Страница 16 из 22
Антропология права неотделима от этнографии. Этнография – изначальная историческая ипостась науки антропологии. Этнограф, изучающий культуру какого-либо народа, автоматически является исследователем его обычного права. Обычно-правовая материя конкретного социума всегда этнична. Она представлена в обычаях, ритуалах, символах, фольклоре. Этнографические исследования являются начальной стадией исследования обычного права субкультур в современном обществе. Поэтому антрополог, изучающий обычное право какой-либо субкультуры, обречен начинать с ее этнографического описания: обычаев, мифов, символов, ритуалов и т. д.
Этнографическое изучение права предполагает не только полевую работу, с использованием метода включенного наблюдения, но и этноисторические исследования правовой культуры этноса на более ранних стадиях его эволюции. Народная культура всегда существует относительно автономно от культуры «верхов», с которыми имеет дело историк, изучая политико-правовые документы. Для получения информации об этой части правовой культуры могут быть использованы записи и описания быта и обычаев путешественников, миссионеров, очевидцев тех или иных событий, судебные материалы, произведения литературы и искусства и т. д. Этноисторические исследования связаны прежде всего с разработкой проблемы этничности государственного права.
Александров В. А. Обычное право крепостной деревни России XVIII – начало XIX в. М.: Наука, 1984.
Бобровников В. О. Колхозная метаморфоза адатов у дагестанских горцев // Homo Juridicus. M., 1997.
Бочаров В. В. Власть. Традиции. Управление. М., 1992.
Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973.
Бфименко А. Я. Исследования народной жизни. Вып. 1. М., 1884.
Загоскин И. История права русского народа. Т. 1. Казань, 1899.
Ковалевский M. М. Современный обычай. Древний закон: в 2 т. СПб., 1886.
Кудрявцев В. Н., Казимирчук В. П. Современная социология права. М., 1995.
Лившиц Р. 3. Теория права. М., 1994.
Мейер Д. Русское гражданское право. СПб., 1861.
Мэн Г. Древнее право. СПб., 1873.
Мэн Г. Древний закон и обычай. М., 1884.
Павлов A.C. Первоначальный славяно-русский Номоканон. Казань, 1869.
Туманов В. Вступительная статья // Карбонье Ж. Юридическая социология. М., 1986.
Malinovskii В. Crime and Custom in savage society. London, 1926.
Wilson M. Religion and Transformation of Society, Cambr., 1971.
M. Ковалевский: антропология права и правовой плюрализм в России[6]
Имя М. М. Ковалевского теснейшим образом связано не только с юриспруденцией, социологией, этнографией, но и с антропологией права (юридической антропологией), одним из основателей которой он является. Зачисление Ковалевского в «отцы-основатели» данной дисциплины отнюдь не является «исторической натяжкой». Подобная оценка его вклада справедлива как по существу, так и с формальной точки зрения.
Во-первых, М. Ковалевский один из самых заметных представителей сравнительно-исторической школы в юриспруденции, из которой берет начало эта наука (Бочаров 1999: 23-30).
Во-вторых, его научная деятельность протекала в личном контакте с Г. Дж. Самнер-Мэном, который после выхода в свет его работ «Древнее право» (1861), «Древнейшая история учреждений» (1875) и «Древний закон и обычай» почитается западными антропологами как «подлинный основатель юридической антропологии» (Рулан 1999: 26). Б. А. Калоев, исследовавший творческую биографию ученого, отмечает: «Именно по совету Г. Мэна Ковалевским был написан „Очерк истории распадения общинного землевладения в кантоне Ваадт“, вышедший в Лондоне на русском языке в 1876 г. и переведенный тогда же на немецкий… в „Журнале истории швейцарского права“. Г. Мэну M. М. Ковалевский обязан получением доступа в библиотеку «Индийского управления», в которой он собирал материал для своей работы об общинном землевладении в Индии (Калоев 1979: 10).
О многом говорит и список наиболее значимых работ русского ученого в данной области, который почти зеркально отражает круг проблем, поднятых в своих трудах Г. Мэном: «Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении» в 2 т. (1886), «Закон и обычай на Кавказе» в 2 т. (1894), «Происхождение общественных институтов и общественной жизни» (1914).
Отметим также, что исследования М. Ковалевского – это серьезный шаг в области «антропологизации» данной дисциплины. В отличие от работ Г. Мэна, построенных в основном на сравнительном анализе письменных юридических источников – древних кодексов (индусских, греческих, римских и др.), средневековых европейских «варварских» правд, труды М. Ковалевского в значительной степени опираются на собственные этнографические материалы, собранные им в полевых условиях.
Именно это, как представляется, позволило исследователю посмотреть на обычное право кавказских народов не только как на свод юридических норм (обычаев), но и как на элемент культуры, который может быть раскрыт только в связи с другими ее компонентами.
Действительно, антрополог изучает любое общественное явление прежде всего как факт культуры, т. е. в его частной форме, которая тем не менее во многом определяет содержание данного явления. Культура всегда этнична, и именно в ней общественный феномен обретает свое уникальное воплощение. Если общество как система социальных институтов детерминировано преимущественно социально-экономическими факторами, то культура – еще и факторами экологическими, демографическими, а также традициями. В конечном счете она проявляется в эмоционально-интеллектуальной деятельности своих носителей, выраженной в поведенческих, идеологических и мировоззренческих символах.
Поэтому исследовать любое общественное явление как факт культуры означает раскрыть его через эмоциональные и интеллектуальные переживания ее представителей, реализуемые в данных символах, которые сформировались в конкретных условиях жизнедеятельности данного социума. Например, говоря о прикосновении подозреваемого в преступлении осетина к очажной цепи при произнесении клятвы, являвшейся доказательством его невиновности, M. Ковалевский раскрывает центральное место очага в представлениях культа предков, которые, в свою очередь, отражают взгляды осетин на проблему жизни и смерти. В соответствии с ними предки (умершие родственники) неотвратимо карали за ложь не только самого подозреваемого, но и его родственников и потомков. Через комплекс идеологических представлений, связанных с культом предков, воплощенным в очажной цепи, он также трактует юридический обычай, по которому жилище являлось своего рода убежищем для преступника, так как он автоматически попадал под покровительство предков хозяина дома и т. д. (Ковалевский 1886: 78).
Изучая народы Кавказа, M. М. Ковалевский не только ввел в научный оборот новые письменные источники (например, сборник адатов кайтангского умция Рустема начала XVII в., хранившийся в Дербентском музее), но и активно использовал для сбора и анализа материала широкий спектр исследовательских практик, являющихся классическими для современного антрополога. В частности, он привлекал археологические источники по результатам проведенных им раскопок (например, пещерных погребений у балкарского селения Хасаут в 188-1886 гг.), опрашивал информантов, записывал устные предания и выдержки из местных адатов, собирал различные судебные постановления и решения (Ковалевский 1910: 201).
Но главное, М. Ковалевский активно использовал наблюдение, которое только через полвека было провозглашено антропологами в качестве основного научного метода: «Расположившись в жилищах, в коих обитали семейства бывших моих учеников, или у школьных учителей и священников, я свободно проводил свои наблюдения. Часто посещал я также сходки старшин, на которых разрешали наиболее важные законные дела, при помощи разъяснений местных уроженцев собирал я данные о местных нравах и обычаях» (Ковалевский 1902).
6
Опубликовано: Журнал социологии и социальной антропологии. 2001. Т. 4, № 3. С. 2–42.