Страница 1 из 2
Алиса Климова (Луиза-Франсуаза де Ла Бом Ле Блан)
ЕЁ ЗВАЛИ МАЛЫШКА
Вылет не обещал ей ничего сверхординарного. Обычное патрулирование — насколько может быть обычным боевой вылет тяжёлого стратегического гиперзвукового бомбардировщика. Малышка привычно рвала чересчур плотный воздух плазменным щитом и, от переизбытка чувств, напевала древнюю-древнюю песенку, невесть как сохранившуюся в архивах Сети.
Кретова была рождена для полётов.
Удары секретнейшего оружия EUANS — пресса прозвала его «искажающими генераторами» — послужили толчком, нарушившим хрупкое равновесие сверхдержав. Мир полетел в тартарары ядерной войны. Впрочем, бомбардировщику Малышки — точнее, его экипажу — было уже всё равно.
Командир был мёртв. Системы автодока, перезапустившиеся в экстренном порядке пропустили сам момент смерти, но, судя по их текущим показателям, у него произошло кровоизлияние в мозг. Пилот запустила реанимационный комплекс — слишком поздно, без толку, но это давало хоть призрачную, но всё же надежду на спасение его жизни.
Чуда не произошло. И тем не менее, «парящий» в стратосфере аппарат постепенно оживал — с каждой секундой к системе аварийного автоматического управления подключалось всё больше аппаратуры. Спустя каких-то три сотни секунд «стратег» воостановил работоспособность на требуемые шестьдесят процентов и перешёл под управление экипажа, точнее его остатков — пилота по прозвищу «Малышка».
Аварийное автоматическое управление было системой надёжной и простой как чугуниевая болванка, вдобавок ко всему не имевшей в своём составе ни одного не то что электронного, но даже электрического блока — а посему отработавшей на все сто процентов. Собственно, она и создавалась на тот чрезвычайно маловероятный случай (ибо прогресс в военной сфере никогда не стоит на месте), если противнику удасться нанести по системам аппарата ЭМИ-удар даже через плазменные щиты и изоляционную «чешую» корпуса. Включившаяся система гидроприводов отсекла двигатели от управляющих компьютеров, перевела «стратег» в вертикальное положение и, за пару секунд, буквально зашвырнула его в верхние слои стратосферы, где перевела машину обратно в горизонтальное положение. Там, вне досягаемости наземных сил, аппарат продолжил полёт на крейсерской скорости — атмосфера больше не угрожала бомбардировщику даже несмотря на схлопнувшиеся щиты. Механика сделала всё, чтобы вывести дорогостоящую машину из-под удара — дальнейшее зависело только от экипажа.
Малышка сверилась с показаниями восстановившей работоспособность аппаратуры и впала в прострацию. Для определения текущей даты после временного выхода бортовой электроники из строя (или после консервации в пространстве), системы атмосферных «стратегов», равно как и любых комических аппаратов, использовали ориентацию по взаимному расположению звёзд и планет. Пилот не могла определить, сколько времени ей потребовалось на то, чтобы придти в сознание, но полученный системой результат настолько отличался от её ощущений, что вгонял в ступор.
По заверениям навигатора, за бортом гиперзвукового атмосферного марсианского бомбардировщика (производства заводов Деймоса, выпущен в две тысячи двести шестьдесят седьмом, последний вылет согласно бортжурналу в две тысячи двести семьдесят первом) стоял июнь-июль тысяча девятьсот сорок первого года.
Проблема посадки встала перед Малышкой во весь свой немалый рост…
Внизу шла война. В эфире царили хаос и анархия. Одни открытым текстом запрашивали инструкций (на русском), другие (на немецком) выясняли, когда именно им привезут фугасные снаряды, да ещё и такие, чтобы взрывались. Причём выясняли таким примитивным методом кодировки, что Кретова и за шифр его не принимала. Разобраться, что именно происходит на земле у неё не получалось, хотя, если верить выданной аппаратурой дате — там было начало очередной Мировой войны. Вроде бы второй.
По крайней мере, сбить «стратег» ни одной из сторон было не под силу. Это утешало — ровно настолько, насколько в бомбардировщике оставалось топлива.
«Я — крепость. Я — крепость. Веду бой.» — аппаратура засекла первую однозначно трактуемую осмысленную передачу. Десяток секунд — и она получит точную привязку.
