Доминант

Видимое заставляет трепетать. Отступаю на шаг, присматриваюсь к деталям, к порядку. Марта даёт обойти и рассмотреть себя со всех сторон.

На диване остались одни трусики. Теперь надо придумать как - как можно дольше смотреть на Марту в куртке и сапогах, хотя бы две лишних секунды?

- Можно, Госпожа? – спрашиваю и указываю пальцем на трусики.

- Что – можно?

- Надеть их тебе, Госпожа?

- Я вот даже не знаю, тебя сразу наказать или позже.

- Я просто подумал, - и осёкся, а трусики уже были у меня в руках, - нет, мне показалось… я хотел сказать… О, Госпожа, они так скорей хотят на тебя!

Я упал на колени и наклонился к ногам Марты, чтобы попытаться надеть на неё трусики, но мне в бедро «воткнули» каблук.

Появилась боль, чуть меньше, чем если бы мне в это место стали ввинчивать шуруп. Я подумал, что смогу стойко перенести давление каблука, пока Марта не насладится моментом, но мне на помощь пришло то, что я мало когда себе мог объяснить. Я спокойно смотрю на вдавленный каблуком участок джинсов, а про себя думаю: «Вот, сидит человек, а перед ним стоит другой и причиняет ему боль». Я думаю; мысли приобретают аналитический характер - внимание сосредотачивается на этих мыслях, не поспевая «сгонять» к тем участкам мозга, которые сигнализируют о боли.

- В глаза смотри, - следует её команда.

Я поднимаю на неё взгляд.

Давление каблука усиливается.

- Проси прощения, - следует приказ.

Я наклоняюсь, как могу, и начинаю облизывать её сапог.

Наверно, следует красивый жест Марты, я этого не вижу, но ощущаю, как мне по спине приходится удар плетью. Я лишь выгибаюсь в спине, не останавливаясь в своём занятии.

- Мне кажется, если тебе сейчас же не преподать урок, потом будет поздно. Тем не менее, - и ты помни это, пока мне не надоест, - если в следующий раз вместо приятного переживания ты предложишь мне какой-нибудь вопрос, я найду себе другого раба, который будет свою госпожу только радовать.

- Не надо, Госпожа, я всё сделаю. Всё-всё.

- Не надо? Сколько раз я уже слышала, что ты всё сделаешь? А ты только и делаешь, что расстраиваешь меня. Я уже думала, как меня сейчас будут облачать в эти приятные трусики, а ты? Что сделал ты? Кто ты после этого?

- Госпожа Марта, ты знаешь, что все ошибки я совершаю только из-за безумного почитания и любви к тебе. Ты, знаешь, что…

- Я всё это уже слышала, и мне это тоже надоело. Я что, много прошу? Или непонятно выражаюсь? Вот… - она запнулась, подбирая слова, - ты живёшь в каком-то там своём грёбаном мире, и в этом твоём мире, здесь, с тобой сейчас какая-то малолетняя хотелка шоколада и шампанского. И у тебя во всём так! На что тебе не укажешь, ты всё видишь в каких-то долбанутых красках! И в этих своих долбанных красках у тебя нарисовано, что твоя госпожа просто обожает стоять по полчаса полуголой перед стеклянной стеной с видом на потухшую Ригу и давиться шампанским. И заметь, без кофе, без ужина, без перспектив.

- Да, Госпожа. То есть я хотел сказать – нет. Нет - всем предыдущим моим действиям. Сейчас я всё исправлю.

Я прекращаю лизать сапог Марты и изготовляюсь для надевания трусиков.

Марта позволяет мне сделать это. Когда трусики оказываются надеты, начинаю поправлять. Это мой любимый момент. Я стараюсь расположить и распределить ткань, учитывая особенности строения области бикини Марты. Каждая складочка принимает свою полосочку, каждый бугорок - свой шовчик. Я присматриваюсь и анализирую, насколько «своё» место заняла резинка, и поправляю её вверх или вниз, в зависимости от необходимого. Снова и снова возвращаюсь к губкам, где перфектно укладываю ткань, периодически запуская пальцы под трусики, чтобы до нужного оттянуть их от тела и уложить обратно правильным образом. Иногда мне кажется, что в результате моих действий трусики слишком сильно натягивают Марту в самом любимом моём месте, тогда я самым аккуратным образом пытаюсь несколькими пальцами собрать ткань в этом месте, отчего Марта иногда подёргивается, и укладываю её обратно, разглаживая большими пальцами в стороны. Незаметно совершаю неаккуратное действие, чтобы повторить эту процедуру. Сокрушаюсь, что не следует команда Марты сделать ей приятно. Когда заканчиваю, меня можно упрекнуть только в одном, что я слишком долго возился, но зато как оказываются надеты трусики на моей Госпоже! Ни один человек в мире не найдёт ни одной погрешности в последнем.

