Страница 26 из 82
Откуда-то все сильнее тянуло затхлой сыростью.
Затем наступил самый ответственный момент. Тетя Берта извлекла из сумки толстую веревку с пришитыми по всей длине лоскутками цветной ткани и приказала всем обвязаться ею вокруг пояса. Как будто мы альпинисты какие, подумала Анка, но послушно закрутила вокруг себя веревку. Минуту спустя она поняла, насколько тетя Берта была права. Дядя Саня взбирался в гору впереди, метрах в двух от нее, но Младшая его не видела. Мало того, что Луна, весь последний час в машине светившая ей прямо в глаз, подло спряталась за тучей, так еще, откуда ни возьмись, подкрался туман.
Туман — это слабо сказано.
Первые секунды подъема Анка полагала, что цепляется курткой за кусты и потому собирает с них росу. Потом она осмелела и повела рукой вокруг себя. Рука была видна только до локтя, ладонь расплывалась, но никаких кустов не было и в помине. Слабо отдававшая розовым густая противная морось все интенсивнее набирала красный цвет, как будто кто-то поблизости распылял в атмосферу клюквенное варенье. Анка понюхала ладонь, от кожи пахло так, словно она целый час полоскала голыми руками половую тряпку в вонючей луже. Брюки отяжелели, кроссовки скользили по мокрой земле, свитер можно было выжимать.
— Не сходить с тропы! — Голос дяди Эвальда слышался будто сквозь многометровый слой ваты. — Не останавливаться, не терять веревку!
— Аня, тропа под ногами, — будто услышав ее мысли, подсказал сзади Бернар. — Не думай о том, куда наступаешь, просто иди строго по веревке…
Младшей совсем не понравилось такое напутствие. Туман капельку поредел; она тут же оглянулась и не увидела автобуса, хотя минуту назад он остывал в колючей траве, и на раскаленном капоте с шипением испарялась дождевая вода. На месте автобуса смутно угадывался разросшийся куст с острыми, агрессивно торчащими листьями. А веревка снова дернула Анку вверх, и с каждым шагом подъем становился все круче. Все привычные звуки куда-то подевались, исчез посвист ветра, шорох пролетающих машин на близком шоссе, исчезли голоса кровников, хлюпанье сандалий по луж покашливание, свистящее дыхание тети Берты.
Исчезли все звуки, которые издает жизнь.
Зато появился душок…
Здесь очень невкусно пахло, с каждым шагом все сильнее. Как будто наверху экскаватор раскопал яму в сырой земле, и в глубине натолкнулся на… на что-то гадкое. Анке припомнилось, как они с Валькой ездили праздновать Новый год к тетке в Архангельск. Сидели семьей у телевизора, термометр на балконе показывал минус тридцать два, и вдруг прямо перед домом из-под снега поперла дымящаяся жижа, крышка канализационного люка встала дыбом, и за несколько минут детская площадка, стоянка автомобилей и тротуар покрылись двадцатисантиметровым слоем застывших нечистот. Потом приехал экскаватор, он вгрызался в мерзлый грунт, рабочие день и ночь жгли костры, а тетка и соседки носили мужикам горячий чай, водку и остатки новогодних закусок. На второе утро внезапно потеплело, работа пошла споро, а выбравшейся на прогулку Анке уже от крыльца ударил в нос гадкий, дерущий ноздри аромат вскрытой оттаявшей раны. От ямы не пахло туалетом, хотя на дне ее и пролегала виноватая во всем треснувшая труба. От ямы, от морщинистых слоев почвы, как ни странно, пахло жизнью.
— Бернар…
Она снова ничего не видела, далее не различала собственных ног. Младшей казалось, что она превратилась в рыбу и дышит водой. Звук, сорвавшийся с губ, повис тут же, словно замерзший на морозе плевок, и рассыпался на тысячу беззвучных осколков.
— Бернар, ты где?!
