Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 27 из 70

И что, собственно, нам сегодня необходимо? Душа, как требует воображаемый автор первого письма, или маска, которую приветствует второй?

Что и говорить – сложную задачу поставили перед собой авторы фильма "Раба любви". Сложную и редкую в нашем современном кинематографе.

Они пожелали рассказать кинозрителям о начальных годах русского немого кино, о его слугах, жертвах и рыцарях, об этом, на наш сегодняшний "взрослый" взгляд, странном, искусственном, несерьезном и суетливом мире, который, несмотря на все (Такова уж аберрация исторического зрения, власть времени), представляется нам исполненным даже своеобразной романтики. Во всяком случае, мы склонны отнестись к нему с грустной улыбкой и, читая название какой-нибудь ископаемой "фильмы" вроде "Сказки любви роковой" или "Женщины, которая изобрела любовь" (все с участием Веры Холодной) или еще что-нибудь подобное, не возмущаться пошлостью, как, скажем, это могло быть лет тридцать назад, а улыбаться все той же улыбкой... Меняется восприятие, песенка "Арлекино" получает международные призы, фирма "Мелодия" продает диски "шлягеров" Вари Паниной, Анастасия Вяльцевой, записи первых десятилетий двадцатого века...

И еще одну трудную задачу поставили перед собой авторы "Рабы любви". Рассказать о "старой фильме" как бы средствами самой "старой фильмы".

Как бы! Ибо повторение невозможно хотя бы уже в силу того, что на имитацию примитивной техники брошена могучая современная техника.

Итак, авторы создают стилизацию.

Где-то на юге, предположим, в Одессе, застряла группа кинематографистов, в составе которой известная кинозвезда. А кругом гражданская война, скоротечная власть белых, ужасы их контрразведки, борьба с ними большевиков-подпольщиков, реальная драма истории...

На сопоставление этих двух материй и строится фильм.

Персонажи киногруппы существуют в какой-то истоме, в томлении предчувствий. Их время остановилось. Прекрасные портреты Вознесенской, контражур, который так любили операторы немого кино, стоячее солнце, тенты, желтые апельсины, пустой вокзал, голый перрон. Тягучее время. Время, в котором вязнешь...

Эта материя лучше всего удалась создателям "Рабы любви".

И еще удалась им ирония, некий автошарж на кинопроизводство.

Помимо Елены Соловей, и в самом деле, кажется, стопроцентно выполнившей задание стилизации, следует назвать и Александра Калягина (режиссера), и Олега Басилашвили (продюсера), и Николая Пастухова (автора "сценариуса"). Эти артисты обнаружили безупречный слух на взятый стиль и создали вместе с оператором Павлом Лебешевым атмосферу этой "взвешенной" жизни.

Что же до мира

по

дпольщиков, то в той части, в какой он изображен в черно-белом стиле "немой фильмы" – а это стиль "Красных дьяволят”, гайдаровской "Школы" и многих первоначально советских лент, стиль строки Эдуарда Багрицкого "Нас водила молодость в сабельный поход", – в этой части он убедителен. Как убедительно может быть подражание, откровенная имитация, когда не только не скрывают, что это имитация, но любуются этим. Подражание не действительности, но искусству. Имитация не натуры, но произведения, художественной манеры определенного времени. Когда же авторы вдруг нарушают ими же избранный стилистический принцип и, осуществляя своеобразную "пересадку тканей", вводят хронику зверств белогвардейцев или в актерском исполнении вдруг переходят к манере психологической, как, например, в части (в части!) роли кинооператора Виктора Потоцкого (в исполнении актера Родиона Нахапетова), тогда этот мир делается ненастоящим.

Фильм "Раба любви" – один из тех редких фильмов-стилизаций, которыми не балует нас кинематограф. Несомненно, он требует определенной подготовленности, если можно так сказать, эстетической ориентации зрителя, а потому вызывает разноречивые мнения, их борьбу.





Но все-таки что же нам сейчас тут важнее душа или маска?

Душа! Конечно же, душа!

Только не нараспашку, а проглядывающая сквозь причудливые и наивные прорези старой маски...

Мюзикл! О, мюзикл! (глава в стиле жанра)

Говорят, одна диссертация начиналась словами: "девятнадцатый век в России прошел под знаком конного цирка".

Была эпоха пара, потом эпоха электричества. Возможно, наше время назовут эпохой мюзикла. Если лошадям дали век, отчего бы мюзиклу не дать эпоху?

На эти мысли наводит лавинообразный музыкальный поток, низвергающийся с вершины телебашни. Справедливость, впрочем, требует признать, что театральные подмостки в равнинных условиях низвергают его не менее бурно.

Мы не против мюзикла! Мы – за. Мюзикл – это звучит гордо и, как правило, громко. Просто, когда сталкиваешься с чем-то лавинообразным, хочется отодвинуться в сторону и разобраться.

Посмотрим несколько мюзиклов, но предварительно сделаем небольшое теоретическое вступление. Известно, "мюзикл" в переводе – музыкальный спектакль. Или кинофильм. Такие спектакли и фильмы были всегда, зритель их любит.

Так что же собственно произошла? Что изменилось?

Почему одни кричат: "Мюзикл! О, мюзикл!" А другие призывают на борьбу с этим узурпатором сцены и экрана?

Почему одни утверждают, что это новый жанр, рожденный нашим временем, а другие возмущаются: да ничего подобного! Вспомните "Мадемуазель Нитуш" на Вахтанговской сцене или "Веселые ребята" на экране!

Но что рассуждать! Посмотрите вокруг! В то время как широкие массы требуют непременно чего-нибудь музыкального, отдельные молодые люди, еще вчера удовлетворявшиеся наличием в своих коллекциях "Вест-сайдской истории", сегодня утверждают, что если в ближайшие же часы они не приобретут у каких-нибудь бродячих коробейников "Иисус Христос-супперзвезда", то умрут от интеллектуальной недостаточности.

Нет, что ни говорите, а брожение умов налицо! А следовательно, что-то происходит. Происходит же на наш взгляд, следующее.

Во-первых. Спрос на музыкальные представления и фильмы в последние двадцать лет действительно вырос. И вырос заметно. Одна Алла Пугачева чего стоит! Исследование причин этого явления – сфера социологии, не станем в нее вторгаться. Заметим лишь, что ничего дурного в этом не видим. Мюзиклы всегда относились к наиболее демократическим жанрам искусства. Тут все дело в чувстве меры и в художественном уровне.