Пепел

Владимир Сорокин

Пепел

Антон Колбин сидел в своем просторном бело-серо-зеленом кабинете, жевал теплый тост, запивая минеральной водой, и перелистывал накопившиеся за неделю факсы.

На вид ему было лет сорок пять. Круглое, слегка припухлое лицо с узкими золотыми очками на широкой переносице было брезгливо-сосредоточенным.

На огромном буковом столе овальной формы стояли телефонный аппарат 1915 года, мраморная пепельница, две модели спортивных самолетов, яшмовый письменный прибор с календарем и ежедневником, стальные часы в форме качающегося круглого маятника и хаконива - миниатюрный японский садик в деревянном ящике. Здесь же лежали мобильный телефон, свежий номер "Коммерсанта", серебряный портсигар с золотой зажигалкой, толстая синяя ручка с золотым пером и иранские костяные четки.

На стенах висели две картины - "Воздушный парад в Тушино" Дейнеки и "Первая экспедиция на Сатурн" Соколова.

Белые шелковые шторы были подняты.

Вошла секретарша с чашкой кофе на подносе. И сразу же за ней ввалился толстый бритоголовый Гвишиани в черных широченных брюках, черной рубашке и желто-синем галстуке.

- Антон, я прочел. - Он положил на стол кожаную папку.

- Ну? - не отрываясь от чтения, дожевывал Колбин.

- Не знаю! - Гвишиани вскинул мясистые руки с золотым перстнем и хризолитовыми запонками, шлепнул себя по бедрам и прошаркал к окну.

- Чего ты не знаешь? - Колбин кинул бумаги на стол, взял чашку, отхлебнул.

Секретарша унесла тарелку и пустой стакан.

- Австрийцы приедут уже через неделю. Это раз, - заговорил Гвишиани, загибая пальцы и раздраженно глядя в окно. - Сборка нэ готова - это два. Баренбойм все навалил, бладь, на нас с Арнольдом, а сам засел в Вене - три!

- А четыре? - Колбин открыл портсигар, вынул тонкую сигарку, закурил.

- Антон, что я покажу австрийцам? - повернулся Гвишиани. - Мою валасатую, бладь, жопу?

- Отвезешь их во Внуково. Покажешь два пустых ангара. Жопу тоже можешь показать.

- Спасибо, дорогой...

- У нас пролонгация до шестого ноября, чего ты дергаешься? Свозим их в "Царскую охоту". Потом к Илонке.

- Пралангация! - Гвишиани покрутил в воздухе кистью правой руки. Пралангация... Баренбойм нас откровенно кидает, а ты - пралангация!

- Прорвемся, Отар. - Колбин откинулся на спинку кресла, потянулся. Скажи, что там за лажа с альбомом? Я уехал - конь не валялся, приехал - то же самое.

- Да напечатают они, нэ волнуйся... - сразу устало обмяк Гвишиани и тяжело двинулся к столу. - Она девятого в типографию сдает, а они быстро сделают.

- У тебя с ней милые отношения сложились, - ухмыльнулся Колбин, качаясь в кресле. - Как у папы с дочкой.

Гвишиани шлепнул себя по ляжкам, облокотился на стол.

- Вот, бладь, загадка! До сих пор нэ пойму, как Баренбойм мог прогнуть меня с этой бабой! Я Свэтку уволил! Свэтку! Помнишь, как она крутилась? А эта? Возьми, возьми! Классная баба! Пидэр, бладь! Как он меня прогнул, а?

- Ну, тебя прогнуть не сложно, - раскачивался Колбин, дымя. - Только, если к юбилею не будет альбома, я тебя женю на ней.

- Да будет, Антон, будет. Все будет. Я из этой блади душу вытрясу.

Белая дверь приотворилась, показалось лицо секретарши.

- Отар Георгич, тут с вертолетного приехали. Мамченко.

- Ааа... - тяжело оттолкнулся от стола Гвишиани.

- Скажи ему, чтоб к октябрю, - перестал качаться Колбин. - Иначе - хуй на рыло. И чтоб всю партию сразу.

- Всю, бладь, а как же... - Гвишиани вышел.

Колбин снял трубку телефона:

- Рита, Перлина ко мне.

Через пару минут в кабинет вошел стройный узкоплечий Перлин.

- Борис, - спросил Колбин, не глядя на вошедшего, - я не понимаю. Мы с Раменским подписали договор или нет?

- Конечно, подписали, Антон Вадимыч, - поднял красивые брови Перлин.

- А почему каркасы зависли?

Перлин быстро поправил очки.

- Антон Вадимыч, нам Воловец откровенно гадит. Нам, и главное - Сергею Ильичу.

- Сергей Ильич меня не колышет. - Колбин взял четки, стал перебирать. Почему каркасы зависли?

Перлин бодро вдохнул, готовясь высказаться, но позвонил мобильный.

Антон взял, приложил к уху:

- Колбин.

- Восемь, двенадцать, - откликнулся мужской голос.

Колбин стремительно побледнел. И положил мобильный на стол.

- Они же, Антон Вадимыч, сварили сразу после предоплаты, а с обтяжкой запросили еще двадцать, - заговорил Перлин. - Я к Воловцу трижды ездил, Миша свидетель, а он затерся с "Жуковским", там партия на два лимона, понятное дело, чего им "Леонардо". Короче, взяли мы с Мишей платежку и распечатку, поехали второго прямо с утра, вхожу я к нему, а у него уже рыло это сидит. Но я совершенно спокойно говорю: Афанасий Ильич, мы с вами один институт кончали, так что давайте не будем играть в эти...

Колбин поднял руку.

Перлин замолчал.

Бледный Колбин смотрел на хакониву, перебирая четки. Перлин непонимающе уставился на него. Колбин приподнялся с кресла, прошелся по кабинету, сжал кулаки и шумно ритмично выдохнул. Открыл узкий шкаф, надел пиджак, взял мобильный и вышел из кабинета.

Сидящая за компьютером секретарша покосилась на него.

Колбин прошел через холл, спустился по лестнице. В большой прихожей трое охранников и шофер смотрели телевизор с выключенным звуком. Завидя приближающегося Колбина, они встали.

- Ключи. - Колбин согнул и сунул в рот пластину жвачки.

Шофер достал ключи от машины, протянул Колбину.

- А завтра как, Антон Вадимович?

- К десяти в офис. - Колбин вышел в открытую охранником дверь и оказался во дворе.

Здесь стояло пыльное московское лето.

Колбин открыл свой серебристо-серый трехсотый "мерседес", сел, завел, объехал помятый джип Гвишиани, вырулил на Пречистенку и понесся к Садовому кольцу. Пробок не было, и минут через десять "мерседес" припарковался на Смоленской площади возле универмага. Колбин вылез, прошел к подземному переходу и спустился по нечистым ступеням.

Поспелов сидел в переходе у кафельной стены, подложив под себя кусок картона. На нем была его неизменная чудовищно замызганная поролоновая куртка, рваные шерстяные штаны и стоптанные зимние сапоги. Рядом на бетонном полу лежала солдатская шапка-ушанка с горстью монет. Грязными руками Поспелов сжимал небольшую гармошку, пиликающую нестройную мелодию.