Закат

Пай вышел во двор, как был, босиком на снег, только в одеяло плотней закутался. Прикрыл дверь. Спросил сам:

— Вы про сны, да? Мне с прихода сюда снятся. Разные, в основном про детство, и немного про…

Пай умолк, не решаясь договорить, и Закат закончил за него:

— Про прошлые жизни.

— Это странно, — тихо ответил Пай, теребя край одеяла. — Я же не как вы, если меня убьют — убьют насовсем. Я, правда, думал, почему я будто навсегда юноша, хотя должен быть старше. Я ведь даже толком не могу вспомнить, сколько лет я с вами.

— Ты не обязан, — начал было Закат, но его перебили.

— Обязан. Это все — просто сны, пусть даже в некоторых из них вы убиваете меня.

— Почему ты так уверен, что должен быть со мной?

Пай пожал плечами.

— Не знаю. Просто это так, — шмыгнул носом, переступил с ноги на ногу. — Вы только не прогоняйте меня, пожалуйста.

Закат вместо ответа обнял его, поднял легко и, пинком открыв дверь, поставил на пол за порогом.

— Не прогоню. Ради этого даже не обязательно стоять босиком на снегу.

Пай улыбнулся радостно, еще раз пригласил на завтрак. К нему присоединились проснувшиеся Дичка и Светозар, так что стало неловко отказывать.

Позавтракали, болтая о мелочах, не желая поднимать больше никаких серьезных тем. Например, когда приедут рыцари, обещавшие вернуться после страды, и уже странно задержавшиеся.

========== Глава 7 ==========

Зима пришла в село медленно и уверенно, как вернувшаяся с охоты кошка. Больно кусала носы и голые руки, захватывала дворы и избы, заставляя каждое утро начинать с расчистки наметенных за ночь сугробов. Луже двор зимой не требовался, она и раньше-то держала только кур, а теперь раздала даже их. С расчисткой тропы до плетня и куска деревенской улицы, о которой заботились все вместе, Закат справлялся быстро. Через пол-луны, когда снег стал привычным ежедневным спутником, пробрались через сугробы вести из Зорек — Кудряш нахваливал приваливших ему работников и как ловко они продали на ярмарке шерсть. Может быть, частично прихвастнул принесший новости Василек, но то, что батрака отпустили на четвертушку луны к соседям, вдобавок увешав гостинцами, само по себе о многом говорило.

Приближался самый короткий день в году, люди торопились собрать поленницы и утеплить избы, женщины уже начали прясть. Медведь, Лист и Гвоздь явно готовили какой-то заговор под руководством Лужи. Закат догадывался, что дело касается его и, скорее всего, приближающейся поры ткачества, когда мужчины будут собираться то у одного, то у другого, таская за собой станки самого разного размера и устройства. Однако до этого должна была пройти Большая охота. Закат узнал о ней из обмолвок и перемигиваний, шепота и подготовки оружия. Охотники и без того ходили на промысел едва не каждый день, но теперь готовилось нечто особенное.

Когда на двенадцатый день двенадцатой луны Лужа разбудила его до первых петухов, Закат даже не удивился. Оделся, в сенях закутался в плащ, натянул порядком износившиеся, но еще крепкие сапоги. Уже собирался идти во двор, когда Лужа, фыркнув, остановила его, выдала валенки:

— В своих тряпочках ты в лесу все пальцы отморозишь! Примерь-ка, благо, у меня ноги давно не девичьи.

Валенки пришлись впору — селяне носили их поверх и без того больших лаптей, так что на тонкие сапоги пушистая обувка наделась легко. Летом Закат пытался приспособиться ходить босиком, как все, но так и не смог ни приучиться видеть все неудачно лежащие камни и ветки, ни притерпеться к мелкой, не страшной, но постоянно отвлекающей боли. Он смирился, что с этой деталью обычной жизни придется обождать, да и сапоги были удобными, так что даже когда появилась возможность сплести самому себе лапти, не стал с этим торопиться.

Наконец вышел за плетень, тут же влившись в общий поток — люди тянулись к лесной опушке, пряча мерзнущие руки подмышками, кутаясь кто в тулупы, кто, как он сам, в теплые плащи. Дети и старики глазели из-за заборов — на этот ритуал шли только взрослые, еще не стареющие люди в самом расцвете сил. Те, кто действительно мог охотиться, кто чувствовал себя в лесу наравне со зверем.

