Страница 44 из 68
А царевич у родника обратился с мольбой к всеславному владыке, скорбно вздохнул и произнес:
— О всемогущий, Превративший жало комара в меч, покаравший *Немрода, *сделавший ком земли средством победы *Дауда, превративший утробу рыбы в обиталище для *Юнуса, извлекший из груди скал *верблюдицу Салиха. Во имя могущества твоего сжалься надо мной, освободи меня от этих чар, избавь от срама и замени мужским этот женский облик, который ты послал мне:
Всевышний бог внял ему и повелел ангелу, приставленному к тому роднику, коснуться своим крылом тела царевича. Вернувшись в свое прежнее состояние, шахзаде восславил бога, преклонив в молитве колени, и дал обет раздать милостыню и подаяние, совершать *молитвы сверх пяти предписанных. Потом он сел на коня и отправился через бескрайнюю пустыню в путь к отцовскому дворцу.
Спустя десять дней царевич прибыл к отцу, приложил к очам прах перед его троном и рассказал о всем случившемся, о том небрежении, которое проявили везиры, скрыв от него тайну родника и ввергнув его в позор и скорбь. Шах опечалился этим и приказал наказать дурных советников, согласно велениям закона.
— А природа этих везиров, — продолжала невольница, — такая же, как и у тех. И я уповаю на всевышнего бога, что их постигнет такая же кара.
Произнеся эти слова, она покинула тронный зал, рыдая и плача, стеная и причитая. Падишах стал размышлять о божьем гневе и о возмездии в том мире и отдал приказание казнить царевича, чтобы эта казнь послужила символом его справедливости и заглавным листом законов владычества.
Седьмой везир, который был *3ухалем благородства и *Муштари счастья, услышав эту весть, послал человека к палачу с просьбой: «Не спеши с казнью, пока я не отправлюсь к шаху и не скажу ему о том, как порицают люди поспешность в вопросах смерти».
Cедьмой везир приходит к падишаху
Везир с высокими помыслами, на которого упала *тень Хумая, отправился в тронный зал.
— Да будет вечно и неизменно тело шаха, — начал он, — являющееся основой процветания других людей, да продолжает его ангелоподобный дух подниматься по ступеням моральных совершенств и обретения похвальных деяний.
Украшающий весь мир разум падишаха, от стыда перед которым бездействует ^волшебная чаша, из зависти к которому заржавело зеркало солнца на вращающемся куполе небес, знает, что в трудных делах и при тяжких несчастьях нет лучшего качества, чем размышление и рассуждение, и нет более порицаемого обычая, чем поспешность и торопливость. Вняв благоразумию и предусмотрительности, мудрый не торопится подписывать решение важных дел и чрезвычайных обстоятельств. Мудрецы, осмотрительные люди и благоразумные мужи не одобряют тех, кто следует советам женщин и смиряется перед их хитрыми кознями. Законы и обычаи разума гласят, что «женщины — западня шейтана», то есть у женщины характер и природа злых духов. Когда ее натура и страсть пожелают чего-либо, то природная алчность и душевное желание опускают перед разумом и рассудком завесу неведения, страсть сердца и вожделение тела становятся стеной против веры и религиозного чувства, женщина подавляет стыд и скромность и предается страстям, приникает лицом к ступне вожделения и наступает пятой на лицо стыдливости.
— Ведь столько совершенных мудрецов и превосходных мужей из-за бесед и дружбы с ними подвергались бедствиям и несчастьям, выставив на арену гибели и уничтожения движимое и недвижимое имущество, терпение и добродетель. Истории *Хабила и Кабила, *Харута и Марута, *Юсуфа и *Дауда известны и распространены в сказаниях и легендах, записаны в свитках и рукописях.
Кто прекрасного Юсуфа мог так мучить и терзать,
Что он сделает с другими? От него добра ли ждать?
— И если падишах в поспешности бросил в пасть крокодила смерти единственную в своем роде жемчужину своего бытия только из-за навета корыстолюбивой и поклепа недобродетельной женщины, клятвы которой насквозь противоречивы, а разум ущербен, то он, несомненно, раскается в принятом решении, точно так же, как тот падишах-женолюб. А когда повеление исполнено, раскаяние не поможет, сожаление не спасет и не принесет пользы.
— Как это случилось с тем падишахом? Расскажи, — попросил шах.
Рассказ о государе-женолюбе
— В незапамятные времена, — начал везир, — в далекие годы жил-был падишах по имени Пируз, внушавший страх, облеченный в одеяния величия, украшенный сокровищами добродетели.
При всем своем величии и строгости, благородстве и проницательности он не мог устоять перед кокетством женщин и был опутан их локонами и кудрями. Он всегда был в плену розовых щек луноликих и ранен шипом разлуки с кудрявыми красавицами. Ни одной ночи не проводил он без пиров и оргий.
Однажды шах пустил с крыши дворца в небо сокола, то есть стал смотреть на крыши и двери домов, думая поймать газель или захватить в силок красивую паву. В ожидании дичи и ветерка, пастьбы и колодца он горячил коня страсти на ристалище вожделения, вонзая в него шпоры поисков. В этот момент дозорные его взгляда и передовой отряд его зрения наткнулись на лицо луноликой, в лучах яркой красоты которой солнце сгорело, как мотылек, и испепелилось в пламени зависти, словно свеча. Она была прекрасна, пленительна, как луна, и светла, как солнце, щеки ее рдели как *Муштари; обликом она походила на *3ухру. Благодаря её изяществу, стройности, луноподобному лику, благоухающим кудрям, жасминовым ланитам огонь ее любви был живой водой для душ, прах ее порога — местом, которое лобзали сердца.
Падишах, увидев ее кокетство и грацию, красоту и прелесть, влюбился и стал жаждать свидания. Он тут же приказал узнать, где находится дом и обиталище, местопребывание и жилище той черноокой гурии, *подобной созвездию Близнецов, и кто ее муж.
— Ее муж, — ответили ему, — богатый, состоятельный купец, сейчас он поехал по торговым делам в дальнее путешествие, в Ирак.
Падишахом овладело желание увидеться с ней, и он произнес:
Когда ночь, темная, как агат, набросила на плечи серебристую накидку, а на лицо черное покрывало, когда небо украсило плащ цвета сурьмы жемчужными ожерельями,—