Холодная закуска

Но когда я сама оказалась по другую сторону, этот подход почему-то показался совершенно иным.

Компромисс! Мы все страстно стремимся к нему. Идеал магического среднего пути, который хорошо для всех.

Очень долго казалось, что не может быть никакого компромисса между теми, кто выступал за "право выбора", и теми, кто заявлял о неопровержимом "праве на жизнь". Потом криогеника и медицинская технология создали необходимый компромисс. Законодательство немедленно отреагировало. Конфликт был искоренен. Нет больше абортов, женщины имеют право выбора и одновременно поддержано право на жизнь. Вместо "прерывания" мы имеем "удаление". Крошечные жизни замораживаются в стасисе, пока для них не найдется более желающее лоно, родительский дом.

Это выглядело так просто. Все знают, что гораздо больше людей страстно желают адоптировать детей, чем имеется в наличии здоровых и готовых к адоптации новорожденных - но почему-то этот спрос не перемещался на новых нерожденных. Обычно люди, у которых есть желание и возможности нанять суррогатную мать, хотят ребенка со своим собственным генетическим материалом. С другой стороны, они пытаются приобрести первоклассные яйцеклетки и сперму - у тех, кто может их предложить, и хотят детей на заказ, а не что-то удаленное у беспечных или аморальных женщин.

Да, для новорожденных всегда можно найти дом. Это штука психологическая. Люди, которые не желают адоптировать неизвестно какой эмбрион, иначе реагируют на живого ребенка. Меня уверили в этом даже до того, как зародыш был имплантирован в мою матку.

"Не тревожьтесь, что вам придется оставить ребенка - уже есть любящий дом, который как раз ждет, когда этот маленький родится", сказал яркоглазый социальный работник с вьющимися волосами. "Если вы от этого чувствуете себя лучше, то в любое время в течении беременности вы можете подписать бумаги на свободную адоптацию. Не желаете ли сделать это прямо сейчас?"

Но я не желала делать или подписывать что-либо, что могло бы подразумевать мое согласие с тем, что было сделано со мной. И даже если я не хотела ребенка, ибо не видела способа, как удержание его могло пойти мне на пользу, я все равно сопротивлялась, почти инстинктивно.

Иногда я чувствовала себя крысой в клетке, но я была умной крысой. Моя голова не прекращала яростно работать, чтобы найти способ выпутаться. Я если я не смогу выпутаться, то - я была умной и злобной крысой - я хочу, чтобы пострадал кто-то еще.

Хотя не просто кто попало. Я желала отомстить. Месть была бы моим утешением. Я хотела добраться до тех, кто сотворил такое со мной. Джон? Нет. Он и так достаточно пострадал. Мой бедный Абеляр. Он был трус, вот и все, и отчаянно пытался спасти собственную шкуру. Я ведь любила его когда-то и не могла этого забыть.

Но мне бы понравился шанс сотворить что-нибудь с его адвокатом. И с жеманной сплетницей, вовлекшей меня во все это. И с моим беспечный защитником, которая позволила всему этому произойти. И с судьей. Да, прежде всего судья Арнольд Джейсон был тем самым, которого я по-настоящему хотела видеть страдающим. У меня была прорва жестоких, ребяческих фантазий о том, что бы я сделала с ним, если б выпал шанс...

Я понимала, что все это маловероятно. Я понимала, что мои фантазии о расплата должны остаться лишь фантазиями. И даже они начали слабеть под смягчающим влиянием гормонов, когда моя беременность прогрессировала и хотя в этом можно и сомневаться - от профессионального умения советчицы Кармен.

Потихоньку появились новые фантазии и заняли место предыдущих. Сны наяву о материнстве. Этот ребенок, вместо безликого "нерожденного", стал в моих фантазиях сыном или дочерью Джона. Хотя мы не могли быть вместе, мне всегда хотелось от него ребенка...

Иногда я страшилась самой себя.

И все-таки, с другой стороны, почему я не должна иметь ребенка - этого ребенка? Что с того, что я его не выбирала - сама идея такого выбора это весьма новомодная штука, материнский инстинкт ( а именно его я чувствовала) гораздо более древен. Ребенок был во мне, а это делало его моим. Я начала ненавидеть идею потерять его. Мысль о том, чтобы вручить моего ребенка каким-то чужакам казалась бОльшим наказанием, чем сама беременность. Нравится это или нет, но я становилась матерью.

