Страница 4 из 87
Пасть – черно-красная – не закрывается, где ж тут закрыться, когда столько зубов. Не зубов даже – толстых, крепких игл.
Лапы – мощные, трехпалые, с кривыми когтями – словно от другого зверя. Черно-серебристая шерсть ощетинилась вдоль холки, на границе с чешуей.
Шипастый хвост.
Перетекают с места на место оттенки, во тьме стараются потеряться… И я перетекаю, сжав кулаки; движемся, словно в танце, описывая полукруг.
Я не видел таких тварей в своих снах.
Откуда здесь? Или тьма отцовской утробы таит больше секретов, чем кажется?
– Узнаешь… последыш…
К выпаду я был готов.
Ушел влево, пяткой проскользив по знакомой залысине, нырнул в тьму – родную колыбель, в крови вскипел азарт игры: ну, что ж ты, тварь? Поиграем?
Ага, поиграем, отозвался удар сзади и слева. В догонялки-разрывалки – валяй?
Двое.
От когтистой лапы над лицом увернулся, продлив падение; свистнул где-то в темноте хвост – по щеке потекло теплое. Рыкнуло у левого плеча: соткалась из серо-алых точек вторая тварь… или первая?
Уйти… уползти… отсидеться. Зарыться в ворох полуистлевших вонючих шкур, чтобы не учуяли. Забиться между валунов, в пыль, закопаться в кости и одеревеневшие ветки…
Давай, согласился третий вихрь, загораживая дорогу. Прячься, а мы поиграем.
В находилки-кусалки.
Или в травилки-удушилки.
Третья тварь была крупнее первых двух – голова выше моей. Вожак, – вспомнилось или придумалось слово.
– Боишшшшься?!
Шипение обдало лицо ветерком.
Я помню ветер. Он обдувал лицо, когда мать несла меня, едва родившегося…
Бледного золота из глаз на морде вожака стало больше, когда мои губы поползли в ответный оскал.
Куда более кровожадный.
– С чего б?
Тьма налилась новыми оттенками, резче обозначила краски и предметы. Я не отводил взгляда от двух лун в глазах у твари передо мной, а четыре другие луны обступали с боков – плыли, крались, стелились. Подбирались на расстояние прыжка.
Прыжок – а потом игра: кому первому достанется добыча. Беззащитная добыча, которая побеспокоила Крона. Добыча, которую Крон приказал усмирить. Ничего, что бессмертен – не очень-то побуянишь, когда твое тело втроем рвут клыками.
Он замешкался, прежде чем броситься, – или я оказался настолько быстрее?
Тьма обняла, закружила, услужливо толкнула в руку что-то острое, источенное соками времени.
Мрак поддержал неокрепшую детскую руку, вцепившуюся в горло первой твари. Смешок Ананки сверкнул – направил лезвие в ладони. Брызнуло– горьким, едким, багрянец с жилками прочерни…
Мрак в глазах. Мрак – глаза.
Мрак – все и во всем, захочу – и стану новым его оттенком…
Это он – не я. Это он – и я…
Потом содрогнулась твердь под ногами, и закричал отец.
Смешно, он орал вовне так, будто рожать собрался, или словно в стену его утробы ударило что-то покрупнее меня, или будто кровь, толчками вытекающая из разодранного горла чудовища, пропекала ему желудок.
Второй гад был глуп: он решил кинуться на меня сверху, не понимая, что и там – тьма, что она окружает его, а значит – его окружаю я.
Хрустнула и прорвалась под пальцами перепонка. Лезвие, подвернувшееся под руку, потерялось, ничего, можно просто придавить коленом к скользкой, мягкой поверхности под ногами, стиснуть шею… не пальцами, нет. Обволакивать – со всех сторон. Проникать внутрь – с каждой попыткой сделать вздох. Убивать волей…
Когти бьющейся в агонии мерзости разодрали ногу от колена до ступни, ничего, здесь безвременье: рано или поздно, а прекратит трепыхаться… все, прекратила.Вожака почему-то не было: точно, я прикончил тех, что поменьше. Мрак вокруг ликовал, упоенный, не хотел отпускать – к чему, если вместе нам хорошо?
Уходило ощущение струящейся сквозь вены мощи, смолк крик отца, в висках отдался то ли звон, то ли шелест, и повеяло холодком…
Холод был не воображаемый.
– Бездарно дерешься.
