Закат

Впервые Закату стало интересно — а какой он? Как выглядит? Задержавшись у колодца ранним утром, он крутил ворот с затаенной надеждой познакомиться со своим отражением заново.

Не вышло. Едва бросив взгляд на колышущееся в ведре небо с темным, трудно различимым пятном его головы, Закат понял — ничего не изменилось. Все то же лицо Темного властелина, острое и грубое, будто вырубленное из дубового чурбана. Разве что перестало быть черно-белым, наконец-то схватившись смешным, шелушащимся загаром, на носу и скулах — темнее. Ну и улыбаться он научился по-человечески, и не щуриться, когда его что-то раздражало. Он вообще старался не раздражаться. Не вызывать лишний раз алое дрожащее марево, приходящее незнамо откуда.

— А, ты еще здесь! Вот хорошо, я думала уже Пая за тобой посылать. Сходи на дальнюю опушку к Ежевичке, возьми у нее трав, хорошо? Она знает, каких.

Закат кивнул высунувшейся на крыльцо Горляне, зачерпнул из ведра, разбивая отражение на блестящие осколки.

Он старался не думать о том, что упрямая внешность может значить, что вся его игра в обычного человека остается только игрой.

***

Домик Ежевички, сухой приземистой старушки-травницы, стоял далеко за оградой села. Его хозяйка оказалась из «бабок» — тех, кто живут у судьбы под боком, но никогда не попадаются ей на глаза. Такие растят маленьких, куцых временных героев, когда настоящий бродит незнамо где. Такие сидят, словно на сторожевых вышках, в своих домиках на сваях-ногах по дороге к Черному замку и плюют на макушку Герою заговоренными косточками. Маленькие женщины, мелькающие на полях истории и имеющие за это свой ломоть хлеба. Свою вечную жизнь — не алтарное воскрешение, а тихое, беспечальное существование без истинной старости и немощи, которое можно прервать лишь ударом меча.

Закат не знал, что в Залесье есть бабка. Если бы знал — прошел мимо.

— А, это ты… Явился наконец, голубчик! А мы тут лясы точим, да о своем, о девичьем…

Бабка нарочито шамкала, пропуская гостя в горницу, не поднимая на него глаз. В домике обнаружился пяток женщин, Закат видел их только на празднике в первый день. По спускающимся на плечи косам и Дичке, затесавшейся в сидящий на лавке рядок, понял — девицы на выданье. Сидят по родительским избам, на улицу нос не кажут, набивают себе цену. Сейчас невесты еще не выбранных женихов тупили взоры, фыркали тихонько и переглядывались. Закату было неловко, но он не мог понять, на что скорее похожа эта неловкость — на стыд дерева, выросшего посреди приличного поля, или на страх единственного пирога в окружении толпы едоков.

— Да ты садись, не стесняйся. Траву мою не тронь! Для гонской вытяжки только девичьи ручки годятся. Ох, девки-девки, повыскакиваете замуж после Костревища, оставите бабку без рабочих рук…

Девицы загомонили, наперебой убеждая Ежевичку, что не повыскакивают, а если и повыскакивают, так смена подрастает. Ляпнула Дичка:

— Вот Шишка с Щепкой…

И осеклась, словно на стену налетела. Вывернулась, помянув малолетнюю дочку Листа, но все равно будто рябь по комнате пробежала. Ежевичка глянула на зажатого в угол Заката, прокашлялась. Дождалась тишины и пояснила спокойно:

— Девочки с восточного леса. Волчаткам травы не по нюху, расчихаются и всех делов.

Пока Закат переваривал новость — «Приемыши — волчьи дети, оборотни, все об этом знают, и всем все равно?!» — вклинилась Дичка:

— Сказочные всегда делают сказки! А нам лекарства нужны обычные, а не разрыв-траву из поклепника делать. Правда, бабушка Ежевика?

Бабка хмыкнула, кивая. Закат обратил внимание, что сама она тоже руки держала при себе, травы не касаясь.

Сказочные. Он впервые слышал такое прозвище, и решил уточнить, спросив на пробу:

— А Герой — он сказочный?

— Не-е. Светлые — они не сказочные. Они обычные, — на Дичку зашикали, но нахалка и бровью не повела, добавила: — А вот Темный, Темный точно сказочный!

Закат хмыкнул удивленно, расслышав восторженные нотки в голосе, и тут же едва не утонул в потоке воспоминаний.

