Страница 13 из 28
Нечто сходное происходит в области театра и кино. В центре театрального действия стоял актер как индивид, и драматическое произведение должно было отражать индивидуальность. Между тем от кинематографического актера, скорее, требуется выразить тип. Кинопленка не знает различий между исполнителями, она не предназначена для передачи неповторимой актерской интерпретации; с математической точностью она воспроизводит одни и те же кадры в любом городском квартале, в любой стране; фильм не требует избранного зрителя с хорошо развитым эстетическим вкусом; он вполне довольствуется однообразной публикой, которую можно найти повсюду.
С тем же вышеупомянутым «маскообразным» характером типа связано нарастающее значение, которое приобретает в современном мире число, понимаемое как точные цифры. Здесь мы также имеем дело с разрушительным для индивида процессом, который, однако, приуготовляет новые структуры, названные Юнгером «органическими конструкциями». Если раньше отдельный человек «для определения своей индивидуальности обращался к своим личным ценностям, отличающим его от других, тип, напротив, стремится определить себя при помощи элементов, выходящих за рамки его частной жизни». Нынешняя характерология, антропология и прочие науки строятся на «научной», математической основе, главной задачей которых становится строгий учет всего и вся, вплоть до подсчета количества кровяных телец. Все, что поддается цифровому выражению, начинает играть все возрастающую роль в практической жизни, и уже сами имена заменяют цифрами и обозначениями. «Все чаще человек прибегает к маске, точно так же растет число случаев, когда имя все теснее увязывается с цифрой», в сфере коммуникаций, услуг, энергетики и т. п. Кроме того, «пристрастие выражать все отношения в цифрах особенно заметно в статистике. В ней цифра играет роль понятия, способного зафиксировать все стороны действительности, что приводит к появлению особого рода аргументации, где роль доказательства играет цифра». Положительной стороной этого процесса (не будем забывать, что все явления переходной стадии имеют как отрицательный, так и положительный аспект) Юнгер считает то, «что этот метод не ограничивается рассмотрением отдельного человека как части некоей суммы, но стремится включить его в тотальность явлений».
Указав на значительную роль, которую играет число в современном понятии рекорда, по сути являющемся оцениванием в цифрах человеческого и технического вклада, Юнгер показывает, как изменилась сама концепция бесконечности. «Обнаруживается тенденция, стремящаяся зафиксировать в цифрах как бесконечно малое, так и бесконечно большое, как атом, так и космос, „звездное небо надо мной“». Но и здесь последней инстанцией является не число как таковое, но скорее потребность в возвращении к принципу «гештальта» как категории. Действительно, понимание, основанное на «гештальте», исключает абстрактно духовное понятие бесконечности, а, напротив, предполагает особое и органичное понятие тотальности. «В результате этого цифра приобретает иное достоинство — оказывается прямо связанной с метафизикой». Поэтому, размышляя о дальнейших перспективах подобного развития, Юнгер спрашивает: «Не должна ли в этом случае измениться и сама физика, не должна ли и она приобрести магический характер?»
Другая примета антииндивидуалистического вовлечения единичного человека в тотальность бытия проявляется и на более высоком уровне. Если индивид, чтобы схватить собственный смысл и найти себе подтверждение, испытывал необходимость противопоставлять себя миру, то «тип», напротив, ощущает себя частью мира и охотно осваивает новое пространство, которое лишь постороннему взгляду может показаться чудесным или чудовищным. Причиной этого является, в частности, то, что в современной жизни безличные и объективные связи требуют от человека все большего вложения сил, и в результате их взаимодействия возникает целое, где даже самые неожиданные открытия уже никого не удивляют и мгновенно становятся частью повседневной жизни.
Согласно Юнгеру, об этом свидетельствует также то, что умирать стало легче, ибо смерть сегодня во многом утратила свое прежнее значение. Это заметно прежде всего там, где действует не столько индивид, сколько «тип». Бесчисленные жертвы катастроф никоим образом не препятствуют развитию современной жизни. Несчастный случай сегодня приобрел иной смысл. Раньше его связывали с непредсказуемыми факторами, с идеей рока; сегодня же он теснейшим образом связан с миром цифр. «Мы знаем как по собственным переживаниям, так и по опыту других, — замечает Юнгер, — что особенно ярко это чувство проявляется там, где близость смерти соединяется с высокими скоростями. Высокая скорость вызывает своего рода светлое опьянение. Так, на автогонках группа пилотов, застывших подобно манекенам за рулем своих болидов, впечатляет причудливым смешением точности и опасности, характерным для ускорения движений, свойственных типу».
Легко понять, что подобные ситуации наиболее зримо проявляются в условиях современной войны, которая стала своего рода краткой прелюдией к утверждению вышеуказанного общего принципа, то есть интеграции отдельного человека в целое. Действительно, в современной войне «не осталось почти никакого различия между военными и гражданским населением; в тотальной войне каждый город, каждая фабрика становятся крепостью, каждое торговое судно — военным кораблем, все продукты — контрабандой и всякое мероприятие, как активное, так и пассивное, имеет военное значение». Гибель единичного человека как солдата становится второстепенным фактом; важнее то, что он гибнет в результате атаки против того пространства, которому он принадлежит. Эти пограничные случаи, которые неумолимо втягивают человека в тотальность бытия, почти плавно переходят в ситуации, соответствующие различным современным процессам, полным ходом идущим в мирной жизни. «Нельзя не заметить, — говорит Юнгер, — что в этом пространстве требования, предъявляемые к отдельному человеку, возрастают до немыслимой ранее степени. В ситуациях подобного рода экзистенциальная вовлеченность человека достигает такой полноты, что уже не может быть расторгнута по взаимному уговору. По мере распада индивида снижается его способность сопротивляться мобилизации. Все более тщетным становится протест против вторжения в личную жизнь индивида.
Независимо от своего желания отныне он несет полную ответственность за все объективные связи, в которые включен». Таким образом, характерное для военного времени стирание различий между военными и гражданскими распространяется и на другие области, экономику и т. п. «Эта вовлеченность не знает исключений. Она распространяется на дитя в колыбели или даже в материнской утробе с той же неотвратимостью, что и на монаха в его келье или на негра, режущего кору гвеи в тропических лесах. Таким образом, она имеет тотальный характер и отличается от теоретической вовлеченности в сферу общечеловеческих прав своим всецело практическим и обязательным характером. Если решение, стать бюргером или нет, могло приниматься по собственной воле, то в отношении рабочего этой свободы более не существует. Именно это определяет весь комплексный круг новой иерархии — неизбежная экзистенциальная принадлежность к типу, определяемая внутренним складом, оттиском, оставленным гештальтом в силу железного закона».
Правда, на этой стадии пока еще затруднительно точно отделить пассивные формы от форм активных и позитивных. Вторые требуют качеств, достоинств и склонностей, существенно отличающихся от тех, которые продолжают сохранять свою ценность для большинства наших современников. В противоположность прежнему, индивидуалистическому, стремлению к изоляции, для нового человека должно стать естественным чувство свободы, каковое «более не является принципом самодовлеющего существования, но зависит от степени причастности частной жизни человека к тотальности мира».
Вышеупомянутое однообразие типа тесно связано с его функциональностью. Поэтому для нового мира типа характерно то, что индивид отныне «утрачивает свою незаменимость, его легко заменить». Это становится также своего рода испытанием на прочность, через которое должен успешно пройти человек в процессе активной или пассивной деперсонализации. Сломавшуюся или изношенную деталь механизма можно заменить другой деталью, достаточно, чтобы она точно соответствовала строго определенной предметной функциональности.