Но если я дойду до того, чтобы такое сотворить, я знала, что хочу пойти на это с открытыми глазами. Моя новая работа - ввод сырых данных, представьте себе! - оставляла мне слишком много времени для фантазий. Я решила использовать это время наилучшим образом. Я стала исследовать происхождение своего ребенка. Я пообещала себе, что если ребенок внутри меня происходит от кого-то слишком уж очевидно страшного и нездорового, я откажусь от него, не желая растить тикающую генетическую замедленную бомбу.

Я была уверена, что подробности происхождения всех нерожденных должны содержаться где-нибудь в каком-то файле. По крайней мере их матери могут быть идентифицированы на случай, если они захотят вернуться и потребовать своих нерожденных детей, когда улучшиться их положение (такое иногда случалось).

Конечно, я не имела никаких прав на подобную информацию. Доступ к ней мог быть только незаконным.

Неправда, что наказание удерживает от дальнейших преступлений. Мой предшествующий опыт общения с законом просто сделал меня гораздо более осторожной, чтобы не попасться на этот раз.

Не заняло много времени найти имя генетической матери моего ребенка. Ее звали Челси Мотт. Никакой информации об отце.

Я начала поиск по имени Челси Мотт. И была поражена количеством полученных ссылок, но еще больше меня поразило то, куда они вели.

Я сидела и смотрела на экран своего компьютера, чувствуя, словно вся жизнь из моего тела уходит в одном долгом выдохе.

Челси Мотт была студенткой юридического колледжа. Два года назад она работала интерном на судью Арнольд Джейсона. Она работала на него с июня по август. В октябре она явилась на удаление беременности. Многозначительно, что хотя она училась в юридическом колледже в другом штате, но на удаление она вернулась сюда - в родной штат судьи Арнольд Джейсона.

Моя месть была вручена мне на тарелочке с золотой каемочкой.

x x x

Когда при первых схватках я появилась в госпитале, меня дожидалась адвоката с бумагами для подписания.

Кармен - а я попросила ее прийти в качестве моей дуэньи, чтобы помочь при болях и уладить все вмешательства - потребовала от нее убраться.

"Это сделает процедуру гораздо легче", объяснила адвоката с милой улыбкой. "Ребенка смогут забрать сразу после..."

"Никто не заберет моего ребенка", возразила я. "Я оставлю ее - или его..."

"Но вы же не можете! Все уже устроено, родители здесь."

Должно быть, кто-то из работников госпиталя позвонил им, как только я сообщила, что еду. Прежде чем я смогла ответить, очередная схватка заставила меня задохнуться и согнуться пополам.

"Убирайтесь", сказала адвокате Кармен. "Или я позову кого-нибудь, кто вас вышвырнет."

"Я вернусь", пообещала адвоката.

И, конечно, вернулась. Но не смогла заставить меня подписать ее бумаги - да и никто не смог бы. А без моего согласия никто не мог адоптировать моего ребенка. Я родила его и он был мой как в соответствии с законом природы, так и с законом людским. По крайней мере, мой он был более чем чей-то еще, за исключением Челси Мотт, но ведь не мисс Челси пыталась отобрать его у меня.

Кармен видела, как судья Арнольд Джейсон с женой совещались с адвокатшей прямо на ступеньках госпиталя. И для нее это был момент истины. Мне кажется, что до этого момента она думала, что у меня паранойя относительно судьи Джейсона, и что мой "преступный склад ума" не дает мне признать справедливость наказания, которое он вчинил совершенно незаинтересованно.

Но если он хотел ребенка, которого я выносила, как он мог быть незаинтересованным?

Большинство женщин возвращаются домой со своими младенцами в течении двадцати четырех часов после родов, если нет осложнений. В моем случае госпиталь не хотел позволить моему ребенку уйти. Я поняла, что на них, должно быть, давят за сценой, потому что с ребенком не было абсолютно ничего плохого. Они очень хотели, чтобы ушла только я, но я не позволила им разделить меня с младенцем. Я прекрасно понимала, что обладание им, которое до сих пор работало в мою пользу, может начать работать и на кого-то другого.