Разделенные

Худое плечо. Складки ткани. Бледные щиколотки. Остроносые туфли. Голос, необычно низкий для женщины.

Акайо осознал, что облизывает губы, смутился, и само это чувство смущения вызвало новую волну пьянящего жара, разошедшегося по телу. Поднялась рука, будто помимо его воли скользнула по груди, упала. Невыносимо жали брюки, Акайо потянулся расстегнуть их и замер, едва коснувшись пояса.

Он не понимал, не позволял себе понять, чего хочет. В голове мелькали образы — странные, постыдные, невозможные. Акайо не смел задерживаться мысленным взором ни на одном из них, но тело куда лучше него понимало, чего желает. Ладонь накрыла пах, сжала бессмысленно сильно. Акайо стиснул зубы, заставляя себя не стонать. Неловко, торопливо расстегнул пуговицы рубашки, сбросил с плеч, запутался… Замер, позволяя ткани стягивать руки за спиной и едва не поскуливая от острого наслаждения мнимой беспомощностью. Откинулся на камни, перевернулся на живот, не пытаясь высвободить руки. Выгнулся, прижав всем своим весом пульсирующий огонь, разгорающийся в паху, тут же перекатился на бок, поджал ноги к животу, пытаясь коснуться себя хотя бы бедрами, добиться желаемого любой ценой… Замер, беззвучно рыдая от пронзительности ощущений.

Вырвал руки из рукавов, обрывая пуговицы на манжетах, рывком расстегнул штаны, сжал… Судорожно выгнулся, снова и снова, стискивая зубы и думая только о том, чтобы не кричать.

Он медленно приходил в себя. Лежать в саду было холодно и жестко, засыхающие последствия его постыдного порыва неприятно стягивали кожу на животе. Небо сияло несчетными миллионами звезд.

Тело знало, чего оно хочет. Теперь знал и Акайо.

В гарем он пришел последним. Проскользнул в туалет, прикрывая пятно на рубашке — белое на белом, почти невидимое, но для него оно горело огненной стигмой. Пустил воду в раковину, сунул одежду под струю, ожесточенно намылил, смыл, намылил снова, так что пена едва не переливалась через край. Плеснул водой в лицо, поднял голову.

На него смотрел раб. Едва отросшие волосы топорщились во все стороны, будто птичье гнездо, горло плотно охватывал черный ошейник, обнаженная грудь блестела от водяных брызг.

Только через несколько секунд Акайо понял, что смотрит в зеркало. Что это у него такой испуганный взгляд, что это он торопливо облизывает пошло приоткрытый рот, что это его ноздри трепещут, будто от быстрого бега.

Он отвернулся. Закрыл кран. Натянул мокрую рубашку. Уперся лбом в дверь.

“Это же не я. Я не такой. Это не могу быть я”. Мысли разбивались и складывались вновь, бессмысленные, как узоры в калейдоскопе, чья суть — всего лишь трубка да несколько осколков стекла.

Осколков. Он — эти осколки.

Акайо вышел из туалета. Прошел через пустой гарем в свою комнату. Толкнул потайную дверь.

Она оказалась заперта. Он несколько секунд ошеломленно моргал, не в силах поверить — не то, что не может туда попасть, не то, что может туда не идти. Обогнул кровать. Медленно опустился на пол. Вдруг зло стащил с себя всю одежду, комом бросил в угол, снова откинулся на спину, дрожа.

Он лежал на колючем ковре и смотрел в потолок, голый, запутавшийся и возбужденный, словно подросток. Мыслей не было, только совершенно дурацкая надежда, почти что мечта.

Которая, конечно, не сбылась.

Он проснулся утром, замерзший и с отпечатком ковра на щеке. Торопливо оделся, десять раз перепроверив, не осталось ли где-нибудь пятен. Рубашка была чистой и пахла мылом, Акайо заправил ее в брюки, надеясь, что так будет хоть немного менее заметно, насколько она измята после того, как высохла скомканной.

На завтрак были привычные хлопья, которые каждый заливал на свой вкус — молоком, йогуртом или вареньем. Рюу как-то с серьезным лицом выплеснул в миску стакан компота и даже съел получившуюся кашу, но повторять его опыт никто не рискнул.

