Вперед в Ссср

Так что никакой иллюзии насчет доброты и гуманности советской правящей верхушки я не питаю - высшая власть по определению, доброй быть не может. А вот прагматичной, быть обязана - то есть, не выбрасывать без надобности ценный инструмент, каким являюсь я, без хвастовства! При том, что в политику мне и даром не надо, а сам Иосиф Виссарионович (хотя, в отличие от нашего отца-Адмирала, не так часто я Вождя вблизи видел), показался мне вполне адекватным - может и прав Саня Князев, утверждая что в той истории после войны на психику Сталина два инсульта повлияли очень отрицательно?

-Вам, товарищ Кунцевич, за границу после ваших китайских похождений путь заказан пока. Так что справляйтесь там, куда вас Партия поставит.

Пономаренко тоже понять можно. Кадровый голод - пока еще в СССР, процент населения с десятью классами меньше, чем в наше время с вузовским был. Я же по анкетным данным, для "партийной безопасности" подхожу идеально - москвич, образованный, с боевым опытом и проверенный в деле. Завидую Васе Гаврилову, с которым мы в 2012 в одних чинах были, старлеи - а теперь у него спокойнейшая (в сравнении с моей) должность командира бригады спецназа СФ (ну подумаешь, буйных викингов втихую топить, и еще боевая подготовка в час "икс" пройтись метлой по вражескому берегу). А у меня в глазах Пономаренко (и наверное, кого-то повыше) репутация "интеллегента" - москвич, из профессорской семьи. Не объяснишь же, что в свое время в училище пошел, чтоб "ботаном"-рохлей не быть, играл крутого, вот маска и приросла. Диверс я, "полевой командир", больше боевик, чем опер, и уж никак не Шерлок Холмс местного розлива. Но ничего не поделать - падать тоже неохота, да и если просто выгонят, что я на гражданке умею? Это в двадцать первом веке с моим послужным списком было бы легко устроиться в службу безопасности какой-нибудь компании или банка - ну а тут даже в немаленьком частном, артельно-кооперативном секторе, все терки меж собой исключительно легальные, совершенно не принято собственные "гестапо" держать.

Итак, следственное дело, номер такой-то. Горьковский Игорь Антонович, 1924 г.р. (так в документах - точная дата неизвестна). Бывший беспризорник, воспитанник трудкоммуны имени Дзержинского. Анкета чиста - не был, не привлекался, комсомолец, затем кандидат в члены ВКП(б), тогда еще не КПСС. После ранения на фронте и излечения, служба в милиции, затем в ГБ. Сержант госбезопасности (чин, равный армейскому летехе), однако в личном деле данных об образовании нет. Сейчас - один из главных подозреваемых, за отсутствием пока что прочих. И "свой", пусть и заблуждающийся - с бандеровской, или иной вражеской сволочью, было бы намного проще.

Достоверно установлено, что Горьковский не одиночка, член организованной группы. Сектантского типа, пусть и оформлена как политический кружок - есть мудрый учитель-'гуру', и последователи, смотрящие ему в рот. А что есть любая секта - средство решения проблем ее руководителя: психологических, материальных, сексуальных. Правда, по гражданину Линнику пока конкретики мало - что надо лично ему: самоутверждение, переходом от роли скромного преподавателя к роли мудреца, берущегося править самого Сталина? Или банальное желание стареющего мужика создать себе гарем из молоденьких студенток, восторженно смотрящих ему в рот? Или еще что-то, или все в смеси?

С чего у них все началось? Читал я когда-то много, как подобает профессорскому сыну. И вот запомнилась мне книга Пайпса "Русская революция" (у нас была издана в 2005 году). Трилогия, том первый - "Агония старого режима". Что интересно, американский профессор истории Ричард Пайпс, один из крупнейших в мире специалистов по новейшей истории России и СССР, проводил аналогию между предреволюционными Францией и Россией, ссылаясь не на специалистов тайной войны, служивших Бурбонам и Романовым, а на Алексиса де Токвиля, Огюстена Кошена, других историков и философов, исследовавших феномен деструктивного влияния интеллигенции на общество, точнее, сталкивавшей его из неидеальной жизни в форменный кошмар.