«Я — крепость. Я — крепость. Веду бой. Держу оборону. Жду подкреплений.» — устало продолжил неизвестный радист. И замолчал.
Координаты получились крайне неточные. Пилота это не устраивало — штурмовку на стратеге проводить следовало ювелирно…
— Товарищ полковой комиссар! — Фомина с недюжинной силой трясли за плечо. — Товарищ полковой комиссар — наши на связи!!!
— Кто? — дрёму с комиссара как рукой сняло.
— А… — боец открыл рот. — Не спросил, товарищ комиссар, сразу к Вам!
— Дурья твоя башка! — командир сводной группы привычно одёрнул гимнастёрку и устремился к рации. — Зубачёва позови!
— Сорок восемь пять семь крепости. Сорок восемь пять семь крепости. Уточните ваши позиции — с непривычным акцентом повторяла неведомая радистка. — Сорок восемь пять один крепости. Следую в вашем направлении, уточните ваши позиции…
Обер-лейтенант Квизда с детства любил смотреть на звёзды. И сейчас, когда выдалась редкая свободная минутка — когда слабое место между двумя полками, где вчера прорвалась группа русских уже усилено, а остатки гарнизона на прорыв ещё не пошли — он сидел, прислонившись спиной к берёзе и с подлинно арийской созерцательностью смотрел на небо. Там, в величественной пустоте, среди мерцающих звёзд еле заметной точкой летел метеор.
Немец с живым интересом наблюдал за этим редким природным явлением. Мысли о метеоре наводили его пытливый ум на всяческие сложные, но оттого не менее интересные вопросы мироздания и гармонии вселенной. Квизда любил подобные размышления — они будто бы делали его причастным к некоему сакральному знанию, вполне приличествующему офицеру нордического происхождения. Погрузившись в себя, он не сразу заметил, что причина подобных мыслей потихоньку становится всё ярче…
Обер-лейтенант вскочил на ноги лишь тогда, когда ставший уже ярче звёзд метеор вдруг повернул. Квизда был достаточно образован, чтобы понимать, что нормальный метеор так себя не ведёт, и достаточно смел, чтобы решиться поднять тревогу — на войне любое странное происшествие должно в первую очередь считать происками врага. Он даже успел вскочить на велосипед, когда, подняв ещё раз голову, понял, что не успеет. Обер-лейтенант не почувствовал боли — его сердце изжарилось ещё до того, как ударная волна отшвырнула его мгновенно обуглившееся тело на добрую сотню метров.
В расположение сорок пятой пехотной дивизии пришёл ад.
— Сорок восемь пять один крепости, — Фомин воспринимал далёкий голос лишь краем сознания, пытаясь одновременно воспринять то, что видели глаза. — Сорок восемь пять один крепости. Требуется повторный заход? Сорок восемь пять один крепости…
— Нет, — мозг, наконец, понял, что от него хотят. — Повторения не требуется…
— Поняла тебя, крепость. Ноль семь.
Что значит «ноль семь», Фомин не знал, но это было уже не важно. Как зачарованный он глядел на заднюю половину тела в немецкой форме, неведомым образом оказавшегося у входа в каземат. Передней части не было — чёрные внутренности трупа были видны прямо сквозь остатки прогоревших рёбер.
Бомбардировщик Кретовой подавлял. Берия, лично курировавший работу по данному направлению с самого начала, до сих пор не мог спокойно смотреть на это изделие человеческих рук. Даже такой, после аварийной посадки, с отстреленными плоскостями, изуродованными эмиттерами то ли разрядного щита, то ли систем слежения, прогоревшим чешуйчатым панцирем термозащиты и вываленными наружу электрическими кабелями и шлангами гидро- и пневмосистем. Самолёт — по крайней мере большинство конструкторов и учёных склонялись к мнению, что «объект» больше напоминает самолёт, нежели что-то иное — производил впечатление Змея-Горыныча после тяжкой битвы с богатырями. Израненный (отвалившаяся чешуя внешнего корпуса с «вывалившимися» внутренностями проводов и шланков), ослабленный настолько, что нет сил пошевелиться, с перебитыми крыльями — но всё ещё живой. И — отнюдь не сломленный.