Тыловики

Вернувшись к герру лейтенанту, я с сожалением доложил, что всё оружие, включая мой пистолет-пулемет, пребывает в состояние полного СХП, а пулемет, так и ММГ. И что деревянные имитаторы магазинов у меня в подсумках не превратились по мановению волшебной палочки в настоящие, причем полностью снаряженные.

Выслушав мой доклад герр лейтенант с грустью в голосе сказал:

— Жаль конечно. Но проверить надо было. Как люди?

На этом вопросе я остановился гораздо подробнее. К окончанию моего рассказа Стариков заметно повеселел.

— Хорошие новости! А ты, Пройсс сам-то как? Как настроение?

— Нормально, герр лейтенант. Только вот боюсь, если сильно с возвращением задержимся, мне жена дома такой скандал закатит! Думаю, что даже посещение гипермаркета с дальнейшим походом в ресторан, не в полной мере искупит мою вину!

Стариков хохотнул и повернулся к Куркову, который, как всегда, пусть на самую малость, но опередил меня с докладом:

— Значит взвод в относительном порядке. Учитывая обстоятельства будем считать, что моральный дух солдат на высоте!

В середине строя возникла какая-то возня. Раздался весёлый голос Торопова:

— Мужики, тут Венков спрашивает, где здесь туалет!

Взвод на секунду затаил дыхание и разразился оглушительным хохотом. Смеялись от души, до слёз. Я со всей силы лупил себя по бедру, подвывая на каждом шаге. Курков закрыв лицо ладонями, между приступами смеха исхитрялся коротко произнести: "Где туалет!" и снова начинал хохотать. Герр лейтенант вытирал одной рукой текущие ручьем по лицу слезы, второй как Кинг-Конг бил себя в грудь. Эта вакханалия продолжалась до тех пор, пока совершенно не замеченный нами небольшой тентованый грузовик не обогнал нас и не остановился на обочине метрах в десяти впереди. Правая дверь плавно отворилась и на дорогу лихо выскочил невысокий, очень худощавый немец. Поправив пилотку он подбежал к Старикову, ловко козырнул:

— Герр лейтенант, я обер-ефрейтор Вильгельм Кнох. Шестьсот шестьдесят шестая рота пропаганды! Разрешите обратиться?

Прежде чем ответить, Стариков на секунду повернулся ко мне, посмотрел в глаза, словно ища поддержку:

— Разрешаю, обер-ефрейтор.

Я заметил, что полог грузовика немного приподнялся..

Кнох раскрыл планшет, вытащил из него несколько листов:

— Герр лейтенант, вы из какой дивизии?

Стариков безуспешно пытаясь скрыть волнение ответил:

— Лейтенант Клаус Классен. Третий батальон, сто семнадцатого полка, сто одиннадцатой пехотной дивизии. Рад познакомиться. Чем могу быть полезен?

Обер-ефрейтор улыбнулся, он явно по своему истолковал волнение Николая. Только сейчас я заметил лимонно-желтую окантовку погон и нарукавную ленту обер-ефрейтора с серебристой надписью на черном фоне "Рота пропаганды". Откинув полог из грузовика вылезли два солдата, стали в сторонке подслеповато щурясь от яркого солнца. Обер-ефрейтор взял один из листов, протянул его Старикову.

— Вот, герр лейтенант распоряжение командующего пятьдесят вторым корпусом генерала Ойгена Отта о максимально возможном содействии частей корпуса нашей роте.

Стариков взял документ, скользнул по нему взглядом:

— Я ранее читал это распоряжение в штабе батальона.

Пропагандист оживился, подошел вплотную к Николаю, доверительным тоном произнес:

— Вы куда сейчас направляетесь, герр лейтенант?

— По распоряжению командира роты, взвод должен прибыть к месту назначения к шестнадцати часам. Большего, увы сказать не имею права..

Кнох взглянул на часы:

— Сейчас только семь часов! Много времени вы, герр лейтенант не потеряете. Тем более, я могу вас потом подвезти на грузовике. Компенсировать, так сказать потерянное время.

Стариков удивленно посмотрел на обер-ефрейтора.

— Я не пойму чем мы вам можем помочь? У вас автомобиль поломался? Толкнуть надо?

Теперь настала очередь удивляться Кноху.

