Страница 24 из 34
— Уф! — произносили они своими грубыми голосами. — Уф! Уф!..
Я позвал туземцев.
— Гоните их в открытые клетки, — сказал я. — Не бейте их, пока это не станет крайне необходимым, но шумите так, точно здесь собрался весь ад.
Однако, я упустил из виду необходимую предосторожность. Мне следовало расставить всех своих помощников перед сценой залы, чтобы преградить обезьянам доступ туда. Оранг-утаны не могли прыгать с пола, как другие обезьяны, но они с поразительной быстротой побежали по полу, взобрались на подмостки и полезли вверх по деревьям-декорациям. Там они прицепились, глядя на нас вниз и рыча.
— Бейте в там-тамы! — закричал я туземцам. — Как можно больше шума!
Оранг-утаны перепрыгивали с одной накрашенной ветки на другую. Парусина декораций с треском разорвалась длинной полосой. Трах!., и вся тонкая рама повалилась. Оранг-утаны упали с грохотом на пол. Но они расшиблись не больше, чем расшибся бы резиновый мяч. Через несколько секунд они уже висели на другом парусиновом дереве. Когда эта парусина также начала рваться и трещать, они ухватились за следующее. Животные меняли свое положение каждую секунду, пока, наконец, вся сцена, только-что представлявшая собою красивый тропический вид, не превратилась в кучу щепок и обрывков материи. Сквозь грохот там-тамов я услышал, как кто-то кричит и ломится в наружную дверь залы.
— Сюда нельзя войти! — закричал я в ответ.
Это был хозяин гостиницы.
— Берегите мои декорации! — кричал он. — Постарайтесь, чтобы с ними ничего не случилось!
— Сделаю все, что смогу! — ответил я.
Когда больше не осталось парусиновых деревьев, мы могли, наконец, приняться за дело. Мы пустили в ход весь шум, который только могли произвести, и нанесли животным несколько ударов. Оранг-утан-самец ухватился за бамбуковую трость, которой я размахивал. Я не стал оспаривать у него палку и взял другую. Через секунду самец уже выронил свою. Напади он на нас при помощи палки, он мог бы повернуть дело по-своему. Отличительной чертой этих животных, было то, что, обладая огромной силой, они совершенно не умеют пользоваться ею. Мы порядочно измучились раньше, чем удалось загнать их в клетки. Оранг-утаны, уже сидя в клетках, жадно принялись глотать воду огромными глотками и есть сочные плоды, а своим «уф!», казалось, говорили, что, мол, и им пришлось не мало поработать.
Вскоре выяснилось, каким образом животные выбрались на свободу, или, по меньшей мере, как выбрался на свободу самец. В своей досчатой клетке он нашел расщепившуюся планку и стал отрывать ее зубами. Он отрывал щепку защепкой до тех пор, пока не прогрыз планку насквозь. Затем он ее отломил. Вероятно, выбравшись наружу, орангутан случайно освободил защелку на дверях другой клетки, когда перелезал через нее.
Но вернусь к описанию ловли орангутанов в лесах Борнео.
Я с удовольствием вспомнил, что ни один зуб не в состоянии расщепить бамбук, и был уверен в прочности клеток, которые делали для меня односельчане Омара. Конечно, я отлично понимал, что, если пойманный в клетку взрослый оранг-утан задумает напрячь мускулы и нажать своими могучими руками на ее бамбуковые прутья, никакие скрепы из индийской пеньки не в силах будут устоять против такого напора. Но я знал также, что оранг-утаны никогда так не делают. Их способ атаки состоит в том, чтобы притянуть к себе предмет и кусать его. Так, отламывая ветки для гнезда, оранг-утаны всегда притягивают ветви к себе. Они никогда не тянут их вниз или в сторону, как это делает человек. Со страшной быстротой оранги небрежно раскидывают эти ветви на развилине сучьев крест-на-крест.
Однако, мне всегда казалось удивительным не то, что делают эти животные, а то, что, несмотря на свою чудовищную силу, они делают так мало. Даже и при самой умелой дрессировке в неволе, оранги выучиваются кое-чему очень медленно. Шимпанзе можно научить многим штукам, которым оранг-утан никогда не научится.
По образцу западни, построенной под моим руководством, Омар распорядился сделать полдюжины таких же западней, конечно, из сырого бамбука, которого никакие зубы не могут расщепить; затем Омар наготовил еще клеток для посадки уже пойманных животных.
