Дис

— «У нас?» — повторил за ним призрак с издевательской интонацией, — да ты у нас вообще ничего не стоишь, червь ты могильный, вша собачья, гниль болотная. Я же тебя насквозь вижу. Думаешь, за твои грехи тебя в чистилище с распростертыми объятиями примут, да еще и место получше найдут, как для гостя дорогого. Нет, «мил человек», — передразнил он опять своего посетителя, — не выйдет у тебя. И не надейся.

— Ладно, — прервал его Степан Игнатьевич, — чего зря воздух сотрясать, давай-ка лучше, лечи меня. Держи руку.

Тут он протянул призраку предмет, который, по всей видимости, отпилил у трупа, и, закатав рукав, вытянул свою руку локтем вперед поближе к той линии, которая была выложена мелкими золотыми квадратиками на полу пещеры. Призрак послушно руку эту принял и начал лечить. Он сначала пальцами вынимал куски плоти из этой руки, а потом разминал их, как будто это была и не рука вовсе, а кусок топленого масла. После чего он передавал полученную субстанцию Степану Игнатьевичу, но так, чтобы тот мог взять ее, при этом не высовывая даже пальца за незримую дугу, очерченную золотом. Последний же аккуратно принимал все и накладывал эту массу себе на локоть. Призраку же оставалось лишь только совершить некие, почти колдовские пассы. В результате же всех этих манипуляций, используемая масса постепенно всасывалась в локоть Степана Игнатьевича, делая последнего все более и более счастливым. Наконец процедура закончилась.

— Ну что, — поинтересовался призрак, — теперь не болит?

Степан Игнатьевич подвигал рукой: «Нет, все прекрасно. Словно новенький, как у молодого. Ни хруста, ни боли. Спасибо тебе большое!»

— Да не за что, — ответил ему призрак, — всегда милости просим. Так, кажется, у вас говорят?

— Почти так.

— Ну а раз так, то давай рассказывай мне, зачем ты сюда сегодня пришел, ведь не для того же только, чтобы локоть свой полечить. Зачем я тебе понадобился?

— Да видишь ли в чем дело, — начал свое повествование Степан Игнатьевич. — Мы тут вчера ночью одного малыша схоронили. Ну, это уже дело, как говориться, наше. Так что там все чисто сработали, даже не думай. Но вот в чем загвоздка. Я утром, тут возле кладбища пакет нашел. В пакете деньги. Много. Ну вот, знаешь, — не могу я как-то себе представить, чтоб у малыша этого такие деньги были. Не его уровня сумма. Да еще и в валюте. А ведь вчера вечером он за мной здесь около склада следил, и это я точно знаю. Ну а если так, то почему с деньгами? На наемника он не похож, да и не берут с собой наемники денег, да и вообще их не касаются. Им зачем. Или это были чужие деньги. Тогда чьи? Это кто-то, должно быть, серьезный человек был, чтоб такую сумму просто так в пакете держать. И что самое худшее, не ловушку ли мне эти люди подстроили. Может они специально тот пакет на дорогу подложили, чтобы я взял.

— Ну, а от меня-то ты что хочешь? — спросил его призрак. — Ты же знаешь, что я с этого места никуда не могу уйти, чтобы не нарушить орбиты.

— Я тебе тело свежее принесу, — ответил на это Степан Игнатьевич. — Да вот хочешь, того самого малыша откопаю и принесу. И на этот раз все по-честному. Понимаешь, нехорошее предчувствие у меня, очень нехорошее. Никогда еще такого раньше не было. Мне почти… — он на миг вдруг запнулся, — даже страшно что ли. Не могу сказать. Не идет у меня из головы этот малыш, хоть ты тресни.

— Не нужно мне от тебя больше никаких тел, — ответил ему на это призрак, посмотрев за спину своему собеседнику. — Тело твое, которое ты мне вот только что наобещал, само сюда пришло. Вон оно там стоит возле камня. Да ты и сам-то глянь.

Степан Игнатьевич, ни живой ни мертвый, медленно повернулся, а потом, подсветив фонариком, просто застыл на месте как вкопанный. Метрах в пятнадцати от него, и ранее совсем незамеченный, облокотившись на огромный мокрый камень, стоял в полный рост тот самый малыш, которого его хлопцы этой ночью сначала убили, а затем закопали. И это было ужасно. Это было невозможно. И это был конец. У Степушки похолодело сердце.

