Дотянуться до моря

— Нет, — соврал я. — Не хочу.

— Тогда слушай, — одним голосом улыбнулась Дарья. — Интересно, про Эдуарда мать тебе рассказывала? Готова поспорить на повторную дефлорацию, что нет.

В груди у меня ощутимо екнуло.

Наверное, это глупо, но мне всегда было весьма небезразлично, с кем кроме меня трахается Ива. Ну, разумеется, кроме мужа, Аббаса, хотя недавний разговор в Турции неожиданно открыл мне, что в глубине души я ревновал ее и к мужу тоже. Когда мы только стали любовниками, меня занимал вопрос, а первый ли я, с кем Ива изменила мужу; после «реконкисты» время от времени меня всерьез переклинивало, был ли у нее кто-то в течение нашего разрыва.

В самом начале все случилось весьма спонтанно и неожиданно, делая тот факт, что мы стали любовниками, не чем-то большим и серьезным, произошедшим в нашей жизни, а скорее, каким-то увлекательным приключением, забавным поворотом событий. Все сильно усложнивший инцидент с моим признанием Марине и последовавшее выяснение отношений с Ивой еще не произошли, и общались мы легко и весело, порхали, радовались жизни, как майские бабочки. И темы, и вопросы, которые сейчас затронуть — пять раз подумаешь, возникали и обсуждались легко и непринужденно. Мне нравилось, что с Ивой я могу себе позволить говорить о чем угодно без риска быть неправильно понятым, чего с Мариной даже представить было невозможно. Например, мне и в голову не пришло бы обсуждать с супругой, например, ее добрачные сексуальные связи, а с Ивой эта тема как-то раз возникла легко и естественно. Воодушевленный этой совершенно революционной вседозволенностью, я как на духу, рассказал Иве обо всех своих «левачках» с женщинами из круга, который мог ее интересовать: о своем довольно продолжительном романе с секретаршей Тамарой (мощная такая хохлушка-казачка, в постели — турбина на форсаже), о непродолжительной интрижке с рыжей грудастой Людой, с полгода работавшей у нас в сметном отделе, и даже о непростых своих отношениях с Беатой, потрясающе красивой полькой, с которой я познакомился в тяжелый период ее жизни, вылившийся в необходимость продавать себя за деньги. Я тогда, помню, в эту Беату мгновенно влюбился (это была частая у меня такая микро-влюбленность, устоев моих семейных и прочих долговременных отношений никак не затрагивающая), решил помочь ей, с «улицы» вытащил и устроил помощницей к Рите Качугиной. С полгода мы, сильно шифруясь, еще встречались, но потом Рита сделала Беату своей «замшей», и по моей инициативе мы с прекрасной полячкой отношения прекратили: вскройся они, любящая меня, как овчарка-сдедопыт махорку Рита Беату выперла бы сразу, не посмотрела бы, что «замша». Но удивить Иву своими откровениями мне не удалось, потому что обо всех моих пассиях (даже о Беате!) Ива, оказывается, знала от… Аббаса. Я тогда, помнится, нарисовал на Ивиного муженька очередной «зуб» и перевел разговор на «шалости» партнерши. К моему разочарованию, Ива очень пресненько рассказала о парочке своих ухажеров еще в «доаббасовский» период, чем и ограничилась. На мое ироничное: «Свежо предание…» она, глядя на меня взглядом невинным, как у профессионального подставного свидетеля в суде, ответила, что она — девушка честная, и что не следует судить о людях по себе. У меня так и чесался кончик языка спросить ее об Эдуарде, но, боясь навредить только что оформившимся отношениям, я побоялся.

