Чистая правда

– Мистер Хармс, почему вы направили свое ходатайство в Верховный суд?

– Потому что он самый главный, правильно?

– Правильно.

– Так я и думал. Мы тут получаем газеты, у нас есть телевизор и радио. Я много лет наблюдал за людьми, которые работают в Верховном суде. Мы здесь вообще много думаем про суды и все такое. Лица меняются, но эти судьи могут сделать все, что захотят. Я видел. И вся страна видела.

– Но с чисто технической точки зрения, по закону вам следовало сначала обратиться в низшие суды и только после этого отправить ходатайство в Верховный. У вас даже нет решения суда, на основании которого вы могли бы обратиться в суд высшей инстанции. В общем, в вашем прошении имеется сразу несколько недостатков.

Руфус устало покачал головой.

– Я провел здесь половину жизни, и у меня осталось не так много времени. Я никогда не был женат, и у меня уже не будет детей. Я не собираюсь тратить годы на адвокатов и суды. Я хочу выйти отсюда, и как можно быстрее. Я хочу на свободу. Большие судьи могут меня вытащить, если они, конечно, верят в справедливость. А это будет справедливо, так им и скажите. Их называют судьями, вот пусть и позаботятся о правосудии.

Майкл с интересом посмотрел на него.

– Вы уверены, что нет никакой другой причины, по которой вы обратились в Верховный суд?

– Например? – Руфус непонимающе уставился на него.

Фиске выдохнул, только сейчас сообразив, что сидел затаив дыхание. Вполне возможно, что Хармс не знает, какое положение сейчас занимают люди, названные в его ходатайстве.

– Не важно.

Руфус откинулся на спинку стула и посмотрел на Майкла.

– И что про все это думают судьи? Это ведь они вас сюда отправили?

Фиске перестал постукивать ручкой и смущенно сказал:

– На самом деле они не знают, что я здесь.

– Что?

– Я еще никому не показывал ваше письмо, мистер Хармс; я хотел убедиться, что это правда.

– Вы единственный, кто его видел?

– На настоящий момент – да, но, как я сказал…

Руфус взглянул на портфель Майкла.

– Вы ведь не привезли с собой мое письмо?

Тот проследил за его взглядом, остановившимся на портфеле.

– Ну, я хотел задать вам о нем пару вопросов. Понимаете…

– У вас забирали портфель, когда вы сюда приехали? Потому что двое из тех, о ком я написал, находятся в этой тюрьме. И один из них тут главный.

– Оно здесь?

Майкл побледнел. Он проверил и узнал, что люди, названные в письме, в семидесятых годах служили в армии. Фиске знал, где в настоящий момент находятся двое из них, но не стал выяснять про остальных. Он замер, неожиданно сообразив, что совершил потенциально фатальную ошибку.

– Они забирали у вас проклятый портфель?

– Всего… – заикаясь, начал Майкл, – всего на пару минут. Но я положил документы в запечатанный конверт, и он по-прежнему запечатан.

– Вы прикончили нас обоих, – взревел Руфус и взвился вверх, точно горячий гейзер, перевернув тяжелый стол, словно тот был из пробкового дерева.

Фиске отскочил в сторону. Охранник подул в свисток и схватил Хармса сзади удушающим приемом. На глазах у Майкла громадный заключенный стряхнул с себя великана, весившего не меньше двухсот фунтов, словно надоедливое насекомое. В следующее мгновение в комнату ворвались около полудюжины охранников, которые, размахивая дубинками, набросились на Руфуса. Тот целых пять минут расшвыривал их в стороны, точно лось – волков, пока наконец охранники не повалили его на пол. Они потащили его прочь из комнаты; он сначала кричал, потом начал задыхаться, когда кто-то ударил его дубинкой по горлу. Прежде чем скрыться из виду, Руфус успел посмотреть на Майкла, и тот увидел в его глазах ужас и боль предательства.

После тяжелой, изнурительной борьбы, продолжавшейся все время, что Руфуса тащили по коридору, охранники привязали бунтаря к каталке.

– Отвезите его в изолятор, – крикнул кто-то. – Мне кажется, у него сейчас начнутся судороги.

