Страница 10 из 12
Кликер-дрессировка – метод дрессировки животных, основанный на системе поощрений. Он используется для дрессировок разных видов животных – от дельфинов и китов до кур, попугаев, котов и собак. Кликер-тренинг – метод эффективный (подробнее можно прочитать в книге Карен Прайор «Кликер-дрессировка для кошек»). Хотя я и не поклонник того, чтобы использовать эту систему дрессировки, чтобы научить животных таким унизительным вещам, как прыжки через обруч и езда на велосипеде, кликер-дрессировку можно применять для:
1) улучшения взаимоотношений с питомцем, например, пока вы готовите ужин, кот будет спокойно сидеть рядом;
2) достижения эмоциональной связи с животным во время разного рода тренировок;
3) совмещения с другими методами во время спортивных тренировок, которые укрепляют силу и дух кота, и одновременно вашу связь с ним.
Тогда я понял, что достиг нового уровня понимания кошачьей натуры. Теперь я не только знал, что кошки грустят (более подходящего слова не подобрать), но и понимал, почему. У собак таких чувств не было, мы заботились о них. Не в обиду собакам, они-то как раз наоборот знают, как добиться от человека внимания. Собаки понимают, как надо общаться с людьми, ко всему прочему, они знают, как люди общаются друг с другом. В общем, я так замысловато пытаюсь сказать, что псы в курсе, на какие наши кнопки нужно нажимать, чтобы получить желаемое. У кошек этого никогда не было, их эволюционное развитие шло обособленно, поэтому они не умеют общаться с людьми. Но в какой-то момент я осознал, что стоило мне взглянуть на кота, нового питомца, я понимал: есть диалог.
Позвольте, я объясню, пока не перешел к следующему. Я никогда не спрашивал у кота: «Ну же, Чарли, расскажи мне, что с тобой». А Чарли мне не отвечал: «О, Джексон, спасибо, что спросил. Меня несколько раздражает свет лампы, и да, убери, пожалуйста, хлам, который я загадил. Ножки то у меня все еще есть, да? Ходить могу. А вот жаловаться нет, приятель».
Но все же где этот самый коммуникатор у животных? Общеизвестное определение общения звучит так: общение – это передача или обмен информацией или новостями, а также передача или обмен чувствами или идеями. Так что же, общаюсь я? Это единственное, что у меня есть, такая специфическая форма взаимодействия с другими, своеобразная нирвана, которую я бы сравнил со священной тишиной во время медиативных практик, о которой мне рассказывали некоторые знакомые. Каждое мгновение, каждый кивок, расширившиеся или сузившиеся зрачки помогают нам чувствовать друг друга. Ты задерживаешь дыхание, я тоже. Если волосы на руках у меня встают, то это значит, что твое тело в тридцати футах от меня. Я поднимаю подбородок на три дюйма вверх, ты расслабляешься и узнаешь меня. Ты вжимаешься в стену перед дверцей, я начинаю плакать. Общение – это понимание, замедление течения времени, движения пространства вплоть до полной остановки, именно тогда образуются связи между двумя существами. И мы понимаем, что связи не обязательно налаживаются посредством языка, речи. А английский вообще не подходит для этого процесса, он вообще злейший враг.
И в связи с этим у меня уже давно образовалась проблема в отношениях с хозяевами животных – я чувствовал давление с их стороны. Я пытаюсь объяснить людям, что чувствуют их питомцы, двуногие не понимают, расстраиваются и разочаровываются. Я могу объяснить движения животного, но изменения в энергетической температуре и другие признаки – описать невозможно. Я не злорадствую, когда говорю, что знаю вашего кота лучше, чем вы. Я просто пытаюсь объяснить вам на английском то, что ваш питомец говорит на кошачьем. Я просто хочу, чтобы вы тоже поняли. И если бы я представлял себя в виде какого-то образа, то я бы был воздушным змеем, которой соединяет человека и небо. Ни я, ни кто-то другой не может вдохнуть в животное жизнь, руководствуясь человеческим опытом и мышлением, и, видимо, отсюда у двуногих товарищей появляется это нетерпение и желание навешивать ярлыки. И когда я, пробыв какое-то время наедине с котом, возвращаюсь в человеческую действительность, мне трудно ответить на вопрос: «А о чем сейчас думает Ральфи?»
