Дис

Когда же она уснула наконец, Антон поднялся и осторожно ступая, пошел исследовать ее сферу. Его собственный сон в тот момент словно бы перешел каким-то образом к Люн, отчего он почувствовал себя вполне бодрым и энергичным. Выйдя из домика, он направился сначала к тем водопадам, которые тихо шумели невдалеке. «Да-а, — сказал он себе, — это у нее тут, похоже, древний японский сад из камней, растений и воды. Интересно, где она его подсмотрела? А вот там, наверное, французский парк с тихим заросшим прудом, неспешной речкой и газоном. А тут, явно парк английский, почти не тронутый уходом, но от этого еще белее очаровательный. Пробрался он и в тот странный лес, в который Люн запретила ему ходить. Вот только ничего особенного там не обнаружил, за исключением лишь нескольких очаровательных зверюшек, которые лазали по ветвям деревьев. Но вообще в сфере Люн было как-то не слишком уютно, да и не прибрано. Везде валялись разные вещи: куски блестящих или ярко окрашенных предметов, одежда, обувь, просто какой-то хлам. «Да, — подумал Антон про себя, — маленькая она еще, отчего и не приучилась пока к порядку». Он даже сложил кое-что из того, что нашел разбросанным вокруг ее стола. А также навел порядок и на самом столе, аккуратно разложив все предметы на нем по стопкам. Когда же он, примерно через час вернулся назад к себе домик, девочка там все еще спала, мирно посапывая прямо на коврике на полу. Антон хотел было положить ее на кровать, но все же не решился этого сделать, побоявшись вновь навлечь на себя гнев ребенка.

И он сам тогда не заметил как уснул, да и от чего проснулся тоже не очень-то понял. Он лишь почувствовал себя теперь вполне отдохнувшим и выспавшимся. Отчего встал и с невыразимым удовольствием потянулся. А потом собирался было уже идти к искусственному водопаду, чтобы умыться, как неожиданно и совсем рядом увидел Люн. И даже не то, чтобы всю ее, а как ему тогда показалось, одно лишь ее лицо. И это лицо было совершенно белым от гнева.

— Никогда, ты слышишь, никогда не смей трогать мои вещи! — буквально прошипела сквозь зубы девочка. — А то ты так останешься в этой сфере навсегда. Ты понял это, пришелец?

«Как странно она его сейчас назвала, — подумал Антон, внутренне содрогнувшись. — „Пришелец“, — так это что же, мы теперь с ней, получается, почти-что уже чужие? Да как такое вообще возможно? Что я ей, мальчишка какой-нибудь или лохматый питомец из тех, что лазают у нее по веткам? Нет уж!»

— Знаешь что Люн, — не выдержал он наконец, — я долго терпел твои выходки. Но всему есть предел. Открой свою сферу и выпусти меня отсюда. Надоело…

Но он не договорил. Потому что девочка подобно злобной дикой кошке, причем с точно таким же визгом, набросилась на него. И такой ярости от этого, в общем-то, совсем хрупкого на вид создания Антон никак не ожидал, отчего и кинулся наутек. Он даже сам тогда не до конца понял, что его так напугало. То ли само ее лицо, то ли невероятная скорость, с которой девочка на него прыгнула. Но он просто не смог совладать с собой. А ведь такое и вправду иногда случается в дикой природе, когда совершенно некрупный зверь, преисполненный бешеной агрессии, прогоняет, например, от своих детенышей, куда более сильного хищника. Вот только теперь в положении такого хищника оказался сам Антон, который ну просто-таки удирал от совершенно взбесившейся девочки, что есть мочи. Ему даже казалось иногда, когда он оглядывался, что она стала как будто чуть крупнее, а быть может, время от времени и пригибалась, чтобы отталкиваться от пола еще и руками для скорости.

Наконец она загнала его на какую-то песчаную отмель, что была сразу за речкой из «французского парка». И ему, чтобы добраться до нее, пришлось даже эту речку переплыть. Теперь же он стоял там, пытаясь хоть как-то отдышаться, да еще и весь мокрый. «Чего это я сейчас такое переплыл, — все думал он, лихорадочно отфыркиваясь и наблюдая, как его одежда медленно покрывалась хрустящей голубоватой коркой. Ведь это не вода, уж точно. А впрочем, не важно. Главное, что она, — он глянул на девочку, — не собирается, похоже, преследовать меня здесь». Однако обрадовался он рано. Потому что сидеть ему на этой отмели пришлось довольно долго. Люн более не пускала его в свои владения, для чего время от времени и подходила к реке проверяя, не переправился ли он на ее сторону.

Сам же Антон теперь вообще не знал, что делать и когда закончится это вынужденное его заточение. А еще он подумал, но уже чуть погодя, когда более или менее успокоился, что мог бы эту речку попросту перелететь, но, видимо от страха, элементарно забыл тогда об этой своей способности. А Люн тоже не стремилась попасть на его сторону, по-видимому, не желая слишком уж сильно обострять конфликт. Так он и сидел на этом берегу странной реки, лишь изредка наблюдая, как девочка ходила туда-сюда по берегу противоположному. А потом он уснул. И Люн отчего-то не потревожила его во сне. Видимо, она посчитала теперь эту песчаную отмель его собственной территорией, пусть хотя бы и на некоторое время. Когда же он проснулся, то не столько даже увидел, сколько почувствовал резкую перемену.

