалеке стояла группа людей. Одни смеялись, разговаривали, другие ничего не делали. Никто не обращал на императора внимания. Взгляды, случайно брошенные в его сторону, проходили мимо.

«Они не видят меня!», догадался Нэпэл. Решился подойти ближе.

С удивлением он узнал среди толпы себя, ещё совсем молодого. С некоторой гордостью отметил свои глаза, уже тогда поблёскивавшие зелёной сталью, едва заметную полоску светлой щетины над верхней губой, — много позже он сбрил её, чтобы не быть похожим даже в этом на врага. В руке был тубус с любимыми мечами внутри, — будущий Император не решался носить клинки в открытую, за спиной. Предпочитал маскировать их.

Нэпэл-младший постоял в задумчивости, двинулся с места и направился к паре стоявшей в отдалении: усатый мужчина в сером полуплаще, с жестоким надменным лицом и с оспинами на висках, и красивая девушка с жемчужными волосами до плеч.

«Нет, не делай этого! Подожди, когда уйдёт этот… Убей его незаметно, и тогда знакомься с ней… А лучше всего, вообще не подходи к ним. И не узнай их никогда!» Нэпэл хотел протянуть руку, чтобы остановить себя, но чёрный вихрь, внезапно материализовавшийся над полем, втянул его в себя.

«Я вспомнил, это судьбоносный день моей жизни!.. День, когда я встретил любимую!..», успел подумать Император, прежде чем сознание его затянули мглистые облака безнадёжности…

Нэпэл проснулся позже Арны. Она сидела, поджав под себя ноги, возле него, терпеливо ожидая пробуждения. Император поднялся, избегая смотреть девушке в глаза. Мышцы болели после вчерашнего боя, — за последний год они ослабли из-за отсутствия боёв. Император не имел привычку ходить в тренировочный зал, — раньше постоянные схватки заменяли его.

Император снял бронеплащ, в котором ещё торчали пучки стрел, снял чёрный мундир, белую рубашку, расстегнул пряжки бронежилета. Арна молча наблюдала за ним. Император провёл по груди, поморщился, — и грудь, и живот, и спина превратились в один большой ушиб, отливали тёмно-фиолетовым цветом. Наверно, сломаны нижние три или четыре пары рёбер. Шов на животе давно разошёлся, порвались некоторые стежки, из дыры веет горячим духом. В глубине щели виднеется что-то синее, что-то пульсирующее. Уж не кишки ли? Да ещё эта рана на спине… Боль отзывается в сердце…

— Тебе больно? — нарушила молчание Арна.

— Да.

— Это хорошо!.. — со злорадством добавила Арна. Словно пытаясь вычеркнуть резкими словами то, что было между ними, в вагоне, на огромной скорости, в окружении рассыпающихся трупов. — Это хорошо, что тебе больно! — повторила она. Сказать нечего больше было.

Нэпэл никак не прореагировал. Уже не исправить руганью ничего из того, что было между ними. И её попытки настроить его против себя же, — чтобы он возненавидел её, иди хотя бы просто разлюбил, — бесполезны.

— Что это? — Арна коснулась левого плеча, покрытого сеткой из шрамов, спиралью спускающихся к локтю и ниже. Последние шрамы, что располагались ближе к запястью, были совсем ещё свежими.

— Каждый день разлуки с тобой я отмечал на своей коже разрезом на два сантиметра в длину, на четверть в глубину. Последний я сделал позавчера. Когда мы вновь расстанемся, оставшейся части руки мне хватит недели на две. Затем узор проляжет через вены… — Император мрачно усмехнулся. Арна отвела взгляд. — Я помню те времена, когда мне казалось, что солнечный диск занимает половину неба; сейчас солнце для меня — жалкая лучистая точка на мрачном чёрном небосводе, которая вскоре и вовсе исчезнет. Я останусь один, — да я и сейчас абсолютно один! — один, навсегда, до скончания мира; я буду жить, чтобы вновь и вновь испытывать на себе предательство и безразличие друзей, которых считал лучшими, друзей-лицемеров, которые на самом деле не считали меня за друга, а держали за «одноразового» приятеля, друга на день, месяц, в лучшем случае, на год, друга, с которым можно поговорить, когда скучно, или, когда под рукой нет более интересных «одноразовых» друзей; я буду жить, чтобы умирать каждый день в муках и воскресать в ещё более страшных страданиях, чтобы снова умереть… Вновь и вновь… Год за годом… Пока настоящая смерть, — не та, что обрекает на ночной сон-пытку, — не придёт за мной… А до тех пор мне остаётся только слушать музыку прошлого, — создателей её уже нет в живых, но их творения будто зажили самостоятельно, — да натирать любимые мечи до блеска, в глубине души понимая, что придут дни, когда даже серая сталь развалится на куски, истлеет, осыплется на землю, превратившись в прах…

