Страница 5 из 17
– Система безопасности по принципу удержания преступника, – пояснил капитан.
Лэнгдон вгляделся сквозь прутья в тускло освещенное пространство Большой галереи.
– После вас, мистер Лэнгдон, – сказал Фаш, указывая на решетку, приподнятую фута на два от пола. – Подлезайте.
Лэнгдон посмотрел на щель у ног, перевел взгляд на массивную решетку, и в голове у него возник образ готового рухнуть на непрошеного гостя ножа гильотины. Он что, смеется?
Фаш что-то проворчал по-французски и посмотрел на часы. Затем опустился на колени и протащил свое грузное тело в неширокий лаз. Поднялся на ноги с другой стороны решетки и сквозь прутья взглянул на Лэнгдона.
Тот вздохнул. Оперся ладонями о полированный паркет, лег на живот и пополз вперед. Но под решеткой зацепился воротом твидового пиджака за низ преграды и ударился о железо затылком.
Полегче, Роберт, подумал он. Еще немного побарахтался на полу, наконец прополз и встал с другой стороны. В голове промелькнула мысль: ночь предстоит длинная.
Глава 5
Штаб-квартира и конференц-центр организации «Опус Деи» расположены в Нью-Йорке на Лексингтон-авеню в доме номер 243. Стотридцатитрехфутовая башня включает более сотни спален, шесть столовых, библиотеки, гостиные, помещения для деловых встреч и офисы. Семнадцатый этаж полностью жилой. Мужчины попадают в здание через главный вход на Лексингтон-авеню, а постоянно отделенные от них женщины пользуются дверью на боковой улице.
На закате епископ Мануэль Арингароса сложил в покоях своего пентхауса небольшую дорожную сумку и облачился в традиционную черную сутану. На его пальце красовался перстень – четырнадцатикаратное золото, фиолетовый аметист и крупные бриллианты. На металлической накладке искусной работы символы епископской власти – митра и посох.
Вот уже на протяжении десяти лет Арингороса насаждал в мире светоч «Дела Божьего» – буквальный перевод названия «Опус Деи». Организация была основана в 1928 году испанским священником Хосемарией Эскривой и призывала, как говорилось в его книге «Путь», к возврату к строгим католическим ценностям. Книгу перевели на сорок два языка, она вышла тиражом более четырех миллионов экземпляров, а организация превратилась в мировую силу с общежитиями, учебными центрами и даже университетами почти в каждом крупном городе земли. Глава католической церкви и кардиналы в Ватикане одобрили и благословили новую структуру.
Однако могущество и финансовое благополучие «Опус Деи» означали, что прелатура притягивала к себе всякого рода подозрения.
– Многие считают, что «Опус Деи» не что иное, как культ для промывки мозгов. Другие окрестили вас ультраконсервативным крылом христианства. Так первое или второе? – часто требовательно вопрошали журналисты.
– Ни то ни другое, – терпеливо разъяснял епископ. – Мы объединение верующих, решивших строго, как только возможно в повседневной жизни, следовать учению католицизма. Тысячи членов «Опус Деи» имеют семьи и вершат Божье дело в том окружении, в котором живут. Другие предпочитают уединиться в наших центрах. Это их личный выбор, но всех нас объединяет стремление сделать мир лучше. Это, несомненно, прекрасная цель.
Его доводы действовали редко. Средства массовой информации обожают скандалы, а в «Опус Деи», как в любом большом объединении, встречаются заблудшие души, бросающие тень на всю организацию. С некоторых пор репортеришки стали употреблять по отношению к «Опус Деи» выражения «божья мафия» и «культ Христа».
Мы боимся того, что нам непонятно, думал епископ Арингароса.
Как бы то ни было, пять месяцев назад калейдоскоп власти испытал сильный удар. И епископ до сих пор не мог отойти от потрясения.
И вот теперь, сидя в самолете, выполняющем коммерческий рейс в Рим, он смотрел в иллюминатор на темный Атлантический океан. Солнце село, но Арингароса понимал, что его собственная звезда снова восходит. Сегодня битва будет выиграна, думал он и удивлялся, каким беспомощным ощущал себя всего несколько месяцев назад. Они ничего не смыслят в войне, которую сами развязали. На мгновение он сосредоточил взгляд на своем отражении в стекле иллюминатора. На фоне темноты мерцало необычно смуглое продолговатое лицо, большую часть которого занимал плоский крючковатый нос, расквашенный кулаком в Испании, куда его в молодости послали с пастырской миссией. Теперь физический изъян словно бы не замечался. Арингароса жил в мире духа, а не плоти.
Когда они пролетали над Португалией, в кармане его сутаны завибрировал мобильный телефон. Епископ понимал: на этот звонок нельзя не ответить. Номер знал всего один человек – тот, который прислал ему аппарат. Взволнованный до глубины души, он произнес:
– Да?
– Сайлас узнал местонахождение краеугольного камня, – сообщил звонивший. – Он в Париже. В церкви Сен-Сюльпис.
Епископ Арингароса улыбнулся.
– В таком случае мы близки к цели.
– Мы можем завладеть им немедленно. Но требуется ваше влияние.
– Разумеется. Говорите, что я должен сделать.
В пяти тысячах миль альбинос Сайлас стоял над тазиком с водой и, совершая один из своих личных ритуалов, омывал себе спину и молился словами псалма: Окропи меня иссопом, и чищуся; омой меня, и паче снега убелюся.
Все последнее десятилетие Сайлас, следуя наставлениям «Пути», очищал себя от грехов и, перестраивая жизнь, стирал насилие прошлого. Миссия Христова – это мир и любовь. Так его учили с самого начала, и эту мысль он берег в своем сердце. Враги же Христа тщатся все это разрушить.
Тот, кто грозит Господу силой, будет силой уничтожен, бормотал он.
В эту ночь Сайлас был призван на битву.
Глава 6
Протиснувшись под решеткой системы безопасности, Роберт Лэнгдон оказался в начале Большой галереи – главном вместилище знаменитых работ итальянских мастеров. С каждой стороны на высоту тридцати футов поднимались могучие стены и растворялись в темноте потолка. Красноватое сияние служебной подсветки сочилось от пола, создавая необычное мерцание на потрясающем собрании натюрмортов и религиозных сцен кисти да Винчи и других великих художников.
Лэнгдон скользнул взглядом по диагонально расположенным паркетным планкам – некоторые считают пол галереи самым удивительным экспонатом этой части музея – и обнаружил лежащий в нескольких ярдах слева от него огороженный полицейскими лентами предмет.
– Это Караваджо? – обернулся он к Фашу.
Капитан не глядя кивнул.
Картина, по оценке Лэнгдона, стоила больше двух миллионов долларов, однако валялась, словно сорванный со стены никому не нужный плакат.
– Какого черта она на полу?
– Это место преступления, мистер Лэнгдон, – сердито отозвался капитан. – Нельзя ни к чему прикасаться. Картину сдернул со стены хранитель и таким образом привел в действие систему безопасности. Мы считаем, что на него напали в его кабинете, он выскочил в Большую галерею, стянул полотно на пол, и в то же мгновение опустилась решетка, отсекая помещение от других.
– То есть хранитель поймал злодея в Большой галерее? – не понял Лэнгдон.
Фаш покачал головой.
– Заслон системы безопасности не позволил тому подобраться к Соньеру – преступник остался с внешней стороны и выстрелил в хранителя сквозь прутья. – Полицейский показал на зацепившийся за решетку, под которой они только что пролезли, красный обрывок ткани. – Когда Соньер умирал, он был здесь один.
Лэнгдон вгляделся в раскинувшуюся перед ним огромную галерею.
– В таком случае где же тело?
Фаш поправил зажим на галстуке в виде распятия и пошел вперед.
– Вам, вероятно, известно, что Большая галерея имеет немалую протяженность.
Точная длина, если Лэнгдон правильно помнил, составляла полторы тысячи футов. Следуя за капитаном, он испытывал почти неловкость от того, что проходит мимо стольких мировых шедевров, даже не замедлив шага, чтобы взглянуть на них. Трупа хранителя все еще не было видно.