Человек-Олень

— Вот умру я, а никто и песочком не присыплет, — вздыхая, сетовал Бакытжан. — Разнесчастный я, бедолага!

— Ну, хватит ныть! — рассердился Нуржан. — Чего сопли распустили раньше времени?

— А ты, товарищ старший тракторист, не кричи на нас. Мы тебе не пленники, а ты не охранник. Если воображаешь себя нашим начальником, — кричал Аманжан, — то прикажи освободить нас из этой тюрьмы! — И он снова с силою ударил кулаком по стенке кабины.

— А ну вас, акри! Зря только разбудили меня, — заворчал Бакытжан. — Не мешайте спать, черти. Ухожу от вас в сонное царство. Привет кому-нибудь передать? Нет? Ну, тогда чао!

— Не дури! Спятил, что ли? Спать на таком морозе! — сказал Нуржан. — Не вздумайте! Давайте лучше выйдем и с подветренной стороны балаган из снега пристроим. Все же под снегом будет теплее, чем здесь.

— А лежать на снегу, что ли? — засомневался Бакытжан, привыкший до мелочей обдумывать вопрос об удобствах…

— Перетащим туда сиденье от трактора.

— Ну, как хотите, — махнул рукой Бакытжан. — Я на все согласен.

— Так пойдем скорее рыть снег, чего сидеть зря! — сердито крикнул Аманжан и первым полез из трактора.

Один за другим, словно парашютисты из самолета, спрыгнули на прозрачный снег жигиты. Ежась под студеным ветром, рубили топором слежавшийся плотный снег, вынимали прямоугольные пласты и клали стенки с подветренной стороны трактора. Сооружение росло на глазах, и работа захватила парней. Они развеселились, постепенно согрелись, и даже пот прошиб на лбу под лохматыми шапками. Правда, зато руки мерзли отчаянно. Вскоре снежный домик был готов, из кабины трактора вытащили сиденье и спинку, пропахшие маслом, и устроили ложе. Парни совсем повеселели и, позабыв о недавнем унынии, принялись хохотать, толкать друг друга в снег, бороться.

— Неплохое гнездышко получилось, — с довольным видом пробасил Аманжан. — Сюда бы побольше жратвы — и зимовать можно.

Пристроились все втроем, тесно сомкнувшись рядышком. Нуржан еще раз предупредил:

— Ребята, только не спать!

— Ойбай, а для чего же тогда дом строили? — возмутился Бакытжан.

— А для того, дурачок, чтоб ты не околел на морозе, — беззлобно отвечал ему Аманжан, закуривая сигарету.

— И здесь можно околеть, если уснем, — все тревожился Нуржан.

— Эй, чего куришь, акри! — шутливо накинулся Бакытжан на Аманжана. — Еще пожар устроишь, сгорит домик!

— Поговори у меня, — пригрозил тот. — От огня домик не сгорит, а вот если ты еще разок трахнешь как из пушки, то он развалится, это точно!

— Какая там пушка! — уныло отвечал Бакытжан, ворочаясь на месте. — В животе пусто, газу маловато! Откуда ему взяться — как расческе у лысого…

Постепенно стихли разговоры в снежном домике. Каждый незаметно погрузился в свои думы, отстранившись от друзей, от зимней ночи… И опять вдали… где-то вдали простонал чей-то высокий невнятный голос, то ли плача, то ли жалуясь в тоскливой песне. Может быть, голодные волки? На сей раз услышал этот голос лунной ночи и Бакытжан, испугался, но попробовал испуг свой перебить шуткой.

— Уй! Хи-хи! — попытался он рассмеяться, но безуспешно. — Как бы, ребята, волки не прибежали и трактор наш не слопали! — сказал он с наигранным весельем.

— Не бойсь! — хватая его за бок, прогудел Аманжан. — Ты у нас самый жирненький, тебя и скушают первого. У, бурдюк с маслом!

Оробевший Бакытжан, и так-то опасавшийся хмурого своего приятеля, на этот раз хотел промолчать, но не сдержал сердца и ехидно отвечал:

— Пока толстый похудеет, худой сдохнет, знаешь это? А волки, между прочим, не будут разбираться, кто худой, кто жирный. На бульон им и ты сгодишься, почтеннейший.

