Метафизика войны

ДУША И РАСА ВОЙНЫ

В предыдущих статьях нашего цикла мы говорили о разнообразии героического опыта и описали различные его формы с точки зрения расы и духа. Здесь мы более детально обсудим героизм и постараемся постигнуть тот смысл сражения, который является идеальным для нашей высшей расы и высшей традиции.

Нам уже приходилось наблюдать, что сегодня слово «героизм» часто используется в нечётком, неопределённом смысле. Если под героизмом понимается просто импульсивность, презрение к опасности, смелость и безразличие к собственной жизни, то под один знаменатель можно подвести и дикаря, и бандита, и крестоносца. С материальной точки зрения такого общего героизма может быть достаточно во многих обстоятельствах, особенно в контексте человеческих толп. Однако с высшей точки зрения нам следует углубиться в вопрос о том, кто же такие герои, и каков смысл, ведущий к личному героическому опыту и определяющий его.

Для ответа на этот вопрос следует иметь в виду многие обстоятельства, и прежде всего те из них, которые связаны с общим типом цивилизации, расой и, в известном смысле, кастой как дальнейшей дифференциацией расы. Для начала лучше всего прояснить ситуацию нам поможет общая схема устройства древнеарийской социальной иерархии, наиболее чётко выраженная как в индоарийской, так и в средневековой нордическо–римской цивилизации. Эта иерархия состоит из четырёх уровней. На самом верху находились представители духовной власти — говоря обобщённо, духовные вожди, которым подчинялась воинская знать. Затем шла буржуазия («третье сословие») и, наконец, на четвертом месте находилась каста либо класс простых рабочих — сегодня мы назвали бы их пролетариатом. Очевидно, что это иерархия не столько людей, сколько функций, имеющих своё достоинство, но, тем не менее, они не могут существовать вне нормальных отношений подчинения, только что обозначенных. Вполне ясно, что такие отношения точно соответствуют отношениям, существующим между разными способностями каждого человека, достойного своего имени: ум направляет волю, которая в свою очередь повелевает органическими функциями, а им, в конце концов, подчиняются чисто жизненные силы тела.

Эта схема весьма полезна, даже если она позволяет нам только различать общие типы цивилизаций и понимать сущность их исторической последовательности или изменений. Таким образом, у нас есть четыре общих типа цивилизации, выделяемых в соответствии с тем, какими ценностями, идеалами и истинами они управляются: касты духовных вождей, воинов, буржуазии либо рабов. Если исключить Средневековье, то в чётырёхчастной иерархии, как она проявлялась у арийцев древнего Средиземноморья и в ещё большей степени у индоиранской цивилизации, собственно арийский элемент был сосредоточен в двух высших кастах и определял ценности, обуславливающие развитие этих цивилизаций, тогда как в двух оставшихся кастах преобладала кровь подчинённых аборигенных народов; этот факт может привести к интересным заключениям о расовом фоне развития цивилизаций каждого из вышеперечисленных типов.

Однако соображения такого рода делают очень неприглядным общий смысл истории Запада, так как вполне ясно, что при следовании приведённой схеме неизбежен вывод о том, она представляет собой не «эволюцию», о которой так много говорят, а, скорее, «инволюцию» — точнее, последовательное падение с каждого из четырёх иерархических уровней, от высшего к низшему. Понятно, что цивилизации чистого героически–сакрального типа можно найти лишь в более или менее доисторический период арийской традиции. Затем последовали цивилизации, управляемые не духовными лидерами, а представителями воинской знати — это эпоха исторических монархий вплоть до периода революций. С революциями во Франции и Америке третье сословие стало наиболее важным, определив период буржуазных цивилизаций. Наконец, марксизм и большевизм привели к последнему нисхождению, переходу власти в руки последней касты древнеарийской иерархии.

