Страница 1 из 12
Глава 1
СССР. г. Ростов-на-Дону. 1951 г.
Почему этот период последних тёплых дней, красочно раскрашенных кустарников и деревьев называют Бабьим летом? У мужчин в эти дни тоже поднимается настроение. Хочется жить! Нет, хочется жить и наслаждаться жизнью. Хочется вдыхать полной грудью этот воздух родного, любимого города с запахом реки, несущимся с Дона, смешанным с ароматом осенних цветов, дымком от небольших костерков, сжигающих опавшие листья. Прошло шесть лет после Победы, а разрушенный город преобразился до неузнаваемости. Город и горожане, уставшие от тревог и оккупаций, а они перенесли их две, словно расцвёл заново, будто жители хотели изжить серо-чёрный цвет войны и порадовать себя радужностью цветущих веранд, клумб в скверах и парках города.
Сергей Колобов после окончания смены на заводе «Ростсельмаш», где он работал газосварщиком, заскочил домой, переодеться и перекусить. От вкусного аромата ухи, засосало под «ложечкой». Настоящий дончак от рыбки никогда не откажется. А что может быть вкусней пахучей маминой ухи?!
– Сынок, не спеши, поешь нормально, я ещё рыбки нажарила. С утра ездила на рынок, да так повезло, так повезло, – на звук дверного звонка мама вышла в коридор.
– Колобов Сергей Михайлович здесь проживает? – Услышал Сергей басовитый мужской голос.
Через минуту в комнату вошёл человек в военной форме, но без погон, по выправке в нём сразу угадывался бывший фронтовик.
– Распишитесь, пожалуйста. Вам повестка на срочную службу в ряды Советской Армии.
– Боженьки мои, – запричитала мать, но её причитания остановил нежданный гость.
– Успокойтесь мамаша, не на войну сын пойдёт. С ней, заразой, покончено раз и навсегда! А долг своей Родине отдать надо. Это почётная обязанность любого гражданина, – после росписи Сергея в каком-то журнале, он протянул ему руку и крепко пожал её, – поздравляю, – и, обернувшись к матери, громко произнёс, – или вы опять хотите, чтобы всякая гадина к нам своей страшной рожей повернулась?
– Нет, не хочу, – испугано произнесла мама Сергея.
– Это правильно, – пробасил военный с наградными кубиками на левой груди и несколькими красными полосками, определяющими количество ранений, на правой.
– Ну, чего ты, мамуль, – Сергей, проводив мужчину, нежно обнял мать, – ты же у меня одна и я у тебя один, скорее всего где-то рядом буду служить. Не переживай, три года пролетят мигом. Что со мной случится?
Мать кончиком передника вытерла слёзы, поцеловала сына в щёку.
– Куда собрался? Всё не набегаешься? То в футбол гоняешь, то с ребятами пропадаешь до утра. Тебе вон, что написано – явиться в трёхдневный срок. Надо бы проводы собрать.
– Мам, какие проводы? Прогладь мне лучше стрелки на брюках.
– Как какие, что ж если мы с тобой вдвоём остались, то и проводы справить не можем? Слава Богу, не бедствуем, есть, что на стол поставить.
– Родни у нас нет. Осталось раз, два, да обчёлся. Кому меня провожать?
– Нам соседи, что родня. Всю войну друг дружке помогали. Мы во дворе и накроем, как Сашку Беспалого провожали, помнишь? Как хорошо было, душевно. Все принесли кто, что смог, да Антон с Клавдией наготовили, а как песни мы всю ночь пели!
Мать положила брюки с очень широкими брючинами на одеяло для глажки, накрытое белой простынкой, – вот мода пошла, это ж надо такие широченные! Если по нормальному скроить, так из них и брюки тебе и мне юбка вышла бы отличная. Серёж, слышь, что говорю? Говорю, хорошо проводили Санька, так ему и отслужилось легко.
– Мамуль, как проводишь меня, так и сделай из этих брюк себе юбку. Я вернусь, уже такие носить не будут. А провожай, как хочешь. Можно и во дворе. Лишь бы дождь не подвёл. Завтра суббота, я последний день отработаю, получу расчет, и заявление в кадрах оставлю, об уходе на службу. В выходной в воскресенье проводите меня, а в понедельник пойду в военкомат с вещами. А сейчас, мамуль, не обидишься? С ребятами погуляю, я не поздно вернусь, но ты меня не жди. Ложись спать. Не переживай.