Конечно, в то время я вообще не думал об этом, я просто хотел быть защитником животных. Я верил, что могу им быть и подталкивал других к такому видению своей профессии. Также я понимал, что не смогу переводить с кошачьего, если у меня под рукой не будет словарей, исследований и прочих материалов. И я мог даже вопить во все горло, что заключил сделку с миром кошек, но моего имени, татуировок и бороды было достаточно, чтобы меня считали психом. И я осознавал, что мне нужны были реальные доказательства, чтобы меня поняли.
Не прошло и пары месяцев, как я стал сотрудником службы приема животных. Я серьезно, прикиньте! Текучка на этой должности была ого-го, потому что работа была крайне тяжелой – выгорали люди быстро. Вообще в приюте в принципе работать нелегко, но «передовая» выматывала быстрее: нужно было постоянно общаться с людьми, которые, прожив с питомцами по двенадцать и даже больше лет, выбрасывали их, потому что, например, «больше для них не было места».
Многие из нас пришли в приют, потому что здесь был высокий уровень так называемого выгорания человека. Получить должность сотрудника приемки означает, что ты обладаешь особым видом дипломатии, что, в общем-то, было сомнительным комплиментом. Давление на этой должности чувствовалось очень хорошо. В то время руководителем отдела был Лонни, ему приходилось играть роль клапана на пароварке. Он легко справлялся со сложными ситуациями и играючи успокаивал нас. Но было очевидно, что он начал сгорать. Он уходил в дальнюю комнату и долбил ногами по стенам, оставляя вмятины на гипсокартоне, срывал злость на мебели. Потом начал отыгрываться на мне и других работниках.
А однажды у него сорвало крышу. Он разозлился на что-то несущественное, швырнул бумаги и вышел. А по пути он снял висящий у него как ожерелье ключ от кассового аппарата, начал размахивать им и ударил меня по затылку – случайно, скорее всего. А потом просто покинул здание. Спасибо и доброй ночи. На следующий день я и мой друг, который устроился в приют на той же неделе, что и я, и также проработал не больше полугода, получили должности со-руководителей.
Каждому из нас знакомо чувство, – ну, или я надеюсь на то, что знакомо, поскольку не люблю быть в меньшинстве – что вы чего-то хотели достичь, достигали этого и понимали, что все не то. Желаемая работа, квартира, город. Однажды вы проснулись и поняли: «Боулдер. Точно. Вот это место. Надо ехать туда. Вот где я смогу покорить все вершины, поймаю вдохновение, люди будут меня вдохновлять, и я буду любить горы…» Ты даже места этого не видел. Ты вообразил, что взберешься на свои собственные вершины в стране вершин. Ну, если все-таки не получится, то здесь можно прекрасно пострадать. Прожив лето в своем авто и получив возможность двигаться дальше, в буквальном и переносном смысле вложив ВСЕ в новую жизнь, однажды утром ты просыпаешься, смотришь вокруг с восхищением, но каким-то неискренним, видишь заснеженные соседские дома, оглядываешься на свое пошлое и понимаешь: «Это не то».
В общем, это продвижение как таковым продвижением-то и не было. Бумажная работа, сопряженная с каждодневной головной болью. Мы отказывали потенциальным хозяевам. Нам приходилось собирать деньги с людей, чьи животные сбежали или потерялись, а потом содержались у нас до поры до времени. Я осторожно общался со всеми красными от злости хозяевами, со всеми теми, у кого от ярости вены на шее вздувались, а также с людьми «в темных очках» (понимаете, о чем я?), я делал все возможное, чтобы в условиях маленького помещения не разразилось грандиозное светопреставление. Конечно, у этой должности были и позитивные стороны: мы удачно подбирали пары хозяин – животное, контролировали процесс «усыновления». Но я чувствовал себя клапаном от пароварки. Я в принципе неконфликтный человек, но я пугал конфликтных. Моя гиперчувствительность помогала мне определять таковых, как только они переступали порог приюта. Я делал все возможное, использовал все свои навыки эффективного общения, моего вербального айкидо, чтобы не принять негатив на себя, а пропустить через. Я делал все, что мог.