Словно бы сам воздух внутри этой огромной сферы теперь изменился и перестал быть полным агрессии, которая буквально наэлектризовывала его всего несколько часов тому назад. Антон посмотрел на тот берег. И точно, Люн все еще находилась там. Но теперь она уже не стояла в напряженной позе, словно бы готовясь напасть на него, а тихо сидела у самой кромки «воды», медленно текущей мимо нее. Антон встал и плавно перенесся на другую сторону. А девочка даже не отреагировала на его появление. Она все так и продолжала сидеть вся какая-то съежившаяся и неподвижная. Он подошел к ней и сел рядом. Люн же, словно в порыве очень глубоко скрытых и не до конца выраженных чувств, вдруг громко заплакала и прижалась к нему.

— Мама, — почти проскулила она, — мама. У меня нет мамы, — теперь уже громко плакала девочка. — Она умерла, погибла там внизу, — Люн вытерла слезы о рукав рубашки Антона. — ее чудовища убили пока она спала.

— Люн, пожалуйста не плачь, — попытался успокоить ее Антон.

Он, конечно, теперь сразу догадался почему она так переменилась. Видимо, эта старая, но все еще крайне болезненная рана заглушила весь ее гнев целиком, отчего она просто не в состоянии была сейчас злиться. Ей крайне необходимо было теперь уже что-то совсем иное, доброе и успокаивающее. Что могло бы дать ей хотя бы надежду, что она не одна в этом мире, опасном и безжалостном. Что кто-то мог позаботится о ней. Антон встал, потом нагнулся и, взяв ее на руки, понес к дому. Там он уложил девочку на кровать и накрыл единственным, что смог там найти, — сотканным словно из огромных цветов и совершенно невесомым одеялом. А потом сел рядом с кроватью и стал рассказывать сказки, какие только сумел вспомнить. А Люн слушала. Наконец она успокоилась и проговорила:

— Спасибо тебе, кротик, что ты у меня прибрался. Я ведь такая неряха, — она улыбнулась сквозь слезы. — И еще, ты очень хорошо рассказываешь, мне понравилось. И теперь я буду часто-часто тебя к себе приглашать, чтобы ты мне рассказывал на ночь. А то ведь мне больше некому. Отец мой, — ну, он очень занятой эл, и у него просто нет свободного времени. И кроме того я хочу чтобы это был кто-то посторонний.

— Я не посторонний тебе, — проговорил Антон, — и я очень тебя люблю.

— А Катя? — девочка посмотрела на него внимательно.

— Ну, это совсем другое. Катя взрослая девушка, поэтому мы и живем с ней вместе. А ты…

— Что я? — глаза девочки блеснули, — я тоже хочу быть взрослой. И тоже хочу жить как Катя.

— Вот когда будешь взрослой, тогда и поговорим. А сейчас спи лучше и пусть тебе приснится прекрасный эл, который полюбит тебя и позовет в свою сферу. И вы будете жить там с ним долго и счастливо и никогда не будете ругаться. А еще…

Но он не успел договорить, потому что Люн опять заснула. Антон поднялся с пола и, невзирая на недавний запрет, пошел через все те же парки и разноцветный лес к ее столу, на котором лежала полупрозрачная пленка. Там он включил ее и стал просматривать последние записи. И первым, на что наткнулся, было приглашение его самого и Люн в Высший Совет плоскостей. Запись торжественно возвещала, что такой-то такой-то, бессмертный представитель Земли, — «почему бессмертный, — подумал Антон», — и Лууна Леоларис, — «ах вот как звучит ее настоящее имя», — он глянул в сторону домика, — милостиво приглашаются в такой-то день в священный храм пяти плоскостей, где состоится Высший Совет. Еще там было в изысканнейшей форме выражено почтение к нему самому и почему-то к отцу Люн, который воспитал такого замечательного представителя планеты элов. И прочее, и прочее, все в том же духе. Текст был вообще довольно длинным и витиеватым, и написан был на двух языках: одном земном — русском, а втором, по всей видимости, местном. «Та-ак, — сказал Антон сам себе, — вот и сбылась наша мечта. По-крайней мере не зря летели. Оставалось теперь, правда, еще убедить этот Совет помочь людям, но в этом Люн, или как ее правильнее называть, Лууна, уж точно преуспеет». А потом что, лететь назад? Но ведь у него тоже были вопросы. Вот только сумели бы эти элы дать на них ответ, он не знал. Однако решил, во что бы то ни стало задать хотя бы один из них, тот, который никак не давал ему покоя, а именно: «Кто же он сам-то наконец такой и откуда у него все эти способности».