– Только не поздно и осторожно, бандюгов по городу, что грязи. Из них целый сарафан получится, перелицевать, так совсем, как новый будет, – задумчиво сказала женщина, но тут, же спохватившись, прикрыла ладонью рот, – Господи, что это я, сына в Армию забирают, а я о чём?
Сергей выскочил из парадного подъезда высокого четырёхэтажного дома сталинской постройки, прямо к троллейбусной остановке.
– Серёга, дай закурить, а то выпить так хочется, что от голода подохну, – шутя, но чистую правду сказал безногий сосед дядя Вася, сидевший на своей деревянной каталке с пристроенными к ней роликами.
Его широкие ладони были продеты через прибитые к двум деревянным брускам ремни, которыми он отталкивался от земли, помогая тем самым своему передвижению на каталке. Для быстроты передвижения у дяди Васи лежал между его култышек, до сих пор отдающих ноющей болью в оставшемся израненном теле, металлический крюк, которым он цеплялся за задний бампер останавливающегося около дома троллейбуса.
– Держите, – Сергей протянул ему несколько денежных купюр, – дядь Вась, вы бы и, правда, поели чего, а то на зацепе опять к «Спартаку» подадитесь?
– Эх, Серёга, чего ты понимаешь? У «Спартака» моё последнее место дислокации на этом свете.
– Ну что вы такое говорите, вы ещё молодой, вам жить и жить.
– Ну, ты даёшь, пацан. Не понимаешь. На кой ляд мне такая жизнь?
– Давайте я вас хотя бы в троллейбус посажу.
Так безногий фронтовик добирается до своего постоянного места нахождения – пивнушки, которая втёрлась между небольшим молочным магазином и летним залом кинотеатра «Спартак». Молоко и сметану в магазин каждое утро в больших бидонах, возит старый добродушный старик татарин на телеге с впряжённой такой же старой, слепой на один глаз лошадью Галкой.
Пивнушка похожа на муравейник от вечного круговорота посетителей и постоянного застывшего над ней людского гула. Здесь собираются в основном прошедшие войну мужчины, покалеченные войной с уставшими душами и полными горя глазами.
– Скажешь тоже. Нет, я с ветерком люблю. А лучше пивка – еды нет. И сытно и хмельно.
– Тогда завтра выходите во двор, меня в Армию будут провожать. Хоть поедите нормально, – сказал Сергей, запрыгивая в троллейбус.
– Уважаю. Молодец Серёга. Буду, как штык.
До парка им. Фрунзе всего две остановки, это расстояние Сергей всегда проделывал пешком. Но сегодня он спешил. Они договорились с Лариской встретиться у деревянного здания клуба имени Фрунзе и поехать в парк Горького. Выйдя на своей остановке, он помог дяде Васе освободиться от троллейбуса с вечно кричащей на инвалида кондукторшей и, подцепив каталку этим же металлическим крюком, перевёз его на противоположную сторону дороги. Забежав на Нахичеванский базар, Сергей купил небольшой букет разноцветных астр. Пробежав мимо магазина «Промтовары», заскочил в «Главхлеб» и, проглотив слюну от запаха вкусно пахнущего свежеиспечённого хлеба, продававшегося там, взял пару мягких бубликов с маком и большую плитку ириса «Кис-кис», который любила Лариса. Проходя мимо памятника Карлу Марксу, он издалека заметил, что у клуба Лариски не было. Сергей перебежал широкую площадь Толстого и оказался на Двадцать третьей линии. За зданием библиотеки имени Пушкина, через несколько метров вниз к Дону, был двор, в котором она жила. Словоохотливая и громкоголосая мать Лары, сообщила ему, что дочь давно ушла с Жориком со второй Пролетарской. Растерявшись, Сергей сунул букет в руки, всё ещё что-то говорившей ему женщины и медленно пошёл назад к остановке.
Ребята из его бригады: Володька и Юрок, ждали его у входа в Центральный городской парк.
– Ты что такой кислый? – увидев Сергея, спрашивали они.
– Повестку мне вручили, завтра на проводы приходите, – грустно ответил он.
– И чё? Куда? Не грусти, брат, – загалдели товарищи наперебой.