Непрощенные

Заезжали на машинах, тех, кто не мог по грязи проехать, всем скопом вытаскивали. Потом разгружали багажники и начинался настоящий лесной пир. В один из таких выездов мы, еще не успело стемнеть, украли из-под стола недопитую коробку вина и заныкались в палатку.

А дальше – как всегда. Пьяные поцелуи, желание убежать, прогулки по буеракам, болота, речка, звезды. Или дождь, но похуй. Все для того, чтобы потом найти свободную палатку и там… А там был Серый. Наш общий друг, жаждущий общения. Мы влазим, отряхиваемся от репья и иголок, в конце концов скидываем одежду – и в спальник. А Серого – за вином, конечно. И, вся в радости мужского тела, я погружаюсь в море ночи. Серый возвращается слишком быстро, приходится пить вино и слушать Славкины тупые шуточки.

И все-таки, он был героем, этот Морозов. Изучал физику, как зурбаганец, целился в Курчатовский институт. Славка какой-то силой, словно чудовищный магнит, притягивал не только девок, но и гопников, причем не по одному, а стаями. Вечно ходил раскрашенный. Однажды, когда я уже училась в МАИ, а он посещал курсы при Курчатнике, мы (и не забываем его друга, как же без него) встретились на Щуке, чтобы погулять в Строгино. Через три минуты нас уже атаковали. Димке разбили очки, но мы бежали так быстро, что нас не смогли догнать даже четыре здоровых, еще не слишком пьяных и поэтому злых амбала. И бежали, между прочим, аж до самого Маевника – путь неблизкий.

Как настоящий олдскульный физик-лирик, Славка любил барда Щербакова и, почти не фальшивя, а главное, не забывая слов, пел:

Я все раны залатаю

И оставлю, пролетая,

Я дарю вам, золотая,

Восемнадцатый февраль.

Мне все грезилось, что когда-то, почти скоро, через каких-то пару лет, настанет мой восемнадцатый февраль, и когда он настал, Славка, кажется, пел эту песню… Но он уже отрастил щетину, длинные волосы и стал похож на всех остальных будущих ядерщиков. А потом он приезжал на Волгу, снова в окружении друзей, они садились возле моей палатки и орали:

Эй, подруга, выходи послушать рок,

Я специально для тебя магнитолу приволок!

Ну а коль не выйдешь ты, то учти, ядрена медь,

На весь хутор под гитару песни матом буду петь!

Возле дома твоего…

Но это все было уже потом, после еще одного Крыма, когда я бросала курить, а Славка пел, дразня, «Пачку сигарет», где мы бегали по Эски-Кермену, вспоминали казаки-разбойники и пытки угольками (где каждая из нас, набросившихся и связавших его, хотела поставить на его теле свое клеймо), где все остальное осталось за кадром.

Это было уже после счастливейшего байдарочного похода по реке Угре, спонтанно несущей воды по Смоленской и Калужской областям. В то лето, после первого курса, я не поехала в горы. То ли из-за себя, то ли из-за своего молодого человека, не похожего на меня, спокойного парня-художника. Но вырваться хотелось, и когда друзья позвали меня в байдарочный поход на недельку, я согласилась. Купила кеды, взяла у Андрюхи шикарные штаны Protest и кучу маек (все майки у нас, кажется, были на двоих) и села со всеми в деревянно-солнечный вагон до Калуги.

Мы плыли потихоньку, не напрягаясь, лагеря ставили недалеко от ларьков. Пока одни занимались костром и палатками, другие отправлялись за пивом. И только один простой момент застрял у меня в памяти. По словам Шуберта, женщина, как хорошая пьеса, должна заканчиваться четко. По мне, так мужчина – тоже. Кристально, ясно и чисто.

Вот мы идем по пыльной сельской дороге. Желтое августовское солнце клонится к закату, в рюкзаках булькает пиво. С нами еще человек пять – братья-близнецы, Юлька и Сонечка с отцом. Сонечка – худая, загорелая, за лето совсем стала походить на подростка. Справа – частокол из молодых чистеньких берез, слева извивается темно-синяя речка. Проходим мимо старой жестяной звезды за голубым забором. Таких памятников много по израненной Смоленщине.