Я беру флакон туалетной воды и делаю по пшику на левую и правую сторону шеи Марты, а потом ещё создаю одним пшиком «облако» над ней, чтобы ароматные осадки осели ей на волосы, кожу и куртку.

- Сделано, Госпожа! – говорю я, и кидаюсь к большому зеркалу, которое не подкатываю, а подношу и устанавливаю перед Мартой.

Она начинает себя рассматривать, несильно поворачиваясь.

- Я старался, Госпожа! – говорю, намекая на идеально подогнанный наряд.

У меня есть снятые мерки с фигуры Марты, и прежде чем какая-то вещь, купленная в магазине, будет на неё надета, она оказывается у виртуозки-швеи, жены одного моего хорошего знакомого; самое главное, они оба умеют держать язык за зубами. Помимо того, что наряд весь ушит и перешит аккурат под фигуру Марты, я хочу услышать от неё восхищение, как я на неё его надел. Разве можно не восхититься безупречностью моей работы? Разве можно не увидеть, как идеально одно дополняет другое, и как все аксессуары являются одной частью? Разве можно не испытывать восторг, как чётко надеты трусики, и как чётко они гармонируют со всем, что сейчас на этой женщине?

Марта поднимает левую ножку и ставит её на диван, потом опускает её обратно, поворачивается задиком к зеркалу, поднимает и ставит на диван правую, рассматривая через спину себя в отражении. Опять поворачивается передом к зеркалу, смотрит на себя с мгновение и переводит взгляд на меня. Смотрит мне в глаза, и у неё появляется насмешливое выражение, а у меня возникает паника. Марта медленно опускает руку к трусикам, оттягивает резинку и с хлопком возвращает её на место.

- Хочу кушать, - говорит она, и устремляется в столовую.

Я с отчаянием констатирую, что она всё испортила – теперь один из элементов её наряда не идеально сидит на ней. Я заламываю руки, всё надо исправить и как можно скорей. Я не смогу служить ей, если она не безупречна. Я скачу за ней в столовую, прыгаю рядом с ней то с одной стороны, то с другой, на ходу пытаюсь поправлять сбивающуюся ткань трусиков на попке, через мгновение оказываюсь впереди неё, и никак не получается исправить то, что она сделала, хлопнув резинкой.

Марта, не замечая моих стараний, с каменным лицом, вонзая каблуки в пол, целенаправленно идёт в столовую.

Я паникую, я встревожен, а она спокойна, и грациозно усаживается на стул с высокой спинкой.

- Госпожа, ужин будет с минуты на минуту. Кофе – сейчас.

Тревога не объясняемо куда-то исчезает, от неё почти ни следа, и я вознамериваюсь отнести часть заслуги за это на счёт Марты (она что-то прознала во мне? - и теперь у неё получается каким-то образом склонить меня к спокойствию при несовершенном? - о чём она не задержит поведать мне вскоре?), но спохватываюсь, додумавшись: просто Марта присела, и проблема исчезла из поля зрения. Корю себя, что допустил высокое мнение о другом человеке вопреки сформировавшемуся и усомнился в своей внутренней системе. Радость быстро вбирает в себя всё, хоть воспоминание и может, вернувшись, с силой ударить по моей психике. Ненавижу слабость, но здесь вопрос порядка!

Полностью успокаиваюсь и забываюсь, когда мой взгляд падает на кофейный аппарат. Tonino Lamborghini - один из пары тысяч, выпущенных в прошлом году, космос, а не кофеварка, и ко всему прочему - идеальная симметричная конструкция. Замеры штангельциркулем заставляли шевелиться волосы у меня на голове. Мастерская работа.

Запускаю автомат на среднюю скорость, чтобы успеть положить мороженое в высокий стеклянный стакан. Заливаю мороженое тонкой струйкой кофе, чтобы они не смешались, мороженное всплывает, сверху выдавливаю взбитые сливки, сливки поливаю шоколадным сиропом, подставляю напиток под вываливающуюся из холодильника хрустящую, ледяную стружку, вставляю в напиток чёрную трубочку и на стеклянном блюдечке с ложечкой подаю Марте.