Страница 23 из 27
Майоль закопал некоторые из статуй в саду. Не понимая, что происходит, соседи нашли это странным. Майоль был для многих «другом фрицев». Взбудораженные горожане решили, что он закопал в саду пулеметы, а в гипсовых статуях спрятал военные планы. Что касается бумажного производства в Монвале, оно, несомненно, должно было стать базой для бомбардировок Парижа. Толпа подожгла мануфактуру, она сгорела полностью. Вооруженные солдаты патрулировали Марли. Майоль рисковал быть не только арестованным, но даже убитым разъяренной толпой. «Патриоты» захватили его дом и пытались обнаружить военные планы в переписке между Майолем и Кесслером. Она касалась проектов издательства, в которых «патриоты» ничего не понимали. Короче, дело могло зайти очень далеко, если бы Клемансо лично не вмешался и не положил конец всеобщему психозу. Это произошло, увы, слишком поздно. Прославленная мануфактура в Монвале стала грудой пепла и не могла быть восстановлена.
— Идите есть, — позвала Клотильда. — Пулеметов у нас нет, зато имеется отличное жаркое, прямо из печи.
На следующий день после полудня Майоль проводил меня на вокзал.
На перроне он отдал мне сумку, наполненную виноградом, и каравай свежего хлеба со словами: «С этим вы не умрете от голода». Это было очень трогательно. В глубине души он так и остался крестьянином.
У меня не лежала душа так быстро покинуть юг Франции. Я был в свободной зоне, надо было использовать это. Недолго думая, в Нарбонне я пересел на поезд до Марселя. Прибыв туда поздно вечером, я снял комнату в дешевом отеле, напротив вокзала Сен-Шарль.
Встав на заре, я провел целый день, бродя по городу. Полностью измотанный в конце дня, я уселся за стол на террасе у Бассо, в ресторане на Бельгийской набережной. В ожидании своего буйабес я заказал аперитив. Едва успел сделать глоток, как какой-то человек вежливо спросил разрешения присоединиться ко мне. Его немецкий был окрашен сильным берлинским акцентом. Удивленный, я решил сначала, что меня узнали или выследили, но быстро забыл о своем подозрении, ибо человек оказался словоохотливым, он был явно счастлив от возможности говорить на родном языке, излить душу. Это был известный берлинский коммерсант, еврей. К счастью, он успел покинуть Германию в самом начале войны и оказался во Франции. Сначала в Париже, потом в свободной зоне. Выбитый из колеи, он никак не мог ни осознать, что с ним произошло, ни свести концы с концами. Он тосковал по родине, чувствовал себя потерянным, дезориентированным. У меня, незнакомца, он спрашивал совета. Я был взволнован и, разумеется, тронут. Конечно, я не мог открыть ему, что являюсь офицером вермахта. Чтобы не напутать его, я сказал, что сам нахожусь в похожей ситуации и бежал из Германии из-за своих политических убеждений. Кажется, он мне поверил. Я предложил ему буйабес, он с радостью принял угощение, и мы провели чудесный вечер в воспоминаниях о берлинской жизни до 1933 года. Это был первый и последний еврейский беженец, которого я повстречал за всю войну.
На следующее утро я сел в поезд до Ниццы. Поезд шел вдоль берега, и я любовался восхитительными видами. В Ницце я остановился в отеле «Руаяль»[92], в очень красивой комнате с большим балконом с видом на Английский променад. Чтобы искупаться, мне надо было только перейти дорогу.
Вернер Ланге в Ницце, 1942 г. (Частная коллекция).
За Английским променадом следовал променад Соединенных Штатов, где, к моему удивлению, я увидел американских солдат, охранявших консульство США. Находясь в Ницце, я не мог не зайти в казино рядом со Средиземноморским дворцом. Чтобы я попал туда, на мое имя оформили «карту легитимности», со штемпелем. Я хранил ее всю войну.
Тремя годами позже я оказался, к моему несчастью, в окруженном русскими Берлине. Укрывшись в одном из кварталов на южной окраине, я сменил свою офицерскую форму на сутану священника. Мои военные документы, удостоверение личности — все сгорело, осталась только эта карта казино Ниццы.