Суть истории с неким Эдуардом была такова. Дело было года за три-четыре до нашего с Ивой грехопадения, когда мы с ее мужем Аббасом еще работали вместе. Дарье тогда было, стало быть, года четыре и Иве уже смертельно надоело сидеть дома с ребенком. Она начала уговаривать мужа, что нужно отдать девочку в садик, потому что ребенку нужно учиться общаться в коллективе, да и ей, Иве, нужно идти работать, потому что иначе она потеряет все свои профессиональные навыки. Знал я обо всем об этом от самого Аббаса, который на частых в те годы пьянках в офисе подробно делился со всеми участвующими своими домашними проблемами, по-восточному возмущаясь тем, что «женщине» не сидится дома. «Ну объясните мне, зачем ей работать? — сетовал он. — Какие такие навыки она утратит? Как может женщина утратить навык шить? Шить, готовить, стирать и рожать женщина умеет от природы, ее такой Аллах создал!» Мы покатывались со смеху, а я думал про себя, зачем было очень красивой современной девушке, наполовину русской, наполовину немке с почти библейским именем Ива выходить замуж за этого странного человека, пусть неординарного, но в быту сторонника дремучих, чуть ли не шариатских представлений. Думал — и жалел Иву, с которой тогда я даже не был знаком. На работу, настояв на своем, Ива тогда все же пошла, причем подыскал ей место муж. Конечно же, найти работу модельера (а у Ивы, закончившей текстильный, было именно такой диплом) в Москве в те годы было нереально, и Аббас пристроил спортивную стройную Иву в фитнесс-клуб к некоему Эдуарду. «На районе» тот был личностью известной, бывший спортсмен и полубандит, мы с ним сохранили приятельские взаимоотношения с времен, когда делали в его клубе ремонт. На этом история могла бы и закончиться, если бы примерно через полгода (а я тогда был озадачен поисками работы для Марины) на мой вопрос, как, мол, там Иве работается у Эдуарда, Аббас помрачнел, глубокомысленно затянулся сигаретой, и после паузы ответил, что Ива в фитнесе уже не работает, а на вопрос о причине расплывчато рассказал, что она-де не смогла привыкнуть к нагрузкам, повредила себе голеностоп, — в общем, не потянула. Причем, зная Аббаса, я с уверенностью мог бы сказать, что про нагрузки и голеностоп он сочинил прямо здесь и сейчас. Помню, тогда я пожал плечами и через пару минут о разговоре забыл, но через какое-то время Аббас появился на работе в темных очках посреди зимы, но даже они не могли скрыть здоровенный фингал у него под глазом. Всем сочувствующим Аббас рассказал о том, что ехал непристегнутый, был вынужден резко тормозить в экстренной ситуации и, по его собственному выражению, «боднул глазом руль». Что-то тут было не так, но лично мне было совершенно не до того и я, выразив приличествующую случаю порцию сочувствия, ушел в текучку. Но как-то вскоре я совершенно между делом завел разговор об этой Аббасовой аварии с нашим безопасником Прокопичем — бывшим подполковником милиции, который по традиции знал «на районе» совершенно обо всем. «Какая авария? — поморщился Прокопич. — Это Эдуард ему навалял, когда наш Абик сдуру сунулся к нему отношения выяснять». «Какие отношения? — искренне удивился я. — По какому поводу?» Прокопич ответил: «Слушай, Арсентий (он почему-то всегда добавлял букву «т» к моему имени), это секреты не мои, потому, хоть ты и генеральный, сказать я тебе их не могу. Но вот только встретил я случайно вчера Абикову жену Ивку, так она тоже почему-то в темных очках. Правда, не в таких темных, как у мужика ейного, и поэтому я заметил, что она тоже с фингалом, хоть и загримированным сильно. И как ты думаешь, на каком глазу у нее фингал?» Я непонимающе уставился на Прокопича, на самом деле не догоняя, какая разница, с какой стороны у Абиковой жены фингал, но потом сообразил. «На правом?» — и Прокопич торжествующе хлопнул меня по плечу. «Молодца! — похвалил меня он. — Тебе бы ментом быть, далеко ушел бы!» Цимес тут состоял в том, что Аббас был левшой и, стало быть, у супруги «тени» на глазу с большой степенью вероятности были мужниным «подарком». Посмеялись, побалагурив об адюльтере и связанным с ним круговоротом «пи….юлей» в природе, и я снова забыл об этой истории. Надолго, до тех самых пор, когда мы с Ивой стали любовниками, и тема, было ли у Ивы что-то с импозантным, мускулистым и наглым Эдуардом, не стала вдруг меня занимать несравнимо сильнее, чем раньше. И, не получив во время описанного выше такого неравноценного обмена «клубничкой» в этом вопросе ясности, я интереса к нему не утратил, решив выждать случай.