18. СТАЦИОНАРНАЯ ОРБИТА

— Меня зовут Коррадо, бывший житель прекрасного города Неаполя, — в изящном жесте склонив голову, представился призрак. — О-о, какой это был чудесный город, как прекрасен был его залив. Вид Везувия на горизонте и умопомрачительные закаты. Я любил этот город и сейчас очень люблю. Ничто не сможет затмить в моей памяти его запахов и видов. Золотистого песка и лазурного моря, каменных мостовых и высоких стен, черепичных крыш и божественных храмов. Все краски мира в тебе, все звуки природы в твоих окрестностях. Все лучшие голоса Италии родом из Неаполя. Эти голоса как воздух, как само море с его неизмеримой глубиной и ласковым прибоем. Шум, гам, торговля, люди. Прекрасные дворцы вельмож и лачуги нищих. Любовь, страсть и ненависть. Все было в этом городе. И это было там, в Неаполе. А потом я умер.

Тут призрак ненадолго замолчал и посмотрел на Антона. Потом искоса глянул на неподвижное тело Степушки, вздохнул и продолжил.

— Да, я был христианином, одним из первых. Мы собирались в катакомбах под городом и проводили там свои обряды. Нам не разрешалось молиться нашему богу наверху. Рим был безжалостен. Но мы не роптали. Мы и так были очень счастливы в тишине и уединении подземных храмов. И вот эта темная, глубокая пещера, — призрак огляделся по сторонам, — тоже своего рода храм. Но храм нечестивый, противный богу и вере. Но я вынужден здесь находиться, потому что я трус. И всегда им был. Как жалкая мышь я помогал этому гаду, — тут призрак слегка пнул ногой тело Степушки, — продлевать его никчемную жизнь. А он пользовался. Пользовался тем, что я не мог переносить одиночества. А что такое настоящее одиночество понимаешь лишь через тысячу лет. Не мог я и уйти отсюда, если только не назад в чистилище. И все это время я находился на стационарной орбите над ним. И оно всегда там, подо мной, ждет и призывает меня. Давно еще, около двух тысяч лет назад, невероятный катаклизм сотряс это узилище огня и скорби. И я, вместе со многими другими призраками был выброшен за его пределы. Но я не покинул то место навсегда, так же как и не был притянут назад, как остальные. Я остановился на нейтральной орбите и замер между двумя мирами так и не выбрав свой путь. И вот теперь я здесь вращаюсь вокруг раскаленной его поверхности, боясь даже и на несколько шагов отойти в сторону. Мне нельзя уйти ни вперед, ни назад, потому что моя орбита тогда станет эллипсом и на узкой его части зацепит песок. А там уж — вновь муки холода и жара, и бесконечный путь вниз к пылающему центру. Так я и кручусь вокруг него, не имея ни смелости, ни сил принять хоть какое-нибудь решение. Но вот, около пятисот лет назад, этот, — призрак указал на Степушку, — бывший послушник православного монастыря, ух-х, — призрак поморщился, — при строительстве подземного хода для своих братьев, нашел эту пещеру. А за ней и меня. А я к тому времени уже совсем отчаялся и полагал, что так и проведу здесь целую вечность во тьме и полном одиночестве. Хотя, конечно, я пытался предпринять что было возможно и даже восстановить свое утраченное тело. Но, — призрак вздохнул, — изо всей органики, что встречается в мире, в этой пещере был лишь один кальцитовый известняк. Поэтому я такой и белый. И именно по этой вот как раз причине, этот, — призрак вновь указал на Степушку, — тогда и увидел меня.

— Простите, — произнес Антон, вежливо прервав это повествование, — но знаете, я тоже кое-что слышал о том месте, о котором вы рассказываете. Вы сказали «чистилище», — и именно так. И мне примерно так же говорили, правда еще и добавляли, что на самом деле, это звезда. И что у нее даже свое собственное название есть, — Арон. А души умерших попадают на нее притянутые ее гравитацией. Но, — Антон чуть потупил глаза, — я кажется забыл представиться…

— Ничего, — ответил ему Коррадо спокойно, — вы человек молодой и вам свойственно забываться. Да к тому же я еще и сам довольно неплохо все вижу. Вы человек совсем иной, чистой и благородной души, — призрак улыбнулся, — но тем не менее, представьтесь пожалуйста. Мне так легче будет с вами разговаривать.