На опушке их ждали луки, завернутые в отрез ткани, и Мох, сжимавший в узловатых руках небольшой мешочек. Будет жеребьевка, догадался Закат. Но зачем?

Он уже пытался вспомнить свой зимний обряд, но дальше смутных образов леса и треньканья арбалетов дело не пошло. Спрашивать, однако, не стал, решив, что разберется сам. Ну, а если жребий выпадет ему — тогда наверняка объяснят и так.

Медведь первым опустил руку в пригласительно распахнутую горловину мешка, поворошил что-то в нем. Достал маленькую, сморщенную зеленую горошину, показал всем. Отошел, уступая очередь Гвоздю. Тот вытащил такую же, передал место у мешка Крошке, та — Колосу, затем Паю, Листу…

Люди тянули горошины один за другим, заглядывали друг другу через плечо, убеждались — снова зеленая. Запустил руку в мешок и Закат, ухватил один крохотный шарик, выронил, взял другой. Достал, показал на ладони.

Зеленый, как у всех.

— Можно не тянуть жребий? — тихо спросила Ро стоящую рядом Ежевичку. Та, еще не постаревшая, как всегда до утренней зари, глянула сочувственно, покачала головой. Ро нахмурилась, отворачиваясь, буркнула что-то невнятное.

Уже почти все вытянули по горошине, когда она сморщила нос, будто сердящаяся кошка, подошла к мешку, отодвинув готовящуюся тянуть жребий Осинку, запустила руку, вытащила без единого мига заминки.

Закат, неосознанно сжавший кулаки, медленно выдохнул. Зеленая. Ро, удивленно уронив горошину в снег, отступила от мешка, извинилась тихо. Широко улыбнулась ей не обидевшаяся Осинка, тоже следом вытащившая обычную горошину. Запустил руку в мешок Светозар, достал, открыл ладонь…

Желтая.

— Жертва избрана, — провозгласил Мох.

Сердце Заката глухо бухнуло и забилось где-то в животе. Он вспомнил.

— Беги! Чего же ты ждешь? — Темный властелин свешивается с седла, смотрит в широко распахнутые глаза жертвы. — Если сможешь сбежать от нас, я дам тебе свободу.

Она медлит еще миг, прежде чем развернуться, рвануть в лес, оступаясь и оскальзываясь, оставляя на снегу отпечатки босых ног.

Темный властелин смеется, чуть трогает пятками бока коня. Он не спешит. Он все равно догонит выбранную жертву, выследит вместе со свитой, и милосердием покажется ей арбалетный болт, прервущий медленную смерть от холода.

Ему пришлось опереться о дерево, чтобы не упасть.

Закат ненавидел свои ритуалы.

Но он уже знал, как изменяют их залесинские селяне, делают если не бескровными, то хотя бы просто безопасными, без настоящих жертв. И сейчас доверял им достаточно, чтобы приблизиться вместе со всеми к растерянному Светозару, взять из рук Мха алую нить, повязать на запястье рыцаря.

— Я жертва, — шепнул тот тихо, позволяя охотникам касаться себя, завязывать нитки — на одежде, руках, волосах. Он не спрашивал, скорее просто проговаривал вслух то, во что сам не мог до конца поверить.

Закат кивнул. Отступил, напряженный, убеждая самого себя — все в порядке. Эти красные нити уже походили на раны, но он был уверен, ими дело не обойдется. Что же дальше?

Мох развернул жертву лицом к лесу, подтолкнул в спину. Закат услышал, как старик шепнул на ухо Светозару:

— Найди оленя, постарайся выгнать его к охотникам.

И наконец вздохнул полной грудью.

Когда Закату вручили лук, он улыбался. Он умел им пользоваться — без дичи они с Паем не прокормились бы. Олень в качестве мишени его полностью устраивал.

***

Поземка наполовину замела глубокие следы ушедшего в лес рыцаря, а охотники все переминались с ноги на ногу, жались друг к другу, стараясь не замерзнуть в ожидании рассвета. Наконец тусклое зимнее небо порозовело, проступило на его фоне черное кружево ветвей. Мох подал знак выдвигаться.