Димка красив – азиатские глаза, четкие беличьи брови, стройные плечи, темные джинсы на тугом армейском ремешке со звездой, клетчатая ковбойка, светло-русые, густые, чуть лохматые, на пробор волосы.

А по ночам мы любили фотографировать звезды. Нет, никто никого не убивал. Мы просто валялись в траве и смотрели вверх. А река дымилась туманом, рождала маленькие приведения, и вместе с ними, чисто за компанию, мы тоже становились нематериальными. Мы убежали вдвоем, как мне и хотелось, и шастали по пояс в мокрой траве, и непонятно было, что дороже, он или эта мокрая трава, но они не могли существовать друг без друга, и в конце концов он повалил меня в траву, а как же иначе… И трава, эта настоящая осока на пересохшем грунте была такой жесткой, и мы валялись в ней, и напрасно.

– Слав, что ты делаешь?

– Известно, что.

– Слав, я не хочу.

– Что значит «не хочу»?

– Я не хочу, чтобы так.

– Так – это как?

– Слав, стой… Давай… – Я вылезла из его объятий. – Давай будем друзьями.

Он вдруг отстранился, как будто было сказано какое-то волшебное слово, какое-то заклинание. Выпрямился под луной во весь рост. Застегнул куртку. Я продолжала сидеть, щупая за спиной ладошками землю.

– Ну так что?

– Ты меня спрашиваешь?

Это была лучшая ночь из всех, что можно было придумать. Полнолуние, холод, туман. Как будто дыхание неба касалось земли. И он стоял, будто Питер Пэн, такой свободный, лунный, с заостренными чертами, и смотрел по течению реки. Я поднялась с земли и протянула ему руку.

– Ну так что, peace, brother?

– Да, – ухмыльнулся он, я как раз хотел это сделать.

И, расстегивая ширинку, отвернулся к кустам.

Тамерлан

Do anything, oh my sweet sixteen…

Billy Idol

I suddenly find myself сидящей на капоте трехлетней праворульной Субару цвета «темный баклажан» в компании четверых таких же, как я, девиц – все в рваных джинсах, майки и топики – кто во что горазд, руки в феньках. На ногах, конечно, кеды. Тимур заправляет машину, мы пьем пиво и курим сигареты.

– Эй, не курите на заправке!

– А мы не затягиваемся!

Те, кто не курит, сосут чупа-чупс.

В машине играет:

Лола – королева рок-н-ролла,

Для тебя проблемы пола

Не существовало.

Лола – дочь латышки и монгола,

В комитете комсомола

Весело бывало!

Да, Лола, безусловно, королева, но мы круче. Флегматичная и улыбчивая красотка Анюта, Сонечка в выгоревшей майке «со Скорпами», совсем не похожие друг на друга эксцентричные сестры Вартаньян. Мы едем на Волгу, в студенческий лагерь парусной секции МАИ, хотя Тимур давно не студент, а мы еще не зачислены. Мы еще не знаем, что такое сессия, деканат и любовь, но знаем, что такое секс, наркотики, рок-н-ролл.

Больше всех радуемся, конечно, мы с Анечкой. Каждый сезон мы строим планы по охмурению Тимур-Андреича. Он, конечно, женат. Но иногда приезжает на Волгу без жены. И это – большая удача.

Мы с Анютой дружим лет с одиннадцати. Несмотря на то, что я всегда была взбалмашной девочкой-мальчиком, а она – красивой ленивой барышней, я очень привязана к ней. Впрочем, она ко мне тоже. Мне вечно ее не хватает, она рыба, я телец, и это в принципе все объясняет. Сначала я страшно ревновала и переживала, если она (что бывало, но редко) не желала пускаться со мной в наши детские приключения. Но вскоре эти приключения приобрели характер, который устраивал обеих. Мальчики. Нашим любимым занятием было знакомство с парнями, посиделки, совместное распитие спиртных напитков, обжимания, обещания – и срулить в самый последний момент. Потом вдвоем удирать, часто бегом и с приключениями, и еще неделю шептаться об этом…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.