После еды Нииша привлекла всех к готовке. Акайо краем глаза следил за другими: Тетсуи осваивал ручную кофемолку, Юки немного опасливо ронял в мясорубку куски мяса, хлеба и лука, Иола, водя испачканным в муке пальцем по строчкам рецепта, замешивал тесто. А Джиро… Акайо незаметно придвинулся ближе к своему подопечному, которому Нииша только что вручила нож.

— Порежешь все это мелкими кусочками, ясно?

Тот неуверенно кивнул. Повернулся к разделочной доске, медленно взял из миски перец. Стрельнул глазами в сторону Акайо, заметил наблюдение и, похоже, смутился. Отвернулся, взялся резать овощи. Акайо на всякий случай продолжал присматривать за ним, и в результате сам едва не порезался — нож скользнул по ногтю, оставив глубокую царапину. Проходящая мимо Нииша хлопнула его по плечу, но ничего не сказала, подмигнула только.

Акайо отвернулся, сосредоточившись на своей доске. Но все равно не мог не оглядываться время от времени, перепроверяя, все ли в порядке.

Дневные заботы увлекали, занимая все время. После заготовки огромного количества еды — видимо, Нииша вчера вернулась домой на грузовике продуктов — настало время уроков, сначала общих, потом индивидуальных с Джиро. Тот все еще не мог догнать даже Рюу, но хотя бы начал прикладывать какие-то усилия к обучению. А когда вечером Акайо наконец освободился и хотел отправиться на кухню за чаем и доской, Таари сама пришла в гарем.

— Нам дали билеты на Высадку, — сообщила она, и Акайо не смог понять по тону, рада она этому или сердится. — Это послезавтра, а у вас по два комплекта одежды на каждого, да еще и стандартной. — В руки привычно склонившего голову Акайо упал планшет, Таари пояснила: — Ходить с вами по торговому центру, подбирая рубашки, я не имею ни малейшего желания. Выберите себе вещи через сеть, завтра поедем, примерим и заберем.

Однако, все пошло совсем не так, хотя они честно выбрали себе одежду. Даже постарались учесть здешнюю манеру одеваться, хоть и выбирали вещи посвободней и поудобней. Однако почему-то после того, как Акайо на правах переговорщика показал одинаковые списки Ниише, та только рассмеялась:

— А я ей что говорила, — потрепала Акайо по голове и велела готовиться к долгому походу по магазинам. Видимо, они выбрали что-то не то.

Торговый центр оказался большим, светлым, полным людей и похожим на что-то среднее между рынком рабов и институтом. Прозрачные перегородки отделяли магазины от широкого коридора, стояли скульптуры людей в местной одежде. Акайо увидел, как одну такую скульптуру переодевали, оттащив подальше и разобрав ее на части. Тем неприятней было через несколько шагов увидеть за стеклом рабов, играющих роль такой же выставки одежды, как те скульптуры. Один из них, увидев группу возможных покупателей, улыбнулся, помахал им рукой. Пояснила Таари, заметив смятение стоящих рядом с ней:

— Это театральные рабы, они здесь учатся и заодно работают. Идем, этот магазин нам подойдет.

Она отогнала консультантов, предлагавших помощь:

— Спасибо, но своих рабов я одену сама!

Они прошли вдоль вешалок. Таари быстро перебирала майки и рубашки, что-то бормоча себе под нос и передавая вещи тем, кому, на ее взгляд, они должны были подойти. Акайо, заметив, что Джиро остается почти без вещей, попытался помочь, выбрав ему что-нибудь похожее на то, что выбирала Таари, но та шикнула на него:

— А ну положи на место! Одену я твоего мальчишку, голым не останется. Ты ему ничего хорошего пока выбрать не сможешь.

Но Акайо не пожалел о своей попытке — после этого Таари действительно вспомнила о его подопечном и тот обзавелся таком же ворохом тряпок, как и другие. Наконец, обойдя весь магазин, Таари загнала их в примерочные и наконец-то подозвала консультантов, велев проследить, чтобы подходили размеры.

Акайо, однако, консультанта не досталось.

В примерочной было тесно, тем более с такой кипой вещей, заполнившей все вешалки и табуретку. Таари постоянно заглядывала за штору, как правило решая сама, подходит вещь или нет, лишь изредка спрашивая о чисто практической стороне, вроде: