Маска Черного Тюльпана

— А знаешь, она права, — заметила Амели.

Потерявший дар речи Ричард проревел нечто неразборчивое.

— Я не…

— Смешной и шумный.

— Давай, — отрезал Ричард. — Выходи за него. Выходи за него завтра, мне все равно. Но я не хочу видеть это, — он ткнул пальцем в сторону Майлза, — под своей крышей опять.

Майлз надел фрак и шагнул вперед.

— Отлично, — спокойно сказал он, но с металлом в голосе, отчего Генриетта непроизвольно сжалась. — Мы поженимся завтра. Прошу меня простить, мне нужно получить специальное разрешение.

Кивнув Амели и запечатлев быстрый поцелуй где-то на руке Генриетты — мурашки от него побежали вверх до плеча, — Майлз зашагал в сторону конюшни.

Ричард даже не ответил. Ничего не сказал он и сестре. Не бросился за Майлзом. Он развернулся на каблуках и в ярости пошел к дому. В последовавшей неловкой тишине слышен был только скрип сапог по гравию, расходившийся в противоположные стороны. Генриетта смотрела вслед удалявшемуся Майлзу, осознавая последствия только что произошедшего.

Завтра. Генриетта прижала ладони к глазам. Специальное разрешение. Майлз не сказал, что они поженятся завтра, нет? Он не мог говорить серьезно.

Обретя дар речи, Амели ободряюще улыбнулась Генриетте.

— Ричард придет в себя, — уверенно сказала она. — Вот увидишь.

В доме зловеще хлопнула дверь. Дважды.

Амели с трудом сглотнула.

— В конце концов.

К полудню следующего дня достопочтенный Майлз Доррингтон и его молодая жена уже ехали в Лондон.

Генриетта тайком поглядывала на кольцо, надетое поверх перчатки. Она не спросила, где Майлз его раздобыл и к какой уловке прибегнул, чтобы за столь короткий срок получить специальное разрешение. На самом деле у них вообще не было возможности поговорить. Когда этим утром Генриетта проснулась со смутным, отдающим головной болью воспоминанием, что произошло какое-то событие огромной важности и лучше бы остаться в постели, пока мир не перестроится, в доме уже кипели приготовления к свадьбе, и ее, слабо представлявшую, как она до этого дошла, понесло к супружеству.

Генриетта всегда представляла, что подружками на ее свадьбе будут Пенелопа и Шарлотта: Шарлотта с затуманенными от романтизма глазами, Пенелопа — ворчащая. Вместо этого одеваться ей помогала Амели, возбужденно возясь с оборками и локонами, а как только Амели набрасывалась на следующую задачу, миссис Кэткарт спокойно все переделывала. Амели предложила свое свадебное платье, но поскольку невестка была на добрых четыре дюйма ниже и несколько другого телосложения, Генриетта с благодарностью отклонила ее предложение и надела вечернее платье, в котором была накануне. Генриетта посчитала уместной иронией, что венчается она в том же платье, в котором была скомпрометирована.

Майлз раздобыл не только кольцо, но и епископа Лондонского. Тот, не в самом парадном своем облачении, имел раздраженный вид человека, которого вытащили из постели в час, обычно предназначенный для сна. В Длинной гостиной соорудили импровизированный алтарь, вдоль обеих стен поставили стулья, которые Амели украсила лентами и цветами, проявив больше энтузиазма, чем вкуса. По контрасту со своим веселым декором длинные ряды стульев выглядели удручающе пустыми. Вместо полагающихся друзей и родни там сидели братья Толмондели, смущенные, но в боевом настроении, и миссис Кэткарт, в одиночку прилагавшая усилия, чтобы набросить флер благопристойности на столь поспешное действо.

И к алтарю ее должен бы вести отец, а не брат, настроенный скорее на убийство, чем на брак. И ее мать должна бы сидеть в нервом ряду в немыслимой шляпе, гордо улыбаясь и раздавая всем приказания. Ее родители. О Боже! Что они подумают, когда она скажет им, что вышла замуж без их согласия и в их отсутствие? Генриетта не сомневалась — против ее брака с Майлзом они возражать не станут, но то, как она это сделала, может вывести из себя и самых терпимых родителей. Даже мысль об этом казалась невыносимой.

