Закат

— Девка-девка, как сложность есть, так она все правильно делает, а в обычной жизни дитя дитем.

Светозар после перевязки вдруг сообщил, что понял, что надо делать, и обещал завтра поменять бинты сам, но Ежевичка хотела убедиться в его понимании лично. Сидящая тут же Дичка только улыбалась, держа мужа за руку. Она впервые всерьез испугалась и избавилась от страха, и была так захвачена пережитым, что не поддерживала ни Светозара, жаждавшего поскорей вернуться домой, ни лекарку, взывавшую к разуму рыцаря.

Закат не стал дослушивать спор, вышел из избы, сел на крыльцо, с которого недавно убрали снег. Он чувствовал себя странно пустым и уставшим, на руках и одежде подсыхала кровь — и волчья, и человеческая. Он склонился вбок, к заметенной завалинке, опустил ладони в снег. Мороз пробирался под плащ, щекотал шею, студил непокрытую голову. Снег вокруг рук схватился тонкой мокрой корочкой от тепла, Закат скатал снежок — грязный, в багровых пятнах. Бросил без замаха куда-то в Ежевичкин огород, сейчас совершенно скрытый белым одеялом. Скрипнула дверь, за спиной остановился Пай.

— Господин?..

Закат поднял голову, посмотрел в такое же усталое лицо шута. Солнце, быстро бегущее зимой, стояло высоко — они не замечали время, занятые лечением Светозара, только сейчас по небу и навалившейся на плечи тяжести понимая — прошел далеко не один час.

— Ишь, расселись, — возмутилась вышедшая на порог Ежевичка тем чудным голосом, каким матери ругают забаловавших детей — вроде и сердится, а вроде и смешно ей. — Чего это вы вздумали у меня на пороге мерзнуть? Идемте я вам воды солью, изгваздались же едва ли не по уши.

В холодной воде еще не присохшая кровь быстро сходила с рук, расплывалась в кадушке кляксами. Странными рывками прыгала картинка перед глазами, будто Закат засыпал, и казалось, что капающее с пальцев алое никогда не остановится. Сколько раз он смывал с себя кровь? И ни разу — вот так, после того, как спас, а не убил кого-то.

Толкнула в плечо Ежевичка, Закат, очнувшись, взял полотенце, вытер чистые уже ладони. Поднял голову, еще не зная, о чем хочет спросить, но бабка догадалась раньше, ответила:

— Лекарем тебе не стать, даже не пытайся. Кем бы ты ни был, ты воин. Можешь защищать жизни, можешь отнимать, но спасать так, как мы с Ро спасаем, не берись. Сейчас помог, молодец, может, и еще поможешь. Но ты так жить не сможешь, сам же видишь. Не должен лекарь от одной зашитой раны уставать.

Он кивнул, признавая ее правоту. Впрочем, еще он мог оставаться Закатом, помощником старой корзинщицы. Это ему нравилось куда больше, чем обязанность быть воином.

В дверь постучали, из сеней высунулся Щука, стаскивая с головы припорошенную снегом шапку. Обрадовался:

— О, нашелся!

— А ну кыш отсюда! Куда в валенках в дом? — Ежевичка замахала руками на уже шагнувшего в горницу Щуку. — Все уже, все, отпускаю я вашего именинника.

Закат приподнял брови. С учетом того, что имя свое он носил меньше полугода, именин у него быть никак не могло, а в какой день какой луны он родился и вовсе оставалось загадкой даже для него самого. Щуку это, однако, не смущало. Дождавшись Заката в сенях и зашагав вместе с ним и Паем к деревне, он объяснял на ходу:

— Ну какая разница-то, когда тебе какой год исполняется? Просто нам тебе кое-что подарить надо, вот и решили считать, мол, именины. А то такое без повода дарить нельзя, примета плохая.

Закат заинтересованно слушал Щуку, уже догадываясь, что увидит дома. И верно — в небольшую горницу Лужи набилась целая толпа. Тут было и семейство старосты, и добрая половина залесинских мужиков, рядом с которыми он косил пшеницу, и даже бывшие разбойники. Пожалуй, изба не лопнула только благодаря тому, что рыцарь с женой и лекарки не пришли, занятые уходом за беспокойным раненым.

Заката вытолкнули в центр комнаты, Медведь сдернул плащ, открывая стоящий на столе подарок. Ткацкий станок. Небольшой, в полразмаха рук, с резными рамами, вкусно пахнущими свежим деревом.

