Бочаров ручей

Надо же, как организм запоминает обстоятельства, в которых его плющило много лет назад: при виде второго маляра с кисточками я почувствовал во рту вкус той котлеты, что приготовила жена.

Было бы чем, наблевал бы ему прямо в банку. И в желтую, и в коричневую.

Во время восхождения я поэтапно прошел четыре горных лагеря сочинских маляров. По количеству лагерей – это был мой Эверест. Я испытал и горную болезнь, и слепоту от недостатка кислорода, и даже, как мне показалось, отеки мыслей головного мозга. Это когда я понял, что город готовится к трем праздникам одновременно: Первомаю, торжественному открытию сезона, приезду президента. И собрался пойти на демонстрацию в защиту прав отдыхающих. Там, у «Ривьеры», между прочим, уже поставлен портрет Ильича в кепке, и колонны отдыхающих трудящихся, после прохождения по Курортному проспекту традиционно митингуют у «вождя». Я буду вместе с ними скандировать: «Отдыхающие всех стран, соединяйтесь в пары!».

В общем, когда добрался до храма на вершине, был изможден и вполне отмороженным, как и полагается альпинисту. И тоже, глядя на верхушки кряжей сочинских высотных зданий далеко внизу, на сияющее солнце и золотые купола над головой, говорил себе: «Я смог».

Но я промок. До последней нитки в трусах. Пот со лба дождем лился на мои кроссовки с белыми подошвами. А когда я отставил ногу, чтобы капли не падали на кроссовки, увидел на асфальте сухой след под подошвой.

В таком взмоченном состоянии входить в храм неприлично, поэтому проветривал душу и голову снаружи на лавочке. Сижу, любуюсь, отдыхаю – хорошо мне. Что еще нужно отдыхающему человеку для счастья? Красивый храм, красивый вид на город, красивая погода – солнце впервые после нашего прилета начало светить по-настоящему ярко, по-южному. Мимо группа туристов идет, экскурсовод объясняет, что храм Святого Равноапостольного Великого князя Владимира – это подарок городу от президента нашей страны.

Хороший, думаю, подарок, это не двести рублей подарить попугаю Кеше. Чтобы такие подарки дарить, кроме богатства, надо еще кое-чем обладать – щедростью великой. Надо не просто деньги не жалеть и быть не жадным, надо деньги не считать деньгами. Так, бумажки. Золото – да просто увесистая железяка. Бриллианты – женские игрушки, не более того. Кто может так относиться к деньгам? Тот, кому бумажки, железяки и блестящие игрушки не смогли дать счастья. Были, держал, имел, а счастье, где оно? Как не было, так и нет.

Подожди, говорю сам себе, даже спину выпрямил на скамейке в этот момент, что значит, были, держал, имел? У президента какая зарплата, около двенадцати миллионов рублей в год. Мне на Санторини в храме люстру показывал экскурсовод и говорил, что люстра, стоимостью миллион долларов, – подарок российского президента. Это его зарплата за пять лет.

Храм построить, что стоит передо мной – в долларах миллионов пятьдесят, не меньше. Это зарплата президента за 250 лет. Ладно, я не маленький, подарили друзья президента. Ну, тогда надо так и говорить: храм – подарок городу от друзей. А те где деньги взяли? Еще правильнее на подобной экскурсии говорить, что подарок – городу Сочи от благодарного российского народа. Или просто от народа, без уточнения, с чувством глубокой благодарности этот народ делал такой подарок или без оного чувства. Можно еще короче: от всей страны и – точка. Пусть туристы сами определяют степень своего участия в подношении столь славного подарка, который на религиозном языке называется жертвой. Добровольным пожертвованием.

Это не экскурсия по Роза Хутору, это подворье храма, тут желательно быть несколько правдивей, чем обычно. Как никак, под куполами – святое место, а оно пусто не бывает. Там кто-то есть, и этот Кто-то – не Ерошка, Он слышит немножко.

Остаток маршрута по вершине холма пролегает. Слева от меня блестело море, справа – далекие снежные горы. И никакого запаха краски. Отличная прогулка, что там говорить. А когда показалась стена резиденции, хоть кубарем вниз катись – так круто, аж ноги заплетаются, и белые подошвы играют роль тормозных колодок. Без них покатишься, как кувшин с вином, выпавший из люльки лихого горного мотоциклиста в фильме «Спортлото-82».