Что-то мелькнуло в воздухе, будто пронеслись серые человеческие тени, — это из вентиляционных труб, выступающих в нутро туннеля под самым потолком. Спустя мгновение Императора придавили спиной к холодному бетонному полу, навалились на него впятером. Нэпэл сократил мышцы спины, напряг их, — как никогда так ещё не напрягал, — и резко расслабил. Нэпэла и солдат, подмявших его под себя, подбросило от пола на добрый десяток сантиметров. Бывший штурмовик расшвырял их и опустился вниз на поджатые ноги, готовый к бою. Стальная тонкая цепь захлестнула его плечи и крепко затянулась, прижав к туловищу руки. Император ещё пытался освободиться, когда на него упала вторая, и третья…

— Лежи! Не двигайся! — прорычали над ухом. Три стилета были приставлены к горлу Нэпэла.

Император резко рванулся вперёд, дико расхохотавшись в лица противникам, солдаты еле успели отдёрнуть клинки. На коже Нэпэла появились три багровые точки, тонкими струйками из них брызгала кровь. Теперь вражеские бойцы совсем растерялись, и только пришедший спустя десять секунд по одному из проходов полковник Наглифар привёл их в чувство.

— Идиоты! — прошипел полковник. — Залепите ему проколы!

— Они думали, что я боюсь смерти! — расхохотался Император. — Я — боюсь смерти!.. Да я жажду её, ведь это избавление!

Подбежал медтехник, лихорадочно извлекая из чёрной кожаной сумки с серебряными костями и черепом на боку клейкие бинты. Стал возле императора на колени. Нэпэл прижал подбородок к груди, оскалился. Клацнул зубами, когда доктор попытался приблизить руки.

Девушке, которую он любил, он был безразличен. Тогда он и понял, что физическая боль, — это спасение от куда большей боли, боли духовной, которая куда как болезненнее. Чтобы уйти от мучительных дум, забыться в себе, спрятаться от страшного настоящего, он стал причинять себе физическую боль. Он подставлял себя под вражеские удары, каждый раз надеясь, что рефлексы откажут, и сталь или свинец противника поразят его насмерть, и избавят от адовых мук жизни… Он лез в самое пекло, в эпицентр боя, туда, где жизнь воинов в среднем равнялась двум секундам, туда, где они превращались в багровое месиво, но выходил из схваток невредимым, почти всегда… Он жаждал смерти, искал её, стремился обрести в ней покой, но не мог угнаться за ней, — а может, это она не успевала схватить его за край плаща?

— Он не даёт перевязать раны! — громко пожаловался врач, обернувшись беспомощно на полковника. — Кровь течёт сильно. Он долго не продержится.

— Вколи ему что-нибудь!.. — рыкнул Наглифар.

— Только коагулянты и обезболивающее, но они не помогут надолго… — пробормотал медик, достал жестяную коробочку, полную прозрачных тюбиков. На каждом игла, на её конце — шарик цвета воска, чтобы воздух не вытравил целебные свойства разноцветных жидкостей, чтобы они не вытекли раньше, чем нужно.

Врач вогнал иглу, стал сдавливать тюбик — жидкость не желала перетекать в тело, точнее, Император того не желал. Шприц лопнул в пальцах, жёлтое лекарство выплеснулось на рукав мундира доктора. Нэпэл злорадно улыбался, глядя исподлобья на врагов.