— С первой охотой, Закат, с первым именем! Ты в этом доме мужчина, тебе и ткать зимой, — поздравил-сообщил Медведь.

Закат ничего не понимал в ткачестве, но по довольным лицам вокруг догадывался — подарок в самом деле прекрасный, и отнюдь не только благодаря резьбе.

— Спасибо, Медведь, — тот удовлетворенно кивнул, повернулся было к другим, но Закат сам догадался продолжить: — спасибо, Лист, Гвоздь, Горляна, Щука, и все, кто делал этот подарок. Спасибо, что приняли меня.

Ему подали кружку подогретой браги, как и всем гостям. Закат чокался с ними, стараясь каждому сказать что-то приятное — как хорошо Лист умеет пристроить всех к делу, как ловко подвешен язык у Щуки, сколько удивительных баек знает Редька. Кто-то в ответ приосанивался, кто-то отнекивался, одновременно довольно улыбаясь. Закат услышал тихий разговор Лужи с Горляной — «Вот уж не думала, что у меня на старости лет второй сыночек появится, да хороший такой» — «Мам, он же и мне не то сын, не то брат. Да и всей деревне. Посмотри, как на него смотрят!» Закат почувствовал, что краснеет. На него в самом деле смотрели — тепло, дружески. С нежностью, от которой щемило сердце.

Еще полгода назад он подумать не мог, что кто-нибудь будет на него так смотреть.

***

Ткацкий станок и в самом деле оказался загляденье — легкий, устойчивый, с прекрасно подогнанными деталями. Широкий отрез ткани на нем, конечно, невозможно было соткать, как и на любом другом настольном станке, но это было не главное. Лужа, усевшись за стол напротив, аж языком цокала от восторга, рассказывая Закату, как все устроено.

— Это ремизки, видишь, нитки на рамы натянуты? В центре каждой пары петелька, туда ты основу проденешь, половину ниток в одну раму, половину в другую. А вот это, на гребень похожее, бердо, им ты нитку к краю ткани прибивать будешь. Потом рамы местами меняешь, вот так, основа перекрещивается наоборот, и новую нитку можно тянуть…

Закат кивал, рассматривая детали, на которые показывала Лужа. Устройство оказалось не слишком сложным, он уже предвкушал завтрашний день, когда вместе со станком пойдет к Медведю и, устроившись с другими в горнице, будет ткать. Это казалось чем-то сродни еще одному посвящению в новую жизнь, которые, как ему казалось, никогда не закончатся. Весной будет пахота и сев, потом выгон скота в луга, сенокос, новая жатва… Закат слышал, как селяне называют луны — после охотничьей началась ткаческая, и хотел верить, что еще не раз он убедится на себе, что просто так тут названий не дают. Раз луна ткаческая — надо ткать. Он надеялся, что ничто не помешает ему спустя двенадцать лун вспомнить этот день и сказать — я все еще здесь, я делаю то же, что и год назад.

Он подспудно сомневался, что все на самом деле выйдет так, как ему сейчас хотелось. Но пока любые иные пути заметала метель, можно было мечтать. Хотя бы до весны.

***

— Вы утверждали, что убили этого так называемого Героя, — Темный властелин расхаживает взад и вперед перед троном. Вызванные стражники, испуганные его тоном, кланяются ниже. Командир отвечает почтительно:

— Да, господин. Мы ранили его, заперли в амбаре предавшей вас деревни и подожгли крышу.

— И не уехали, пока все не прогорело?

— Да, господин, — стражник запинается на миг, Темный властелин скалится зло.

— Ты смеешь мне лгать?!

— Нет, господин! — Стражник вытягивается в струнку. — Мы отвлекались от пожара только чтобы отгонять крестьян.

— Всем отрядом?! Идиоты! Он выбрался из амбара, а вы даже не заметили!

Понятливая охрана тронного зала подтягивается ближе, готовится схватить бывших товарищей — стоит ему лишь знак подать. Темный властелин кивает, смотрит, как почти без борьбы скручивают провинившихся.

— Казнить всех. И пошлите новый отряд на поиски этого Героя! Пусть привезут его ко мне. Я хочу сам убить его.

***

Сны приходили редко, такие блеклые, словно и не было той череды, когда они шли один за другим, грозясь затмить его настоящую жизнь. Закат думал, что, похоже, чем проще и размеренней он живет, тем меньше видит снов, зато стоило чему-нибудь случиться — и они нагоняли его, расплачиваясь сразу за все спокойные ночи.