Страница 9 из 70
И вот второй слом – фраза Мышкина, мгновенно разгадавшего ее игру: "А разве вы такая, какой здесь представились!" И Настасья Филипповна сникла, сраженная его нравственным превосходством. И мы понимаем вдруг, что она и в самом деле не такая, что в этой женщине оскорблено человеческое, нравственное начало, и оскорбление это, вся ее жизнь жжет ее. В ней горит страсть отрицания всего и вся.
Манера, в которой играет здесь Борисова, близка ее театральной манере. И весь фильм Пырьева можно с известным правом назвать театральным кинематографом. Приподнятость страстей кажется не соответствует безусловности кино, его требованию совершеннейшей реальности происходящего. Но это только кажется. Достоевский театрален в том смысле, что все поступки его героев, все их речи доведены до предела, до символа, все желания героев и мотивы их действий – максимальны. Каждый человек олицетворяет философскую идею, каждый поступок почти символичен. Оттого так называемая бытовая манера игры здесь не годилась и, по мысли Пырьева, должна быть заменена нормой, приближенной к театру. Проза Достоевского – театр жизни, трагедия страстей. Оттого и на роль Настасьи Филипповны Пырьев выбрал театральную актрису. Она не подвела его.
В Настасье Филипповне бушует пламя отрицания, азарт неприятия действительности. Трудно предположить, как сыграла бы Борисова во второй серии, после бегства Настасьи Филипповны с Рогожиным. Порой кажется, что героине Борисовой более свойственна резкость неприятия, нежели грядущая гармония, и что Настасья Филипповна ни любить, ни прощать уже не может – затопил ее душу. Но об этом можно лишь гадать. Увы, Иван Пырьев так и не снял продолжения...
Вторая большая сцена Настасьи Филипповны в фильме позволяет судить о направлении развития этого сложного образа. Прием у нее в доме, последний вечер, как она говорит – "в "високосный день". К каждому из гостей у нее свое обращение. Гневный сарказм – к Тоцкому и к Епанчину; презрительная ирония – к пьяной компании Рогожина; спокойное, на равных, обращение с ним самим; сдержанная ненависть, соединенная с каким-то тайным душевным интересом,— к Анечке... Но перед князем Мышкиным – совсем иное. Как только она обращается к нему, в голосе ее появляются певучие, восторженные ноты, ее глаза светятся, она хочет предстать перед ним в наилучшем свете, явить интеллигентность своей натуры, забытую женственность и мягкость. Здесь у актрисы обширная палитра красок и пользуется она ими мастерски. Настасья Филипповна остается в памяти как бы в языках пламени. Пырьев строил этот фильм на мозаике огней свеч и каминов, на красном цвете мебели, платьев и занавесей. И глаза Настасьи Филипповны сверкают отблеском этих огней, на лице ее гордая усмешка. Она смотрит на горящие деньги. Потом стремительно исчезает...
Кинематограф долго не занимал е. Возможно, манера актрисы казалась кинорежиссерам специфически театральной, а сама актриса, преданная театру, крайне щепетильная в своем отношении к труду, не спешила на экран.
Настасья Филипповна не была первой работой Ю.Борисовой в кино. Еще в 1948 году она снялась в картине "Три встречи" в роли Оксаны, а в 1956 году зрители увидели ее фильме-спектакле "Много шума из ничего" в роли Геро. Из телевизионных постановок я припоминаю лишь "Янтарное ожерелье" по повести Н.Погодина.
Однако в последние годы происходит известное сближение в манере игры актеров в театре и кинематографе. Вырабатывается универсальный стиль. Можно сказать: кинематограф становится театральнее, а театр кинематографичнее. На новом, высшем уровне происходит то единение, что стихийно происходило на заре века, при рождении кино.
И вот вторая ее встреча с кинематографом.
…В фильме "Посол Советского Союза" (постановка Г.Натансона, сценарий А. и П.Тур) в главной роли первой женщины-дипломата Кольцовой. В течение всей демонстрации фильма не покидает чувство эстетического наслаждения от присутствия ее на экране. В фильме о дипломате ей надо было сыграть многое из того, что осталось "за кадром". То, чего нет в сценарии, то, чего не дела режиссура. Тонкое чувство такта, присущее актрисе, собственное достоинство и сдержанность принесли успех роли. Борисова умеет быть тактичной, не "перебирать", даже когда можно. Все последние годы она культивировала в себе эту грань мастерства. Мягкость, естественность в переходах от одной ситуации к другой, от одного состояния своей героини к противоположному. Положение советского посла в нейтральной стране в те месяцы Великой Отечественной войны, когда многим европейским умам казалось, что вот-вот гитлеровские дивизии войдут в Москву, – сложнейшее.
Первая встреча с Королем нейтральной страны – образец диалога мастеров. А.Кторов (Король) и Ю.Борисова (посол) в отточенных, завершенных до звучащих афоризмов фразах сыграли все. Растущее взаимное уважение, тщательно скрываемое за этикетом, обыкновенное человеческое любопытство собеседников, изумление Короля красивой, элегантной женщиной и вместе с тем известной революционеркой и тонкий ум Кольцовой, понимающей все, что происходит в душе высокопоставленного собеседника. Актеры даны крупным планом, нюансы внутренней жизни их героев разворачиваются здесь, составляя законченную новеллу.
И другая ситуация. Кольцова получает известие о гибели на фронте сына. Она поворачивается и медленно уходит вверх по лестнице. Несколько ступеней, по которым поднялась актриса, – образец молчаливого монолога о горе, которое нельзя выразить словами.
В фильме проходит не один десяток лет жизни Кольцовой. Героиня Борисовой, почти не меняя грима, проживает эти нелегкие годы. Опыт ее жизни отражается не в словах, он читается в глазах мудростью и грустью.
Достоинство человека, революционера ленинского поколения, интеллигента, исполняющего свой долг в необычных условиях, сыграла Борисова. И достоинство и красоту женщины, соединившей в себе оба рода ума "мужской" и "женский". Таким был второй шаг в кинематографе.
К нам едет режиссер!
Чем больше наблюдаю театр из зрительного зала и соприкасаюсь с ним изнутри, тем сильнее возрастает мое удивление им. В образе театре природа дала нам неисчерпаемую по своим возможностям экспериментальную площадку для испытания человеческих качеств, ценностей и установлений. Театр в целом – не только спектакли. Здесь нагляднее наши тревоги, радости, надежды, наши метания. Здесь проверяется наша нравственность, а расплата за грехи следует куда как быстрее, нежели в прочей жизни. Тут результат последовательных усилий, который в иных профессиях вырисовывается лишь к середине жизни, получается через какие-нибудь месяцы. Пока ставится спектакль. Да, пока ставится спектакль... Тут любовь и ненависть, преданность и предательство, стеснительно скрытые в иных местах, выпуклы, во много раз усилены. И очень скоро всем становится ясно, какую цену тут заплатили за успех.
Но разве это категории сугубо театральные? Разве это цеховые проблемы? Разве о театре лишь думал А.Н.Островский, когда писал "Без вины виноватые", "Таланты и поклонники" или избирал в качестве судьи человеческих пороков бродячего трагика Несчастливцева?