На свое «подворье» зашел, сразу доложил Андрею: пешком от вокзала прибыл. О! – лаконично похвалили меня хозяин веранды. И признался, что он сам лишь раз в жизни «бегал» в центр города без машины. Я ему тоже признался, что больше не рискну повторять это восхождение.

- Слушайте, Андрей, - делюсь с ним увиденным, - почему напротив стены прямо у дороги валяется мешок с мусором. Кто-то устал тащить и бросил под куст, как это бывает во всех городах. Но там нет резиденций, а тут – в двух шагах.

- Скоро уберут, - успокоил он меня.

- С точки зрения безопасности, больно уж кусты напротив резиденции густые и трава по пояс.

- Скоро выкосят и обрежут.

- Когда скоро, уже Первомай на носу?

- Очень скоро.

Ладно, подождем, мы с супругой никуда не торопимся. Где она сейчас, в олимпийском хуторе? Солнце высоко, еще не вечер, как говорится. Принял душ, поел, отдохнул и вот сижу, смотрю в стену. Скоро-то скоро, но что-то охранники не суетятся. Они у ворот резиденции все в костюмах и галстуках. Часовые в форме – те дальше, где стена к морю поворачивает.

На меня и мой стул никто даже внимания не обратил. Из переулка вышел какой-то дядька, тоже в костюме, спросил: «Что, такси опаздывает?», я ему ответил правдиво, что хочу супругу с экскурсии встретить у калитки, дядька мой план одобрил и исчез.

Дом Андрея он же не единственный у стены. Это ряд домов по переулку, уходящему в платановые заросли перпендикулярно от линии стены. Моя веранда просто первая в этом ряду. А дальше – обычные такие дома, некоторые даже развалюхи. И что удивительно, на этом переулке барак двухэтажный стоит, который явно в аварийном состоянии.

- Как здесь барак сохранился, да еще в таком неприглядном варианте? – опять зашел во двор, чтобы задать этот вопрос Андрею.

- Тут люди свой век доживают, их не трогают, но никого новых не прописывают и никому новому поселиться не разрешают. Умрет владелец дома, место останется свободным. Умрет последний обитатель барака, барак снесут.

- Значит эти большие пустые «прямоугольники» в переулке, где виднеются остатки фундаментов, - там бараки были?

- Да. Остался последний. А в нем – последние. Они все работали когда-то в резиденции, еще при Ворошилове. Переехать никуда не захотели, попросили разрешить дожить здесь до конца. Им разрешили.

Вот оно что. Это ж какое надо иметь терпение нынешним владельцам резиденции, чтобы унять в себе желание немедленно снести трухлявые бараки по соседству, которые видны из окна машины. Впрочем, резиденция не частная, она государственная, а в государстве подобное соседство сплошь и рядом.

С улицы послышался лай собаки, я вернулся к своему стулу. Довольно большой пес прибежал и лает на охранников. Надоело на охранников, начал лаять на меня. Пустобрех какой-то, но лай громкий, звонкий, с эффектом эха, потому что отражается от стены и летит мне в ухо двойной порцией.

На его лай, кроме меня, никто никак не реагирует. Он тут, видно, бегает давно, все к его лаю привыкли. Интересно, а когда прибудет начальник, с этим псом что сделают, как заткнут его пасть? Он же не даст никому покоя, его на километр слышно, и стеной от звуков его лая не отгородишься. Надо у Андрея спросить. Мы вновь беседуем:

- Что будем делать с псом? – задаю вопрос.

- Каким?

- Который лает.

- А, этот, он дурной, как и его хозяйка.

- Что будем делать с хозяйкой?

- А что с ней надо делать? – Андрей меня не понимает.

- Выселить вместе с псом.

- Хорошо бы, - на этот раз по его лицу было видно, что он меня понял и очень бы хотел избавиться от пса и его хозяйки, - придется вам потерпеть. С псом, как и с лягушками, мы ничего поделать не можем. Он и ночью гавкает, всех достал.

Едрена корень, столько способов всяких уже описано, об одном полонии я столько всякого прочитал, а тут какого-то безродного пса утихомирить не могут. Во, гуманисты, блин.