— Ну что вы, герр лейтенант! У меня важное задание: заснять на кинопленку как наша доблестная пехота марширует по степи. Общие планы я снял. Теперь надо снять крупные. Я хотел задействовать для этого дела идущую позади вас колонну, но они как раз на отдых свернули. Герр гауптман, сказал, что его люди сильно устали после штурма Морозовска и посоветовал проехать вперед. Пойдемте, герр лейтенант, постоим в тени, а то солнце палит немилосердно! Сейчас я вам всё объясню.

Обер-ефрейтор взял Старикова под руку и что-то с жаром рассказывая потащил к грузовику.

Пока пропагандист вел в тени автомобиля задушевные беседы с Николаем, из кузова вылез еще один немец с нарукавной лентой роты пропаганды на рукаве. На груди у него болтался фотоаппарат в коричневом кожаном чехле. Немец внимательно нас рассматривал, пристально вглядываясь в лица. Особое внимание он уделил мне, Куркову и Дегтеренко. От столь явного внимания к моей скромной персоне у меня возникло огромное желание дать немчику в морду. О чем я незамедлительно и сообщил Куркову.

— Да, рожа у чувака наглая, а взгляд какой неприятный! — прошептал мне на ухо Михаил. — Словно он не рядовой пропагандист, а как минимум командир полка. Что они от нас хотят?

Я нервно пожал плечами.

— Посмотрим. Блин, Миша у меня от страха похоже живот свело!

— Тише, Хельмут! — сквозь зубы прошипел Курков. — Не дай, Бог немцы услышат. Стой лучше молча! И лицо попроще сделай.

Покинув спасительную тень, ко взводу решительным шагом направился Кнох. За ним с крайне растерянным лицом семенил Николай.

— Взвод! Смирно! — голос Старикова немного дрожал от волнения. — Нам выпала большая честь. Сейчас парни из роты пропаганды проведут съёмки нашего взвода для кинохроники.

Подробности сообщит обер-ефрейтор Кнох.

Рядом с Николаем встал пропагандист, за его спиной маячил немец с неприятным взглядом.

Кнох с жаром обратился к нам:

— Солдаты! Само провидение устроило мне встречу с вами! Как только я услышал, ваш оглушительный смех, я понял, что нашел то, что так напряженно искал с самого утра!

Ваш взвод, отражает словно в миниатюре весь наш Великий Рейх! Рабочие, крестьяне, студенты, вы живое олицетворение нашего духа! Словно легендарные тевтонские рыцари, вы высоко несёте знамя арийской нации…

Окаменев словно статуи мы еще добрых пять минут слушали соловьиные трели пропагандиста. Может конечно на его современников подобная туфта и действовала в нужную сторону, но лично мне от его речи мучительно захотелось спать. Наконец Кнох заткнулся и вперед вышел другой немец с колючим взглядом. Он сухим, деловым языком проинструктировал нас как нужно вести себя во время съёмок. Надо же! Сколько лет прошло, а всё тоже самое: "На оператора не смотреть", "Не улыбаться".

Сам процесс съемок занял не более десяти минут. Мы несколько раз прошли мимо жужжавшего кинокамерой Кноха, изо всех сил показывая, как неумолимо катит Рейх по донской степи. Во время последнего прохода, крайне довольный Кнох, громко сказал своему напарнику: "Прекрасно, просто прекрасно! Отличные кадры, Курт получаются".

Я внутренне усмехнулся. Не далее как вчера я неоднократно слышал эту фразу от московского режиссера. Только вместо Курта, Владимир Эдуардович называл другое имя.

Мда. Какой-то театр абсурда получается. Если так и дальше пойдет, то можно и с катушек съехать. Одно хорошо, за время съемок я успокоился, крайне отвратительный, липкий страх периодически накатывающий на меня словно цунами, прошел.

Сияющий от счастья Кнох, аккуратно упаковал кинокамеру в мягкий кожаный кофр, подскочил к Старикову:

— Благодарю вас, герр лейтенант за содействие! Всё прошло на удивление гладко, — пропагандист громко рассмеялся. — Скоро ваши родственники увидят вас на экране кинотеатров!

— Не стоит благодарностей, герр обер-ефрейтор! Это для меня большая честь! Прошу меня простить, я в начале немного разволновался! Не каждый день мы встречаемся с бравыми парнями из роты пропаганды.

Кнох явно польщенный комплиментом, улыбнулся: