Страница 21 из 148
д) Экзистенциальная коммуникация.
- В коммуникации, которая, как я знаю, касается меня самого, другой есть только этот другой: единственность есть явление субстанциальности этого бытия. Экзистенциальную коммуникацию нельзя продемонстрировать как пример и нельзя воспроизвести, но каждая такая коммуникация существует в своей абсолютной уникальности. Она совершается между двумя самостями, которые суть только эти самости, а не представители, и потому незаместимы. Самость получает свою достоверность в этой коммуникации как абсолютно историчной, нераспознаваемой извне коммуникации. Только в ней самость есть для самости во взаимном творчестве (Allein in ihr ist das Selbst für das Selbst in gegenseitiger Schöpfung). В историчном решении самость, связав себя с коммуникацией, уничтожила свое самобытие как изолированное бытие-Я, чтобы избрать самобытие в коммуникации.
Смысл положения, говорящего, что я есмь я сам только в своей свободе, если другой - и я вместе с ним - бывает самим собой и хочет им быть, можно постичь только из свободы как возможности. В то время как коммуникации в сознании вообще и в традиции представляют собою познаваемые необходимости существования, без которых мы неизбежно утонули бы в бессознательном, необходимость экзистенциальной коммуникации есть лишь необходимость свободы, а потому объективно непостижима. Желание уклониться от подлинной коммуникации означает отказ от своего самобытия; если я избегаю ее, то предаю вместе с другим себя самого.
3. Границы экзистенциальной коммуникации
- Осуществление экзистенциальной коммуникации необходимо обусловлено чем-то таким, чего вынудить невозможно и что может не наступить; оно сопряжено с объективной узостью ее явления.
а) Несбывание коммуникации.
- Если уверенность в том, что только с другим я могу стать самим собою, заключена в истоке моего сознания бытия, то все же - как будто бы нам следовало оспорить проклятие, ожидающее лишенных коммуникации, приходится слышать: не каждому-де дано найти себе друга; я все время искал, но это, мол, мне ни разу не удалось; все люди, мол, меня разочаровали; другому посчастливилось, он встретил друга; я сам, мол, готов дружить, только никто не приходит.
Подобные мысли превращают коммуникацию в объективный процесс, который может затронуть или не затронуть нас как ход наружных событий; как будто друг нам так же причитается, как обладание материальными благами; как если бы готовность к встрече есть что-то само собою разумеющееся, и отсутствие друга - это что-то подобное недостатку внешней вещи. Однако встреча с другом - не просто пассивный процесс, она сама имеет основание в возможной экзистенции; мы так же точно подготавливаем ее в явлении, осмеливаясь на коммуникацию, как и робко опасаясь антиципаций, как готовит ее и добросовестность, не позволяющая нам принять сугубо компанейское соприкосновение в солидарности общих увеселений и интересов за подлинную коммуникацию. Мы так же точно готовим ее ранним скорбным терпением своего одиночества, хранением себя и умением ждать. Противоположное всему этому препятствует пробуждению истока подлинной коммуникации. Она становится невозможной, если мы приступаем к общению с объективно-фиксированными идеалами. Коммуникация со свободной экзистенцией требует, чтобы мы избегали всякого рода окончательных масштабов. Всякое испытание остается в ней вторичным и становится только средой коммуникации, но не ее условием. Инстинктивное желание, чтобы другие были подобны богам и святым, исключает любую коммуникацию. Только внутреннему напряжению в действительности широкого кругозора, в возможности абсолютной серьезности бывает дарован друг.
Но если я самодовольно стану вменять и друга, и саму коммуникацию себе в заслугу, то я впаду в еще глубочайшую неправду и, в сущности, потеряю и то, и другое: я не вправе вменять себе того, что в конечном счете зависит не от меня одного. Сила безусловной экзистенции может быть даже больше там, где ей не сопутствовала удача.
Здесь, у истока, не стоит говорить ни о вине, ни о заслуге. Здесь нет никаких оправданий для недостатка - ибо я и никогда не бываю вполне сам собою, - и нет законных оснований для мнимого преимущества исполнивших требование - ибо всегда непременно должно было прибавиться то, что зависело не от меня. Все экзистенциальное пребывает вне тех объективностей, которых я могу рационально-целесообразно желать или не желать. Исторично-уникальное явление коммуникации есть некое целое, которое возникает не так, что я уже есмь я сам и только приобретаю теперь еще что-то, но это - целое, в котором только я и становлюсь по-настоящему сам собою; но как необъективное целое оно безосновно (grundlos). Коммуникация есть исток экзистенции; то в ней, что зависит от моей свободы, есть в ней заслуга и вина (Kommunikation ist Existenzursprung; soviel in ihr an meiner Freiheit liegt, ist in ihr Verdienst und Schuld). Я могу легкомысленно пожертвовать развивающимся зачатком и пройти мимо него или жить так, что этот зачаток вскоре замрет сам. Если при прерванной и неразвившейся коммуникации сами собою напрашиваются чувства вины, то и в самом осуществлении коммуникации меня также наполняет сознание незаслуженного мною как чего-то непостижимо ставшего и дарованного, а в неосуществлении ее, опять-таки, чувство - отнюдь не окончательного - одиночества, в котором, поскольку я поистине пытаюсь разбить это одиночество, я сам создаю себе своего друга в трансценденции.
б) Историчная узость коммуникации.
- Дело обстоит так, как если бы каждый имел претензии к каждому. Так же как уклонение, в ответ на волю другого к коммуникации есть моя вина, так вступление в действительную коммуникацию имеет следствием исключение всех других возможностей. Я не могу добиться дружбы со всеми.
Но я уже разрушаю свою коммуникацию, если ищу коммуникации с возможно большим множеством. Если я хочу воздать по справедливости всем, т.е. каждому, кого я встречаю, то я наполняю свое существование поверхностными содержаниями и, ради воображаемой универсальной возможности, не умею справиться с данной единственной историчной возможностью в ее ограничениях.
С истоком коммуникативного сознания бытия сопряжена как неизбежная вина объективная узость его явления; но только в ней же возникает также и подлинная ширь.
Просветление экзистенциальной коммуникации
Вопреки склонности к самодостаточности, вопреки довольству собой в знании, присущем сознанию вообще, вопреки своеволию индивидуума, вопреки стихийной тяге замыкающейся в себе самой жизни, вопреки потерянности в наличной традиции как привычной форме жизни - философствование хочет просветлить для себя ту свободу, которая, перед лицом всегда грозящего солипсизма или универсализма существования, изначально овладевает бытием при посредстве коммуникации. Это философствование призывает меня из меня самого (appelliert aus mir an mich) удерживать себя в открытости, а затем безусловно принять осуществленную коммуникативную связь. Оно пытается сохранить ту возможность, которую безотрадно отрицает солипсизм и универсализм сознания вообще.
1. Одиночество - объединение.
- Если я прихожу к себе самому, то в этой коммуникации заключено и то, и другое: бытие-Я и бытие-с-другим. Если я и как самобытный индивид не есмь независимо я сам, то я совершенно теряюсь в другом; коммуникация уничтожается одновременно со мною самим. Напротив: если я начинаю изолироваться, то коммуникация беднеет и пустеет; в предельном случае абсолютного обрыва коммуникации я перестаю быть сам собой, потому что испаряюсь, становясь пустой точкой.