Западни были хорошо сработаны. Молодой туземец Юсуп взял на себя ответственность за безукоризненное изготовление и прочность этих клеток. Когда я расхвалил Юсупа за его работу, на лице его отразилась гордость, а когда я попробовал двигать дверцы вверх и вниз, — он не спускал с меня глаз.
— Они бегут, как вода, — сказал я по-малайски. Юсуп меня понял и громко рассмеялся.
Чтобы прикрепить одну западню на место, нужно было провести целый день в джунглях. Выбиралось не то дерево, на котором находилось гнездо, где спят оранг-утаны, но находившееся поблизости к нему, и на нем непременно должно было быть удобное разветвление, на котором укрепляли западню. Подходящее дерево обыкновенно находил Юсуп. У нею словно был какой-то особый инстинкт в этом отношении.
Найдя дерево, он устанавливал у ствола его свой бамбуковый шест с надрезами и взбирался наверх, как кошка. За ним сейчас же поднимались три или четыре туземца. Затем западня, поднятая при помощи веревок из индийской пеньки, привязывалась к разветвлению, дверью к дереву. Вскоре западня стояла уже так крепко, точно она приросла к дереву. Тогда ее внутри обкладывали листьями и ветками и покрывали зеленью и вьющимися растениями. Когда все это было готово. Юсуп привязывал плоды внутри клетки, в дальнем конце ее.
Временно я использовал западни в качестве столов с плодами для даровых обезьяньих завтраков, пока не установится доверие обезьян к самим западням. Я был убежден, что ни один оранг-утан не соблазнится войти туда, пока не увидит, что какие-нибудь другие обезьяны попытаются это сделать и выйдут невредимыми. Обезьяны никогда не сделают никакого открытия молча, и обязательно вступят в препирательства по поводу открытого ими. Их трескотня привлечет внимание оранг-утанов, а стоит только оранг-утанам заинтересоваться, как они разгонят всех обезьян.
В течение нескольких дней мы расставили семь западней на протяжении квадратной полумили. Мы посещали их каждые два дня, и, если плоды оказывались с’еденными, мы заменяли их новыми.
Совершая как-то один из таких обходов, я случайно заметил на дереве ржавокрасный оттенок шкуры старою орангутана. Он сидел на ветке, придерживаясь одной рукой за другую ветку, свешивавшуюся над его голодай. Я мог видеть, что в свободной руке он держал что-то трепещущее. Вскоре я заметил, что орангутан сидел возле птичьего гнезда и поймал, вероятно, птицу-самку. Он придвинулся к стволу дерева и оперся на него, — вниз стали падать перья и кости. Птица была с’едена. Я и раньше слышал, что оранг-утаны едят птиц, но никогда этому не верил, и даже производил многократные опыты в моем зверинце в Сингапуре. Несколько раз предлагал я сидевшим в клетках оранг-утанам мясо, и сырое и вареное, но они не хотели; дотрагиваться до него. Быть может, если бы я предложил им птицу в перьях, они и стали бы ее есть.
Когда этот старый оранг-утан заметил, что я на нею смотрю, он зарычал, оскалил зубы и перебросился по ветвям дальше.
Когда плоды с крыши западней стали регулярно исчезать, я решил, что пора приготовить к действию самые западни. Все ветки, которые могли бы задержать движение обезьян, мы срезали, и подвесили свежих плодов. Юсуп каждый раз упорно залезал в клетку и сам себя запирал в ней, чтобы убедиться, что все в порядке. Больше всего хлопотал. Юсуп над той клеткой, которую он увешал плодами гуявы. Это — крепкие плоды, которые долю не зашивают. Оранг-утаны очень капризны в выборе плодов.
Прежде всего, они ни за что не прикоснутся к плоду, если он не совсем дозрел. Юсуп нанизал гуявы на пеньку и развесил их гирляндами. Он и не пытался придать им естественный вид. И сама западня была установлена не на дереве гуявы.
На следующий день дверца именно этой западни оказалась спущенной. Юсуп влез на дерево и заглянул внутрь. Он не закричал, но по движениям его гибкого тела я увидел, что он в восторге. Да и не удивительно. Когда западню спустили вниз, я обнаружил, что на нашу долю выпал двойной улов. В западне сидела самка-оранг-утан, а за шерсть на ее груди уцепился ее детеныш.