Несмотря на кандалы и жесткие кожаные ремни, Руфус отчаянно метался, и каталка раскачивалась из стороны в сторону. При этом он не переставая кричал, пока кто-то не заткнул ему рот.

– Давайте быстрее, – сказал тот же человек.

Охранники с каталкой влетели через двойные двери в изолятор.

– Боже праведный! – Дежурный врач показал на свободное место. – Вон туда, парни.

Они развернули каталку и пристроили ее на свободном месте. Когда доктор подошел ближе, Руфус чудом не угодил ему в живот ногами, которыми дико размахивал.

– Вытащите эту штуку, – велел доктор, показав на скатанный платок во рту Руфуса, лицо которого начало обретать малиновый оттенок.

Один из охранников с опаской на него посмотрел.

– Вы поосторожнее, док, он, похоже, спятил. Если он до вас дотянется, вы можете пострадать. Он уже вырубил троих моих людей. Безумный сукин сын…

Охранник угрожающе посмотрел на Руфуса, а когда платок вытащили из его рта, изолятор наполнили дикие крики.

– Надень на него монитор, – велел доктор одной из медсестер.

Через несколько секунд после того, как они сумели закрепить сенсоры, доктор стал внимательно следить за повышением и падением кровяного давления и пульса Руфуса.

– Принеси капельницу, – сказал он, взглянув на медсестру. – Ампула лидокаина, – велел он другой, – пока у него не случился сердечный приступ или удар.

Оба охранника и медицинский персонал столпились вокруг каталки.

– Ваши люди не могут отсюда убраться? – крикнул доктор в ухо одного из охранников, но тот только покачал головой.

– Он достаточно силен и, возможно, сумеет порвать ремни; и если он это сделает, а нас тут не будет, он может за минуту прикончить всех, кто находится в комнате. Поверьте мне, он сможет.

Доктор посмотрел на портативную капельницу, которую поставили возле каталки, и медсестру, прибежавшую с ампулой лидокаина. Взглянув на охранника, он сказал:

– Нам понадобится ваша помощь, чтобы удерживать его на месте. Нужна хорошая вена, чтобы поставить капельницу, и, судя по тому, как все выглядит, у нас будет только одна попытка.

Мужчины собрались вокруг Руфуса и прижали его к каталке, но даже их общего веса едва хватало, чтобы удержать его на месте.

Руфус смотрел на них, чувствуя, что его охватила такая ярость и наполнил такой ужас, что он с трудом сохранял рассудок. Совсем как в тот вечер, когда умерла Рут Энн Мосли. Они закатали рукав его рубашки, открыв сильное предплечье, на котором выступали вены. Руфус закрыл глаза, тут же распахнул их и увидел приближающуюся иголку.

Он снова закрыл глаза, а когда открыл их, то обнаружил, что он больше не в изоляторе Форт-Джексона. Он вернулся в Северную Каролину, на гауптвахту, на четверть века назад. Дверь распахнулась, и внутрь вошли несколько мужчин, которые вели себя так, будто это место им принадлежало, как будто он им принадлежал. Только одного из них он не знал. Руфус думал, что они начнут орудовать дубинками, приготовился к сильным, резким ударам под ребра, по предплечьям и заду. Это уже стало привычным утренним и вечерним ритуалом. Он молча принимал удары, мысленно повторяя молитвы из Библии, и духовная сторона уносила его за собой, помогая забыть о боли.

Но вместо дубинки к его голове приставили пистолет и приказали встать на пол на колени и закрыть глаза. Вот тогда все и произошло. Он помнил свое удивление и даже потрясение, которое испытал, когда смотрел в ухмыляющиеся, радостные лица. Впрочем, улыбки исчезли, когда через несколько минут Хармс встал, разбросал в разные стороны мужчин, как будто они вообще ничего не весили, выскочил из двери своей тюрьмы, сбил с ног охранника, стоявшего на страже, и, точно безумный, помчался прочь…

Руфус снова заморгал и оказался в изоляторе, где его окружали лица, а тела прижимали к каталке. Увидел, как приближается к руке игла. Он, единственный из всех, смотрел вверх и успел заметить, как вторая игла проткнула прозрачный мешок капельницы и какая-то жидкость смешалась с лидокаином.