Уже много потом, после «реконкисты», мне как-то раз снова удалось спровоцировать Иву на разговор на «щекочущую» тему. После пары бутылок шампанского у нас завязалось подобие игры под условным названием «кто, когда и с кем». Формат игры получился такой — каждый пишет на бумажке по пять вопросов, и другой, наугад вытащив один, должен на него ответить — честно, что называется, «без б…». Ива согласилась (наверное потому, что была изрядно выпивши), и видно было, что она пожалела об этом уже через секунду. Думаю, не только потому, что любые ее «шпилястые» вопросы были мне, как дождик унитазу, а из-за того, что не зная моего интереса к теме Эдуарда, она «просекла» его интуитивно. И вот сейчас главный вопрос, который я выкорявливал на клочке, звучал, естественно, так: «У тебя было что-нибудь с Эдуардом?». Ива написала свои вопросы, мы со смехом свалили бумажки в мою шапку и стали тянуть. Первым тянул я, доставшийся мне вопрос был о том, не поддерживаю ля я до сих пор постельных отношений с Беатой. Я сделал на Иву глаза-блюдца, картинно перекрестился и честно сказал, что нет. Потом тянула Ива и было видно, как она волнуется. Но мне не повезло: Иве достался вопрос «Был ли у тебя секс с женщиной?», на что она состроила брезгливую гримасу: «О, нет! Это — не мое!» А в конце, когда уже одевались, Ива развернула все мои вопросики и, показав мне тот, главный, про Эдуарда, спросила: «Ты этот хотел, чтобы мне достался?» Я кивнул. «Какой же ты глупый, Сеня, — улыбнулась Ива. — Если тебе так важен ответ на этот вопрос, тебе нужно было его написать на всех пяти бумажках, и я была бы вынуждена на него ответить, потому что о пяти РАЗНЫХ вопросах разговора не было». «Так ответь сейчас!» — воскликнул я. «Поздно, дружок, — со смехом щелкнула меня по носу Ива. — Видит Бог, я бы честно ответила. У тебя был шанс, но ты его не использовал. И вообще — должна же быть в женщине какая-то загадка? Я и так думаю — не слишком ли много ты обо мне знаешь?» Я смотрел на нее со смешанным чувством восхищения и страха — восхищения от простоты уловки и страха перед женским коварством. Уже в дверях существенно сильнее обычного пьяная Ива, качающаяся, как осина на ветру на своих длиннющих ногах, остановила меня и, делая «вжик-вжик» замком молнии на моей куртке, с пьяной таинственностью прошептала, дыша мне в ухо ароматным перегаром: «Какую же фигня обо мне тебя интересует, мой мальчик! Если бы ты знал, какой мадридский двор скрывается вот тут (она постучала острым лаковым ногтем себе по виску) и вот тут! (она с размаху хлопнула себя ладонью по ширинке джинсов). Будучи тоже весьма нетрезв, я это заявление пропустил мимо ушей, сочтя его пустым бахвальством. Но потом оно всплыло и прочно засело у меня в голове, и как-то раз я подшпилил Иву «мадридским двором». Она округлила на меня глаза, потом рассмеялась и сказала: «Чем скромнее в душе женщина, тем больше ей хочется иногда выглядеть шлюхой. Не бери в голову, просто хотела спьяну тебя поэпатировать. Подбросить, так сказать, дровишек в костер твоего интереса ко мне». Я заверил Иву, что «костер моего интереса» к ней горит ярко и не нуждается в том, чтобы его поливали бензинчиком чужой шлюховатости. «Мужчины любят скромниц, но трахать предпочитают почему-то распутниц», — поставила афористическую точку в разговоре Ива, и больше к этой теме мы не возвращались.