Нуржан старался думать о том о сем, чтобы только не задремать. Предательский сон незаметно подбирался к глазам, и парень кулаком тер их. Каждая мысль, на которой он старался сосредоточиться, убегала, словно мышь, и Нуржан удивлялся: когда не надо, мысли так и лезут роем, а теперь, когда ему нужно думать и думать, чтобы не заснуть, не удержишь в голове ни одну… Он пробовал вспоминать время — два года службы, — которое провел в Германии, и ничего не приходило на память, кроме ночного караула, когда тоже спать хочется, а тебе еще стоять и стоять на часах, выпучив глаза и вытянувшись по строевой стойке… Нет, было невозможно бороться со сном подобным способом и Нуржан попросил у приятеля закурить. Однако с непривычки он при первой же затяжке поперхнулся и долго кашлял…

— Только не спать, ребята! — прохрипел он, отдышавшись. — Ни в коем случае, слышите? Давайте лучше выскочим и побегаем а? И сон прогоним, и немного согреемся.

— И то дело, — согласился Аманжан и, решительно ткнув горящий окурок в снег, метнулся пригнувшись, к выходу.

— А я не хочу! — за противился было Бакытжан, но его ребята выволокли из снежной юрты за ноги, бросили в сугроб и, навалившись, стали щекотать под мышками. Разбросав приятелей, Бакытжан с диким хохотом умчался далеко в сторону.

Ночные горы светились округлыми боками тихие, торжественные… Мороз крепчал. И снова откуда-то из-за Айыртау донеслось… Песня Снежной девушки? Волчий вой? И Аманжан, обернувшись в ту сторону, откуда доносились звуки, охотно завыл по-волчьи. Ночь не откликнулась даже эхом — Словно замерший беззвучно зверь, подавившийся костью. Надснежный мир посеребренный луною, казался покинутым всеми людьми, и осталось их всего трое… владетелей всего этого великолепия. Они кричали, выли по-волчьи, смеялись, нарушая мертвый покой морозной тишины. Словно вопреки покорству земли, надевшей белый саван парни хотели возвестить всему миру, что человек еще жив, что он будет бороться за себя, что смерть не настигнет их на рассвете грядущего дня.

— Драка нужна, — сказал Аманжан. — Хорошая драка, вот что я вам скажу. Я уж из сил выбился, а все еще не согрелся. Так дело не пойдет. Надо нам подраться. — И он скрипнул зубами, хлопнул руками в меховых рукавицах.

— Эй, я не буду, акри, играйте без меня! — отказался сразу же Бакытжан и отбежал в сторону.

— С тобой разве справишься? — сказал Нуржан Аманжану.

— А вы вдвоем налетайте! — задорно отвечал тот. — Ну, подходите! Ур-ра! Драка начинается!

Подбежал Бакытжан:

— Ну если двое на одного, это можно! Начинай, Нуржан! А я потом свой прием покажу!

Н у р ж а н (смеясь). Какой прием?

Б а к ы т ж а н. Нападу сзади, вот какой!

Н у р ж а н. Ладно! А я люблю драться лицом к лицу!

А м а н ж а н (поднимая руку). Стойте, вы! Разве это драка? Кто же начинает драться с улыбкой на лице? Нет так не годится, не настоящая это драка. А потом — я знаю, как вы собираетесь нападать! Сейчас стану спиной к трактору и буду поодиночке щелкать вас, как котят. Нет уж! Я так не хочу. Давайте лучше обложим друг друга матом! Может быть, разозлимся тогда? Будем от души ругаться, ребята, все равно нас никто не услышит. Может быть, последний раз в жизни придется ругаться…

Н у р ж а н. Э, нет, почтенные! Я ругаться не мастак.

Б а к ы т ж а н. Давайте попробуем начать драку, как собаки!

А м а н ж а н. Как это — как собаки?

Б а к ы т ж а н. А рыть лапами землю! Ну-ка рой! Рой и гавкай!

А м а н ж а н (грозно). Р-р-р! Ав-ав!

Б а к ы т ж а н. Ав-ав-ав! Молодец! Из тебя, парень, получилась бы неплохая овчарка. Но довольно! Хватит тебе снег из-под себя кидать. Лучше, ребятишки, попробуем, как делали раньше баи! Наши казахские баи устраивали состязания, кто кого переругает. Бросали плетки в круг и начинали ругаться. Вот и мы — бросим круг варежки!

А м а н ж а н. Идет! Ругаться так ругаться!

Б а к ы т ж а н (подбоченившись). Начинаю! Буду за двоих стараться. Эй, Аманжан, держись, не реви только, как бешеный верблюд, а сначала выслушай меня. Твою огромную, как собачья плошка, пасть… твоих овец в хлеву… твою пустую башку… твои волосы, торчащие, как у ежа… всего тебя туда и сюда, и так и разэтак… Фу! Я сказал, а теперь ты давай. Трудно, оказывается, ни за что ни про что ругать человека. Даже вспотел…