Девчонка. Кудрявая черноволоска, глаза олененка. Темный властелин прогуливал Дьявола по двору, когда эта мелюзга подобралась к вечно распахнутым, вросшим в землю воротам. Споткнулась на пороге, упала плашмя и разревелась с непостижимой искренностью четырехлетки. Пришлось подойти, присесть рядом на корточки.

— Ты что тут делаешь?

Ребенок, отвлеченный вопросом, поднял голову. Подумал.

— Гуляю.

— А почему ты гуляешь в моем замке, а не в родной деревне?

— Папа пливел. Папа с мамой длова лубят, а мне сказали поиглать на тлопинке. Я и иглала… Потом папа потелялся, и я плишла его искать.

Буква «р» малышке никак не удавалась. «И с родителями, похоже, не повезло…» — сочувственно подумал хозяин полуразрушенного замка. Год выдался тяжелый, прошлой осенью дождь лил не переставая, многие не смогли собрать урожай, а что собрали, то наполовину сгнило. Потом зима затянулась…

Он очнулся, почувствовав, как в колено упираются маленькие ладошки, встретился с уверенным взглядом карих глаз.

— Ты волшебник, да? Ты найдешь моих папу и маму?

— …А он говорит «я Темный властелин»! — в воспоминания ввинтился звонкий, не больно-то изменившийся за прошедшие годы голос. Дичка сделала страшное лицо, но не выдержала, прыснула от смеха. — А я знаете что?

— Что? — Девичья ватага даже дышать перестала, хотя наверняка слышала эту историю не в первый раз.

— А я сказала, мол, не верю! И он показал мне замок, и всякие черные знамена, и черепа врагов, и даже своего шута!

— А ты?

— А я сказала «Я знаю! Ты герой, который захватил замок Темного властелина и им притворяется!»

Закат фыркнул. В четыре года малышка, заявившаяся к нему домой, выражалась немного иначе, но суть оставалась такой же.

— И он отвез тебя в Залесье на черном коне. Ссадил на землю перед склонившимся в поклоне старостой и сказал «Узнаю, что с ней что-то случилось — убью».

Только по внезапной тишине Закат понял, что сказал это вслух. Отпустил оникс, за который невесть когда схватился, пожал плечами.

Дичка выдохнула:

— О… — и прежде чем Закат придумал оправдание своим знаниям, оправдала его сама: — Так ты про Темного властелина все-все знаешь? Расскажи еще!

Просьбу поддержали остальные девицы, Ежевичка поставила условие — слушать ушами, говорить ртом, а работать руками. Выдала Закату пару кореньев, не чувствительных к «сказочным», сама присела тут же, подперла щеку морщинистой рукой. Закат глянул на нее исподлобья, примеряясь. Перебрал скудную память, словно камушки в горстях пересыпал. Выбрал историю, будто только что возникшую в голове, на пробу чиркнул остро заточенным лезвием по твердому корню. Перекатил начало были-сказки во рту. Решился.

— Это было очень давно, еще до того, как Герой перестал быть один и появились светлые рыцари…

***

Темный властелин сам посещает деревни, не заплатившие дань в срок. Обычно, когда он въезжает в ворота, посреди улицы уже стоят мешки с зерном и единственный человек — старый, больной, калека или просто вытянувший желтую горошину на поспешно устроенной жеребьевке. Его жизнь — вира, который они платят за промедление… Если, конечно, он не сумеет объяснить, почему не отдали дань сразу.

Обычно они слишком пугались, чтобы объяснить хоть что-нибудь. Но этот человек был особенным.

— Змеи в поле приползли, гнезда свили, из них птицы вылупились, в лес ускакали, а из леса вышли, глядь, целые медведи, да как начали песни петь!

Свита затыкает уши, отворачивается, отъезжает подальше, не то пытаясь сохранить рассудок, не то не желая запачкать платья, когда голова дерзкого краснобая слетит с плеч. Темный властелин слушает с интересом, а крестьянин и не думает умолкать.

— Мы те песни услыхали, думаем — ничего себе рыбы уродились! И давай их корзинам ловить, а они в небо взлетели, плавниками машут, кричат, славу Темному властелину разносят! Мы и думаем — таких нельзя ловить, таким, может, поклоняться надо! Стали строить храм, да прямо в поле, где они уродились, а храм глядь, под землю ушел! Мы тогда…