Произошло то, что должно было произойти. Война закончилась. В один прекрасный день я был задержан русским патрулем. Обычный дурацкий контроль. Унтер-офицер, сержант или капрал, не знаю, кем он был, с горем пополам задавал мне вопросы на немецком, более чем приблизительном. Я протянул ему мою карту казино Ниццы, единственный документ, который у меня остался, сказав, что был угнан в Германию как французский рабочий и пытаюсь вернуться домой в Ниццу. Я говорил по-немецки очень медленно, стараясь делать ошибки. Это подействовало. Выслушав мою речь, русский угостил меня сигаретой и сказал: «Доброго возвращения во Францию».
Я счастливо отделался. Если бы он узнал, что я был переодетым немецким офицером, меня бы арестовали и я бы закончил свои дни в лагере на окраине России. Карта казино, таким образом, спасла мне жизнь.
Вернувшись в Париж, я объяснил свое долгое отсутствие тяжелым характером Майоля: «трудно поддается», «невозможно переубедить» и т.д.
На самом деле Аристид и Клотильда согласились сразу, единственное их беспокойство было связано с переездом из свободной зоны в оккупированную. Они боялись трудностей и хлопот, хотя все было намного проще, чем они представляли.
Согласившись приехать в Париж, Майоль поставил лишь одно условие: «Приезжайте нас встречать лично, со всеми документами, чтобы нам этим не заниматься». Конечно, я с радостью согласился.
Между тем подготовка к выставке Брекера была в самом разгаре. Все шло хорошо, хотя новые трудности появлялись каждый день. Я был, если так можно сказать, на переднем крае и поэтому не мог отсутствовать несколько дней без всяких объяснений. Перед тем как поехать к Майолю, я уведомил об этом моего шефа, лейтенанта Люхта, и другой офицер Propagandastaffel занялся моей работой, по-моему, очень интересной.
Вернер Ланге (в форме, слева) сопровождает Аристида и Клотильду Майолей на открытии выставки Арно Брекера в Оранжери. Париж, 1942 г. (Частная коллекция).
В день приезда Майолей я встретил их на вокзале Аустерлиц в сопровождении Мимины Брекер[93]. Propagandastaffel забронировала для них прекрасные апартаменты на втором этаже «Клариджа», с великолепным видом с балкона на Елисейские Поля. Знаменитая пара оказалась в центре всеобщего внимания — и французов, и, особенно, немцев. В их честь были устроены приемы, один из них был дан Отто Абецем в отеле «Богарне».
Вступительное слово Абеля Бонара, министра образования, на открытии выставки произведений Арно Брекера в Оранжери, сад Тюильри. В первом ряду слева направо: Мимина Брекер, Арно Брекер, Фернан де Бринон, генерал Барг Хаузен, гауляйтер Фриц Сокель, посол Отто Абец. Во втором ряду между Миминой и Арно Брекерами можно видеть Сержа Лифаря и Жана Кокто (Частная коллекция).
В день открытия выставки[94] Аристид попросил меня устроить так, чтобы он был как можно менее заметен. Он не хотел находиться ни в числе почетных гостей, ни среди «официальных представителей». Его не было на первом плане рядом с Арно и Миминой Брекер, Бриноном, Бенуа-Мешеном[95], генералом Баркхаузеном, Отто Абецем, Сержем Лифарем, Жаном Кокто и другими знаменитостями, принявшими участие в мероприятии. Инаугурационную речь Абеля Боннара[96] он слышал издали.
Пребывание в «Кларидже» было неприятно для Майоля: слишком много визитов и просьб. Он решительно хотел вернуться домой, удержать его было невозможно. Я проводил его и Клотильду до демаркационной линии. Мы попрощались во Вьерзоне.
92
Сейчас трехзвездочный отель.
93
Мимина Брекер — супруга скульптора Арно Брекера, была некогда моделью Родена.
94
Открытая 15 мая, выставка Арно Брекера закрылась 31 июля 1942 года.
95
Жак Мишель Габриэль Поль Бенуа-Мешен (1901-1983) — интеллектуал и французский политический деятель. Был приговорен к смерти в 1947 году, потом помилован.
96
Абель Бонар — нацист-интеллектуал, член Французской академии, министр национального и молодежного образования правительства Виши. Гомосексуалист. Сторонник крайнего коллаборационизма, прозванный участниками Сопротивления La Gestapette. Был заочно приговорен к смерти в 1945 году. Бежал в Мадрид, где умер в 1968 году.