Возвращаясь к основному предмету обсуждения, то есть типологии героизма, нужно заметить, что описанные изменения имели не только политическое значение: они также перестраивали весь образ жизни, подчиняли всю систему ценностей интересам господствующей касты или расы духа. Так, например, на первой стадии этика имела сверхъестественную подоплёку, а высшей ценностью было завоевание бессмертия; на второй стадии — то есть цивилизациях воинской знати — этика уже «секуляризована»: это этика верности, чести и долга. Далее следует буржуазная этика с идеалом благополучного существования, процветания и прибыльных авантюр. В последней стадии единственная этика — это этика сугубо материального, коллективизированного, десакрализованного труда как высшей ценности. Аналогичные трансформации можно найти во всех сферах. Возьмём для примера архитектуру: храм как основной архитектурный тип уступает место замку, потом городу коммуны, и, наконец, рационализированному дому–улью современных столиц. Другим примером служит семья: от союза героически–сакрального типа в первой стадии она переходит к типу «воинской» семьи, основанному на твёрдом авторитете отца; затем следует семья как буржуазный союз, скрепляемый только экономическими и сентиментальными мотивами; и, в заключение, имеем коммунистическое разложение семьи как таковой.

Те же самые акценты заметны и в типах героического опыта и вообще в значении войны и сражения. Нам нет нужды задерживаться на представлениях о войне и героизме, присущих первому типу цивилизаций или даже первоначальным арийцам, потому что их традиции мы постоянно рассматривали в предыдущих статьях. Мы ограничимся замечанием, что войну и героизм в первой фазе можно рассматривать как форму «аскетизма», как путь, на котором могут быть достигнуты те же сверхъестественные и дарующие бессмертие плоды, что и на пути инициации, религиозного или созерцательного аскетизма. Но во второй фазе — фазе «воинских» цивилизаций — перспектива меняется; «сакральная» составляющая героического опыта и представление о войне как о символе и свете восхождения и метафизической борьбы становится неявной; теперь превыше всего ведение войны за интересы своей расы, за честь и славу. С приходом «буржуазных» цивилизаций воин уступает место солдату, а национально–территориальному аспекту, не столь отчётливому совсем недавно, теперь придается особое значение: мы видим, как оружие берёт в руки citoyen,[19] как появляется пафос войны и героизма «за свободу», то есть, более или менее за дело «бессмертных принципов» «борьбы против тирании» — жаргонных эквивалентов политико–социальных форм предыдущей цивилизации воинов. Именно с этими мифами в 1914–1918 гг. мир вступил в войну, где союзники весьма ясно обозначили своё к ней отношение как к крестовому походу демократии, новому скачку «великой революции» за свободу народов от «империализма» и остатков «средневекового мракобесия». На первых шагах финальной стадии, то есть «цивилизации рабов», представление о войне преобразуется: оно интернационализируется и коллективизируется, стремясь к концепции мировой пролетарской революции. Только на службе революции война имеет оправдание, только на такой войне почётно умереть, а из рабочего должен восстать герой. Таковы фундаментальные значения, которым соответствует героический опыт, оставляя за рамками рассмотрения его непосредственный и субъективный аспект импульса и смелости, ведущий человека за свои пределы.

Говоря о предпоследней стадии, то есть «буржуазной войне», мы упомянули так называемые «мифы». У буржуазной натуры есть два основных аспекта: чувственность и экономический интерес. Хотя идеология «свободы» и «нации», несомая демократией, аппелирует к первому аспекту, второй также имеет не меньшее значение в непризнанных мотивах «буржуазной войны». Война 1914–1918 гг. ясно показала, что «благородная» демократическая идеология была лишь прикрытием, в то время как действительная роль международного капитала ныне хорошо известна. И сегодня, в новой войне, это проявляется с ещё большей очевидностью: чувственный предлог оказывается всё более несостоятельным — наоборот, становится ясно, что именно материальные плутократические интересы и желание захватить монополию на рынке сырья и золота задало боевой тон демократическим союзникам, заставило их взяться за оружие и призвать миллионы людей пожертвовать своими жизнями.

19

«Гражданин» (франц.) — прим. перев.