В плену

Нередко пение и танцы происходят по землячествам и носят местный колорит. Тамбовские поют и танцуют "Тимоню" - красивый, поэтичный и, вероятно, старинный танец с пением. Своеобразен также саратовский и новгородский фольклор. Последний, увы, испорчен влиянием Петербурга-Ленинграда и имеет черты так называемого городского романса. Вся эта простая, неловкая, грубоватая, немного наивная, но идущая прямо от сердца народная самодеятельность оставляет чувство прикосновения к чему-то милому и родному. Как она далека от той вымуштрованной и холодной официальной самодеятельности, от всех этих ансамблей песни и пляски, в которых ничего нет от народной души, а есть дрессировка, акробатика и пение по всем правилам музыкальных наук.

В дальнем углу нашей большой подвальной столовой под самодельную дудочку стройно поют кавказцы. Они собираются всегда отдельно, держатся дисциплинированно и неукоснительно подчиняются своему вожаку Шалве Дадиани - потомку древних менгрельских царей. Шалва - стройный, высокий грузин лет 30, он тяжело ранен в ногу, которая у него окончательно не зажила. Но он никогда на это не жалуется и работает наравне со всеми. Шалва интеллигентный, душевно мягкий человек, и в то же время с какой-то царственной осанкой и душой царя. Мне ранее приходилось видеть грузин-торгашей, шутов-анекдотчиков, свирепых сталинских живодёров, но такого, как Шалва, я вижу впервые. В наше время, когда всё принизилось, не говорят "Из хама не сделаешь пана". Такого вот не сделаешь; для этого должно миновать не одно поколение.

В выходной день нам даётся также прогулка. На полтора - два часа мы можем подняться из подвала и выйти на маленькую площадку, обнесённую высокой проволочной оградой. Но эту возможность мы почти не используем. После жизни взаперти снаружи нам кажется холодно и неуютно, особенно, если стоит пасмурная или прохладная погода. Кое-кто выйдет на несколько минут и спускается обратно. Многие и вообще не выходят, а предпочитают сидеть внизу. Наше поведение напоминает повадки птиц, долго живших в клетках и с неохотой их покидающих. А еще - многих горожан, выходящих из своих удобных квартир только в силу крайней необходимости.

Немца, нашего коменданта, сместили и заменили другим. Было ли это отражением волнения французов 20 июля или чего-то другого - сказать трудно. Новый - грузный пожилой фельдфебель с мясистым злым лицом - сразу берёт круто. Первым делом он пресекает нашу торговлю с немцами, которым мы сбываем наши поделки, главным образом домашние туфли, а в обмен получаем хлеб, картофель и лук. Для этого комендант в конце каждой смены дежурит у решётки, разделяющей нашу и немецкую бани. Место у решётки служило рынком, так как ни туфли, ни продукты в шахту не пронесёшь. Это не исключило торговлю совсем, но значительно её затруднило, чем сильно ударило по нашему продовольственному бюджету. Вероятно, комендант хочет этим уменьшить расхищение и порчу шлангов, достигшую, по словам немцев, больших размеров. Должно быть, для этого же он стал проводить обыски в постелях. Он также стал контролировать врача и сильно ужесточил получение освобождений по болезни.

Взялся новый комендант и за французов, хотя здесь у него так гладко не получилось. Среди них он нашёл двух евреев. И пока французы работали под землёй, он вывел их на двор шахты и устроил то, что немцы обычно делали с евреями. Заставлял их подолгу бегать по кругу и проделывать упражнения "ложись - вставай", выбирая для этого на дворе самые грязные места. Но когда дневная смена кончилась и французы поднялись "на гора", произошло невероятное - французы взбунтовались. Они, как были чёрные и мокрые, вместо бани побежали на двор и с громкими криками окружили коменданта. Они кричали, что это их товарищи и такие же французские солдаты, как и они. Что они не позволят так с ними поступать и бросят работу. Хотя это был явный бунт, но комендант отступил. С одной стороны, на закате 1944 года немцы были уже не те, что раньше, а с другой, несомненно, повлияла французская стойкость и сплочённость. Русские не только за еврея, но и за своего соотечественника не вступились бы никогда.

Ретивость коменданта не имеет границ. Сейчас он напустился на самого хозяина шахты. Тот, должно быть, видя, что война идёт к концу и Гитлеру не сдобровать, задумал на этом погреть руки. Он решил попридержать уголь пригодится, дескать, и потом. А нашу даровую силу стал по возможности использовать на разных вспомогательных работах, нужных для будущего: на подготовке новых лав, пробивке штреков и бремсбергов, перекладке железнодорожных путей и т.п. Ведь за все такие работы в дальнейшем придётся платить. Комендант эти плутни раскусил и несколько вспомогательных бригад заставил распустить, а людей из них перевести в углекопы. Было ли это сделано по его настоянию или вследствие других причин, я не знаю, но в числе других была ликвидирована и наша бригада, а нас перевели в углекопы и распределили по разным лавам и сменам.

Теперь я - навалоотбойщик - центральная фигура любой угольной шахты. К числу многих специальностей, которыми я владею, прибавилась ещё одна. Пробовал я считать, сколько же их у меня, и дошёл до четырёх десятков. И скажу без хвастовства: справлялся со всеми не хуже других. Такова моя судьба и, должно быть, это лежит в моём характере. В человеческой деятельности меня всегда привлекало новое. А когда осваивался, то становилось скучно. Тогда или сам оставлял профессию, или она уходила от меня. Люди, которые умели сузить свой кругозор, или уже обладали узеньким, становились профессорами или академиками, делались большими администраторами. Но я им не завидую - это не мой удел.

Сейчас мне, как ни странно это покажется, очень интересно вжиться в мою новую специальность навалоотбойщика. Вот наступает первый день. Он у меня всегда начинался одинаково. И когда в ранней молодости я был рабочим на копке канала, и на лесопилке, и потом, когда был заводским конструктором и технологом, и когда работал научным сотрудником и преподавателем - всё повторялось до мелочей. Всегда мне в двух словах говорили, что я должен делать, и показывали моё рабочее место. На этом инструктаж и заканчивался. Дальше, дескать, соображай сам - тебе виднее.