Но задумываться об отсутствующих у Генриетты и времени-то не осталось. Пока мисс Грей играла гимны, чистенько, но бесстрастно, Генриетта потратила большую часть продвижения к алтарю, убеждая брата не убивать жениха. После нескольких ярдов бесплодных споров она наконец заставила его замолчать, заметив — ему просто повезло, что брат Амели оказался миролюбивым человеком. Поскольку бракосочетание Ричарда вышло даже более своеобразным, чем ее собственное — его совершили на плывущем через Ла-Манш судне, а обязанности священника исполнял ставший пиратом дворецкий, — и Ричард об этом помнил.

— И все равно я бы лучше вздул его, — пробормотал Ричард.

— Очень прошу тебя воздержаться от чрезмерных восторгов на моей свадьбе до окончания церемонии, — прошипела в ответ Генриетта, вызвав сердитый взгляд епископа и встревоженный — Майлза.

«Он тревожится, что я сбегу из-под венца… или что не сбегу?» И эту мысль Генриетта отставила на потом как еще одну в неуклонно разраставшемся списке вещей, о которых ей было невыносимо думать.

После лишенного всякого достоинства препирательства в ответ на вопрос епископа: «Кто отдает эту женщину этому мужчине?» (которое прекратила Амели, наступив Ричарду на ногу) — остаток церемонии прошел с неприличной скоростью. Генриетта подозревала, что епископ нарочно сократил обряд, но при ее рассеянном состоянии она не могла быть точно уверена. Более того, она вообще ни в чем не была уверена. Вся церемония прошла мимо нее со смутностью сновидения — цвета расплывались, голоса путались, все смешивалось в ужасающем карнавале нереальности. Слова, что они с Майлзом стали мужем и женой, застали Генриетту врасплох, и она приняла быстрый поцелуй своего теперь уже мужа, нисколько не напоминавший страстные объятия прошлого вечера, с некоторой долей сомнения в способности произошедшего тут связать их.

Только кольцо на пальце убеждало Генриетту — их обвенчали.

После церемонии они с Майлзом сели в его коляску, оставив братьев Толмондели воздавать должное второпях собранному торжественному завтраку.

— Пирожки с омарами, Фред! — услышала она обращенный к брату восторженный возглас Нэда, когда Майлз подсаживал ее в экипаж. Хоть кто-то порадуется, философически подумала Генриетта. У Ричарда был такой вид, будто он с большим удовольствием уничтожил бы блюдо крапивы.

Что же касается Майлза… Очень трудно было сказать, о чем думал Майлз. Генриетта глянула на мужа, правившего лошадьми с таким видом, будто у него другой заботы не было, как объехать большую яму посреди дороги. С самого отъезда из Селвик-Холла Майлз обращался с Генриеттой неизменно учтиво. Он укрыл ей ноги пледом, извинился за необходимость доставить ее в Лондон в открытом экипаже, предложил остановиться, чтобы перекусить, и даже зашел так далеко, что сделал замечание о погоде.

Майлз — и вежливый! Слишком вежливый. Это нервировало Генриетту.

Она метнула еще один быстрый взгляд на Майлза и увидела лишь, как он поспешно уставился на дорогу. Генриетта отвернулась, но не могла удержаться, чтобы из-под полей шляпы не скашивать потихоньку в его сторону глаза. Майлз смотрел в другом направлении. Они были похожи на двух персонажей комической оперы Моцарта, которые крадутся вокруг стен, стараясь не встретиться друг с другом[61].

Если бы им дали время поговорить до свадьбы! Генриетта не знала точно, что она сказала бы. Да и существует ли деликатный способ сказать: «Тебе не обязательно жениться на мне, если ты не хочешь»? Конечно, даже найди она такой способ, Генриетта не хуже Майлза понимала — все это полная чепуха. Он обязан на ней жениться. Она была скомпрометирована, погублена, обесчещена, пала, запятнала репутацию. У Генриетты кончались определения, но любое из них подходило.

Имелась альтернатива. Генриетта осторожно затронула ее, как страдающий от зубной боли ощупывает языком ноющий зуб. Она окажется погубленной только в том случае, если ее история станет известна за пределами Селвик-Холла. Ричард и Амели наверняка никому не расскажут, и на сдержанность миссис Кэткарт можно было рассчитывать, если не ради Генриетты, то ради ее матери. Что касается мисс Грей, она никогда не говорила, если могла промолчать. Единственную опасность представляли братья Толмондели, и хотя с мозгами у них было туговато, Генриетта не сомневалась — если не обращением к разуму, то припугнув молодых людей, Майлз или Ричард смогут внушить им все, что нужно.

61

Вероятно, автор имеет в виду последнюю сцену оперы В.-А. Моцарта «Свадьба Фигаро» (1786).