Тьма не сгущалась, оставалась многоцветной и яркой, и я отчетливо видел его: он присел на один из валунов. Юноша – нет, еще мальчик с пронзительным, морозящим взглядом, перед которым отступила темнота.
Незыблемее скалы, на которой сидит.
– Чего?
– Ты бездарно дерешься.
Голос… свист клинка. Паузы между словами – замахи и выпады.
Мелькнул хвост третьей твари: вожак мчался куда подальше без оглядки, испуганно подвывая.
Хорошенькое дело. Мало этих зубастых, так тут еще какой-то приперся. Обзывается.
Упер руки в бока, подошел поближе, рассматривая живую статую на валуне. Это хорошо, что он сидит: у нас головы как раз на одном уровне…
– Я, значит, бездарно дерусь?
– Угу.
Мой кулак усвистел вперед еще до того, как он ответил. Хорошо усвистел, от всего сердца, аж костяшки рассадились о зубы нежданного гостя. Тот, видно, удара не ожидал и в ответ мне съездил с большим опозданием, но зато и кулак у него оказался – будто наковальней по скуле приложил.
С валуна мы скатились уже вдвоем, сцепившись и слившись в единое целое, звякнуло что-то железное – да что ж, у этого гада плащ железом, что ли, окован? В ушах зазвенело от еще одного удара, зато я удачно зарядил противнику коленом в живот, а может, где-то рядом…
Когда мы расцепились, я пыхтел, он – задыхался. Волосы (какого цвета – не разберешь, не говорят оттенки) – облепили лицо, только глаза блестят. Но не как раньше, а удивлением.
– Т-ты ч-чего? Я – Танат-Смерть, сын Эреба и Нюкты…
– А я Аид, – отозвался я, – сын Крона.
И н-на тебе в зубы еще раз – в честь знакомства.
Во второй раз сцепились ненадолго, не успели упасть с ног, как снова вскочили. Я стоял, трогая расквашенный нос (когда он мне по носу-то попал?!), волосы занавешивали глаза, да какая разница, все равно ж темно…
– Что? Бездарно дерусь?
А этот, как его там, сын Нюкты, зуб отплюнул на ладонь и смотрит на него, будто чудо узрел. И губами шлепает:
– Бе-бездарно…
Ну, все. Сейчас он на своей ладошке еще два или три зуба увидит – пущай полюбуется.
– Это почему это?
– Потому что не тем, – отозвался он с неожиданной уверенностью.
Я посмотрел на две безжизненные туши неподалеку. Хмыкнул.
– А ты знаешь, чем нужно?
Гость приблизился и достал лишенный ножен, болтавшийся на перевязи меч – тот сливался цветом со странным, обшитым перьями плащом.
Меч был, как и перья, темным и немножко отливал металлом.
Шаг – взмах – вздох, первая тварь уже не хрипит, с ней случилось что-то, что не может случиться со мной, это никогда не может случиться со мной, если я только не… что?
Вдох – шаг – взмах – вторая тварь не успела даже заскулить и перестала трепыхаться. Но ведь лезвие ее не коснулось… или это я не настолько хорошо вижу в темноте?
Вижу, только глупости какие-то. Вижу, как встают два чудовища – а тела остаются лежать на месте. Вижу, как они недоуменно крутят головами – будто их тоже посетило что-то такое, что никогда не должно было к ним прийти.
А потом их весело глотает тьма – уходят, чтобы не попадаться на глаза мальчику с мечом.
– Что ты делаешь с ними?
– Убиваю.
Это он сказал почти стеснительно. Обыденно так.
– Ты отнимаешь жизнь этой штукой? – потянулся бессознательно к тусклому, зовущему лезвию. Мальчик стоял неподвижно, а смотрел непонятно.
Вот Ананка вдруг подала голос.
– Маленький Кронид… а ты уверен, что хочешь такую игрушку?
Пальцы коснулись металла – не того, убитого веками, который резал ноги в темнице времени. Живого и бьющегося под кожей. Черная гладкость – гуще тьмы, которая здесь царит. Я положил ладонь на холодное лезвие – и оно откликнулось. На мое молчание – своим, неслышным призывом…
Еще бы не хотеть.
Я поднял взгляд и встретился глазами с сыном Эреба и Ночи. Он смотрел испытывающе.
Слова – шелуха. Слова здесь, в темноте и безвременье, не нужны…
«Воин, – говорили его глаза. – Ты – воин».
Я покачал головой.