"Поиск якобинской родословной привел его (О. Кошена) к общественным и культурным кружкам, образовавшимся во Франции в 60-е и 70-е годы XVIII столетия с целью проповедования 'передовых' идей. Эти кружки, которые Кошен назвал 'societes de pensee', сложились из масонских лож, академий, сообществ литераторов, а также разнообразных 'патриотических' и культурных клубов. 'Societes de pensee' проникли в общество, когда там полным ходом шло разрушение традиционных сословных уз. Приобщающемуся к этим кружкам следовало порвать все связи со своей социальной группой, растворив свою сословную принадлежность в сообществе, скрепляемом исключительно приверженностью к некой общей идее. Якобинство явилось естественным результатом этого феномена: во Франции, в противоположность Англии, стремление к переменам исходило не из парламентских институтов, а из литературных и философских клубов".

Эти кружки, в которых исследователь России может увидеть много общего с объединениями русской интеллигенции столетие спустя, свое главное назначение видели в установлении единомыслия. Единства они добивались не тем, что разделяли общие заботы, а тем, что разделяли общие идеи, которые жестко навязывали своим членам, подвергая яростным нападкам всех, кто мыслил иначе:

"Кровавому террору 93-го года предшествовал 'бескровный' террор 1765-1780 годов в 'литературной республике', где Энциклопедия играла роль Комитета общественного спасения, а Д'Аламбер был Робеспьером. Она рубила добрые имена, как тот другой рубил головы: ее гильотиной была клевета. Интеллектуалам такого склада жизнь не представлялась критерием истины: они создавали собственную реальность, или, скорее, 'сюрреальность', подлинность которой определялась лишь соответствием мнениям, ими одобряемым. Свидетельства обратного не учитывались: всякий, кто проявлял к ним интерес, безжалостно изгонялся. Подобный образ мыслей вел ко все большему отстранению от жизни. Атмосфера во французских 'societes de pensee', описанная Кошеном, очень походит на атмосферу, царившую в кругах русской интеллигенции столетие спустя. Если в реальном мире судией всякой мысли выступает доказательство, а целью - производимый ею результат, то в этом мире судьей выступает мнение о ней других, а целью - ее признание... Всякая мысль, всякая интеллектуальная деятельность возможна здесь, лишь если находится в согласии с их мыслью. Здесь суждения определяют существование. Реально то, что они видят, правда то, что они говорят, хорошо то, что они одобряют. Так поставлен с ног на голову естественный порядок вещей: мнение здесь есть причина, а не следствие, как в реальной жизни. Вместо быть, говорить, делать, здесь - казаться, мниться. И цель этой пассивной работы - разрушение. Вся она сводится в конечном итоге к уничтожению, умалению. Мысль, которая подчиняется этим правилам, сначала теряет интерес к реальному, а затем постепенно - и чувство реальности. И именно этой потере она обязана своей свободой. Но и свобода, и порядок, и ясность обретаются лишь потерей ее истинного содержания, ее власти над всем сущим".

Вот откуда ноги растут - у революционной (даже еще не большевистской) нетерпимости русской интеллегенции. Как известный случай, когда "демократические" литераторы требовали у издателя Сытина, "мы с таким-то работать не будем, поскольку он реакционер. Гоните его - а что ему жить будет не на что, так реакционеров не жалко". После это выльется и в "отрекись от своего отца, брата - врага народа" в тридцать седьмом. Пайпс описывает классические объединения сектантов, только не с религиозным, а политическим оттенком - где нет места для фактов и логики, противоречащих 'единственно верному учению'; 'познание невозможно размышлением и наблюдением - оно возможно только личным наставлением имама' (прим.авт - был принцип исмаилитов. Сейчас - всех моджахедов, игиловцев и прочих аллахакбар. Ну как иначе - в шахиды?).