В какой-то момент ей почудилось, что вокруг никого нет. Что пропал дядя Саня, сзади давно исчез Бернар, а если потянуть за концы веревки, то окажется, что они прикручены к сырым кустикам…
Она охнула и сильно дернула веревку.
— Осторожно! — чуть не оглушив ее, выдохнул парень в самое ухо. — Не рви так, а то я упаду на Марию.
— Бернар, я вся промокла и ничего не вижу… — Анка балансировала на склоне, который вдруг стал крутым, как детская горка. — Где ты?!
Что-то влажное и дурно пахнущее ударило ее по лицу, совсем рядом раздалось хлопанье крыльев и мышиный писк. Младшая прикусила язык, чтобы не заорать. Туман переливался багровыми оттенками, отчего-то стало светлее, но источник света разглядеть было невозможно.
— Не бойся, это неправда, — Бернар коснулся ее плеча. — Здесь сухо и ровно, просто так кажется…
— Я вижу…
— Что ты видишь? — Она плелась за невидимым дядей Саней, стараясь, чтобы веревка не натягивалась, и поминутно оглядывалась назад. — Бернар, куда подевалась дорога? И машин не слыхать…
— Я вижу не так, как ты, потому что я — Фэйри… Мы уходим, но совсем не в ту сторону, где шоссе… Это очень простые заговоры против обычных, чтобы наложить замок на путь… Зато теперь нас больше не найдут ни люди, ни собаки…
— Так что, гора… она заколдована? Но тут же не было горы!
— Потому что мы не «тут», а очень далеко. И это не гора, а могильник…
— Че-го?! Так ваша Камилла на кладбище живет?! — После высоты Младшая больше всего на свете боялась кладбищ, хотя никому в этом не признавалась. Кладбищ она боялась настолько, что дома, на севере, нарочно ходила туда по вечерам и подолгу сидела у оградки дедушкиной могилы, чтобы хоть ненадолго выжечь в душе поселившееся там желеобразное мерзкое существо.
— Могильник — не простое кладбище. Здесь спят великие вожди кельтов…
— Откуда ты знаешь? Ты здесь был?
— Здесь не был, но таких мест множество…
— В России их тоже полно, — вступил в разговор невидимый дядя Саня, — только люди позабыли и холмы на пашню разровняли…
— Тут самые мощные Узлы слияния сил, — добавил Бернар. — Но Фэйри Благого двора не могут жить возле могильников… Зато знахари устраивают фокусы… Чтобы не забредали любопытные, — он постарался изобразить веселый смех. — Не останавливайся, Аня, иди, иди…
Она послушно полезла на кручу, складываясь едва ли не пополам, чтобы не потерять равновесие. Где-то далеко впереди, в сотне километров от нее сопел дядя Саня.
— Бернар, там слева кто-то ходит…
— Не поворачивайся, это фантомы, — уже не так весело отозвался парень. — Следи за веревкой. Это специальная веревка тети Берты, без нее в сиды не ходят…
Младшая старалась смотреть прямо перед собой, на голубые и розовые лоскутки, привязанные к провисшей веревке, но глаза невольно скашивались направо. Там параллельно тропе плыл бледный силуэт.
Он то походил на человека с неестественно длинными, волочащимися по земле руками, то оборачивался горбатым псом, то, раскачиваясь, приближался почти вплотную, и тогда Анка боковым зрением видела огромный, налитый кровью глаз…
Просто желтый глаз, с треугольным черным зрачком. Глаз смотрел только на нее, разбухал, достигая высоты в несколько метров, и каким-то непонятным образом не исчезал в тумане. Из глаза с сухим противным стуком капали желтоватые слезы, падали в траву и с шипением превращались в мохнатых гусениц. Гусеницы были размером с Анкины кроссовки, они не мешали, но крались вплотную, невероятно шустро переставляя шелестящие ножки. Весь мир заполнился шелестом насекомых. Младшей хотелось зажмуриться и заорать.